Город грешных желаний - Елена Арсеньева

— Кого-то казнили в тюремных подвалах Дворца дожей, — шепнула Троянда, ни к кому не обращаясь, но Григорий услышал и покосился на нее:

— Откуда ты знаешь?

Слышишь? Это звонит Малефичио — самый маленький колокол Сан-Марко. Maleficio означает «преступление»: его звон оповещает народ о свершившейся казни.

— Царство небесное! — перекрестились Григорий с Васяткою, и Троянда, эхом отозвавшись: «Царство небесное!» — тоже осенила себя крестным знамением. Спутники поглядели на нее косо, и только тут Троянда сообразила, что крестилась не справа налево, по-православному, а слева направо, как привыкла в монастыре. Никто ей ничего не сказал, но, спеша загладить свою оплошность, она затараторила:

— У Сан-Марко несколько колоколов, и всякий имеет свое название, всякий в свое время звонит. Самый большой из них Марангона (Marangoni — ремесленники, столяры, — пояснила она) — будит Венецию по утрам, призывает людей на работу и возвещает о предстоящем заседании Большого совета. Сразу вслед звонит Троттьера. Trotto означает — в спешке, и назван он так потому, что при его звуке члены Большого совета должны уже спешить во Дворец дожей. Нона отмечает полдень, Мецца-терца сообщает о заседании сената, ну и Малефичио… это я уже говорила.

Ей никто не ответил: Григорий и Васятка ловко подняли лодку на гребень волны, правя к берегу.

Они приближались к городу, и на горизонте, мрачная, темная, едва различимая в бледном свете луны, выступала Венеция со своими зданиями и тусклыми огнями, подобная похоронной процессии с ее гробами и факелами, застывшей на безграничном пространстве.

Слева, в необычайном безмолвии, углубился в берег канал Орфано, неподвижный и пустынный; это спокойствие черной и сияющей воды пронзило Троянду страхом. Взор ее утонул в холодной глуби. Какое страшное бытие немой ночной воды!

Лодка скользила дальше. Церкви и дворцы вырастали по обе стороны канала, и отражения их плавали на воде, как призраки. Меж двух домов открылся Сан-Марко, и его очертания вспороли мрак бесчисленными своими остриями и закруглениями. Мелькнула площадь с ее колоннами и колокольней меж двух рядов фонарей, подобная фантастическому видению, вызванному волшебником, — и лодка углубилась в боковые каналы, окольными путями пробираясь к Мизерикордии.

Венеция спала; лишь изредка фонари отражали в воде свой трепещущий сноп; ни одной фигуры не было видно, не слышалось никакого шума, только иногда покрикивал полусонный баркайоло, медленно влача по волнам одинокую гондолу. То и дело лодка пронизывала темное пространство под мостом, потом медленно скользила вдоль основания какого-нибудь дворца, невидимого в непроницаемой, будто в погребе, тени. Изредка тьма рассеивалась: был виден одинокий фонарь, уныло дрожащий в ночи и бросающий свое белое мерцание на черную лоснящуюся поверхность воды. Когда канал особенно сужался, слышно было, как волны плещут о разбитую лестницу, об изъеденный фундамент. Случайный лунный луч высвечивал окна с железной решеткой или покрытую плесенью стену, а вокруг путаницу переплетающихся каналов — извилистых вод, уходящих вглубь между неведомых очертаний.

Иной раз Троянде казалось, что они сбились с пути и давно заблудились в лабиринтах каналов. Но немеркнущий свет Сан-Марко по-прежнему оставался точно справа — значит, они держат курс более или менее правильно. Гребцы терпеливо и послушно следовали ее указаниям, не задавая вопросов, не ворча, что путь столь долог.

Окажись здесь Прокопий, он бы, конечно, всю душу вынул у Троянды своим нытьем, однако Прокопий остался на корабле. Дело было не в том, что он струсил или старший брат так уж за него боялся. Троянде показалось, будто Григорий бережет Прокопия потому, что тот знает нечто, чего не знает больше никто. Какая-то тайна, открыть которую мог только Прокопий… и эта тайна была неведомым образом связана с Аретино. Любопытство, впрочем, не тревожило Троянду: рано или поздно она узнает эту тайну, ведь именно ей предстоит свести русских с Аретино.

Ох, но что будет, когда они узнают, что Гвидо — не муж ей? Этого нельзя допустить! Почему-то ей становилось тошно при мысли, что Григорий поймет: он спасал всего лишь случайного любовника своей случайной любовницы. Не его дело, конечно… но жизнью-то он рискует своей, а не чужой!

Запах затхлой воды, окружавшей их, стал сильнее, и Троянда взволнованно выпрямилась: впереди был тупик. дальше предстояло идти пешком. Все-таки они не сбились с пути! Вот если бы и дальше удача сопутствовала им… Но теперь только всевышний мог помочь! И Троянда молилась — про себя — все время, пока они торопливо поднимались по крутой лестнице к стене Нижнего монастыря. Здесь Троянде пришлось порядком пошарить в зарослях дикого винограда, обвившего стену, прежде чем руки ее наткнулись на железо. Щеколда заржавела, и Васятка долго раскачивал ее и расшатывал, шумно переводя дыхание и чуть слышно матерясь, пока та наконец не поднялась и они не протолкались в узенькую щель кали-точки, в которую, Троянда не сомневалась, не проходил никто со дня смерти старой Гликерии. О ней просто никто не знал!

Неслышно, таясь в тени лимонных деревьев, они добрались до ограды, разделявшей сады двух монастырей: Верхнего и Нижнего. Ограда состояла из грубого камня, и ловкая нога Васятки без труда нашла в ней удобные выступы. Забравшись наверх, он подал знак — и Троянда тоже начала взбираться. Григорий снизу поддерживал ее, и прикосновения его она ощущала так остро, что ноги ее то и дело соскальзывали с каменных выступов. Васятка поймал ее за руку. Через миг рядом оказался и Григорий, который, чудилось, даже не взобрался, а взлетел на ограду. Не дав себе времени отдышаться, они на четвереньках поползли по мягкому земляному склону, за которым начинался Верхний сад.

Стояла глубокая ночь, и время все дальше уходило от полуночи, приближаясь к рассвету. Это был час, когда утомляются и погружаются в дрему самый зоркий глаз, самое чуткое ухо, и Троянда не особенно удивилась тому, что им удалось без помех пройти темным садом и добраться до подвального окна, забранного решеткой. Завидев ее, Васятка крякнул, отстранил Троянду и двинулся вперед, засучивая рукава и явно намереваясь выламывать прутья из стены. Троянда едва успела его удержать и без всяких усилий убрала решетку, которая была лишь слегка вкопана в землю и прислонена к окну.

— Вот уж… — начал было Васятка громким шепотом, но Григорий успел вовремя пихнуть его в бок. Великан болезненно выдохнул — но больше не издал ни звука.

А Григорий вообще слова не сказал с тех пор, как она рассказывала о колоколах. Может быть, он вообще молчун? И не будет потом задавать Гвидо ненужных вопросов…