Демократы - Янко Есенский

— Ну и как?

— Он того же мнения, что и сенатор Зачин, не считает Розвалида нашим. Хуже того. Он ответил мне, что Розвалид — предатель, которого уничтожить мало. Пан председатель уверен, что директор сделал это за взятку. Не знаю, кто ему наговорил.

— А револьвер? Ведь он же стрелялся!

— Да он говорит, есть люди, готовые ухо себе отрезать за сотню крон. И будто бы самоубийство было разыграно. Но видели бы вы, пан депутат, что там творилось! Я-то знаю, он и не думал изменять нашей партии.

— Ведь этак оказались бы изменниками и вы, и я, и все, сколько нас тут есть, если бы нас обокрал вор, состоящий, ну, скажем, в партии социалистов. Глупо, хоть это и сказал пан председатель. Сами себя обкрадываем. Слышали ведь… Я попробую поговорить с паном председателем…

Петрович не кончил. Почувствовав, что кто-то стоит сзади, он обернулся. Это был Радлак.

— О пане председателе не следовало бы говорить в таком тоне, — одернул он коллегу.

— А что такого я сказал? — изумился Петрович.

— Что он — дурак.

— Извини. Этого я не говорил. Вот пан секретарь свидетель, он подтвердит… Что ты сегодня ко всем придираешься? Чего ты злишься?.. И председатель может ошибаться, — Петрович накалялся: да как этот паршивый Радлак посмел клеветать на него, обвиняя в нелояльности к вождю?! — И ты дурак, если утверждаешь, будто интеллигентный человек станет стреляться за взятку.

Микеска не успел засвидетельствовать, как именно выразился Петрович, а Радлак едва произнес: — Так, так. Прекрасно! — как двери боковой комнаты стремительно распахнулись, одна створка даже ударилась о стену. Спешенные «сельские наездники» вытянулись. По толпе пробежало легкое волнение. Раздался голос:

— Пан председатель идет!

Это возгласил Габриш, первый выбежав из комнаты, где он совещался с главой партии. У него было молодое веселое лицо и черная челка, свисавшая на черные брови. Выбрасывая руки, как солдат на церемониальном марше, он прошел к длинному зеленому столу.

— По местам! — скомандовал Радлак, оставив Петровича и Микеску.

— Фу, фу, фу! — передразнил его адвокат. — Индюк!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Списки кандидатов

Загремели стулья. Большинство присутствующих разместились за длинным зеленым столом. Сидевшие в креслах у стен выпрямились и подтянулись. Габриш занял место около кресла с маленькой вышитой подушечкой, приготовленного для председателя. Петрович, Рубар, Радлак, Зачин и Семенянский уселись поближе к нему. Микеска прошел к остальным секретарям в конце стола. Жалудь большими шагами бесшумно направился к двери, из которой ждали появления председателя. Радлак, успевший забыть о неприятном объяснении с Петровичем, подтолкнул его:

— Смотри, уже нацелился…

— Ах, оставь, — дернул плечом Петрович, не простив Радлаку попытку уличить его в том, что он назвал председателя дураком. Вот негодяй. Все перевернет.

Зачину неудобно было на одном стуле, и он оглянулся в поисках второго. Частенько ему приходилось устраиваться на двух, когда мучил геморрой. Соседом Петровича оказался Габриш, наиболее симпатичный из коллег-адвокатов. (Хотя, признаться, Петрович и завидовал ему.) Петрович обнял Габриша за плечи — как совсем недавно обнимал Микеску, — хотел понравиться Габришу, снискать его внимание и расположение.

— А что, те галушки в самом деле были горячие? — начал он со смехом.

— Какие? — не понял Габриш.

— Те, что ты возил милостивой пани на самолете из Братиславы в Сицилию.

— А-а! Ты об этом! Еще какие горячие! — засмеялся Габриш и мягко положил ладонь Петровичу на колено. — Пар шел!

— Хорошая шутка!

— Шутка? Сущая правда.

— Дороговатая несколько.

— Почему? В воздухе продовольственные пояса еще не установлены, и таможенники не взимают пошлину.

— Никогда не стоит жалеть средств на то, — вмешался в беседу Зачин, уже блаженствовавший на двух стульях, — что может доставить удовольствие любимой супруге.

— Давно ли ты стал заботливым мужем? — присоединился к общему хохоту Рубар.

— Всегда был. Жена — сердце мужа, — философствовал Зачин, — а часто и голова! — Плечи его дрогнули от смеха.

— А что председатель? Что он нам приготовил? — отважился на вопрос Семенянский, рассматривая свои ногти.

— Большой сюрприз, — многозначительно шепнул Габриш так, чтобы его услышали только ближайшие соседи.

На посыпавшиеся вопросы, что это за сюрприз, он не успел ответить. Вошел председатель партии, облаченный в длинный черный сюртук, серый жилет и полосатые брюки. Голова его была откинута назад, грудь выпячена. Осанка излучала благородство, самоуверенность и энергию, походка была исполнена торжественной важности. Широкие скулы и торчащий подбородок опережали его нос и скошенный к затылку лоб. Под тонкими бровями уверенно поблескивало пенсне. Сопровождал его генеральный секретарь, светловолосый и светлоусый Соломка. Рядом с высоким и плотным председателем он казался щуплым и малорослым, а на фоне председательской величественности — скромным и пришибленным. Большие голубые глаза Соломки светились кротостью.

Все поднялись с мест в знак приветствия и уважения к своему популярному председателю, который под грохот стульев мгновенье постоял с официальной благосклонной улыбкой, опираясь о стол двумя пальцами, и поблагодарил собравшихся резким коротким кивком:

— Добрый вечер, господа!

Опустившись в кресло с подушечкой, он пригласил и остальных:

— Сядем, друзья!

Все быстренько, как по команде, сели. Когда всё замерло в ожидании, председатель заговорил медленно и раздельно, с паузами, подчеркивая и удваивая согласные, отчетливо выговаривая окончания, — о программе партии на предстоящих выборах:

— Нашши рядды наддо сомкнутть в могуччие коллонны. — Он сцепил пальцы, развел локти и напряг мускулы, выражая этим силу и мощь. — Сосредоточить всю нашшу эннергию, рассеянную по нашшим деревнямм, местеччкам и городдам, полямм, лесамм, завводамм и шахттамм, в одну ударрную колоссальную силлу, я бы сказал, — в гиггантский, массивный маневвренный таннк, котторый подминнает, ломмает и дроббитт все преппятствия, встающие на пути нашших наммерений, которые можно выразить двумя словвами «благосостояние земледельцца».

— Великолепно! — вскричал сенатор Зачин, выхватил из жилетного кармана блокнот и записал: «Благосостояние земледельца».

Радлак смотрел, широко раскрыв глаза от изумления.

Перед ним был совсем другой человек — не тот, которого он видел и слышал в Праге, когда шла речь о приручении маленького, но дикого котенка, партии патриотов-радикалов. Тогда Радлаку казалось, что председатель — утомленный, коварный, циничный человек, но ловкий, беспринципный политик, с жестким, бесцветным лицом страдальца, флегматик, способный не на улыбку, а лишь на саркастический оскал, лишь на уничтожающий, да и то болезненно-осторожный жест. Сегодня у него было ясное округлившееся розовое лицо, благожелательно улыбающееся, а в нужные моменты — серьезное и строгое. Его руки непрерывно чертили в воздухе какие-то модернистские, кубистические, остроконечные, конические башенки, тонкие столбики, горизонтальные штрихи, лишь изредка его ладонь описывала спирали и волнистые полукруги. Звучный, грудной глубокий голос, плавная речь без надсадного откашливания и точно рассчитанные паузы для аплодисментов.

— Мы должны элиминировать из нашей внутренней, хозяйственной и торговой политики тенденцию пауперизации, — звенел голос. — Сегодня нищета, правда, лишь согласно ложной теории, обретает какое-то новое, современное качество, причем многие с ней заигрывают, надеясь снискать любовь и симпатию народа. Иное дело — мы. Мы против нищеты, потому что нищета порождает болезни, разрушающие здоровый организм как отдельных людей, так и целых семей, общества, государства…

— И я твержу то же самое, — шепнул Петрович Зачину.

— Совершенно верно, — прокричал Зачин.

— Я упомянул как-то о духовнике Генриха Четвертого, французского короля. Ему надоели жареные куропатки. «Toujours perdrix!»[21] — воскликнул он однажды с огорчением, — продолжал председатель, вынимая часы и кладя их перед собой, как человек, вынужденный дорожить каждой минутой и не желающий наскучить слушателям. — Я, наоборот, за то, чтобы у нашего крестьянина на столе ежедневно было мясо. Наша программа не может опираться на голодные тени. Наше здание должно быть прочным, и прежде всего должен быть крепким фундамент. Наша опора — крестьянин, и нельзя допустить, чтоб ноги у него подкашивались от недоедания. Наш крестьянин — это наша армия. Если мы собираемся побеждать в сражениях, наше войско должно быть сыто. Это — первое условие.