Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

40

В ту ночь мне приснилось, что я был в Китае. Огромная площадь была переполнена, люди с застывшими лицами смотрели в сторону трибуны. На трибуне стояла огромная черная птица, над острым клювом во лбу у нее был один большой глаз, которым она высматривала меня в толпе. Я знал, что она гневается на меня, от страха сжималось сердце, но я был спасен, она не нашла меня, потому что я тоже был китайцем и ничем не отличался от остальных. Затем птица подхватила когтями трибуну, взмахнула крыльями, поднялась ввысь и улетела, держа трибуну в когтях. Народ последовал за ней, все смотрели вверх. Площадь опустела, я остался один.

На следующий день, когда нас вывели на прогулку, я увидел заключенных китайцев на другой части двора и вспомнил свой странный сон. В моем воображении ожило детство, и перед моими глазами встал маршал Джудэ, заместитель председателя правительства Китая, в наглухо застегнутом кителе и до блеска начищенных сапогах на кривых ногах. Человек, из-за которого случилось так, что мое настоящее имя, Иосиф, в округе было позабыто, а все, кто меня знал, называли Джудэ.

Мне должно было исполниться семь лет, когда в Москве на съезде коммунистической партии критиковали Сталина: «Люди, великий вождь и учитель не был порядочным человеком, он совершил много зла и подлости, был негодяем». Автором обвинений был ученик и ближайший соратник Сталина, сукин сын Никита Хрущев, на тот момент – самая важная персона в огромной красной империи. Короче, как выразился наш сосед, старый революционер, уважаемый Константин: «Суки стали гавкать на хозяйскую могилу».

По национальности Сталин был грузин, поэтому, когда волна критики и ругательств заполнила страницы газет и радиоэфир, это болезненно подействовало на чувство собственного достоинства и национальной гордости грузин. Толпы вышли на улицы, и началась большая заваруха. Я оторопел при виде такого количества одновременно орущих людей. Решил, что на страну свалилось невиданное бедствие. Подражая старшим, я от всей души материл Хрущева, как только умел. Меня как молнией поразило, когда я обнаружил, что мой отец настолько доволен происходящим, что не может этого скрыть. На лице у него была радость. Я понял, что он, оказывается, ненавидел Сталина, в глазах у меня стояли слезы.

– Как тебе не стыдно? Чему ты радуешься?! – закричал я на него.

Он оглядел меня с ног до головы.

– Ну и дурень же ты, – сказал и повернулся ко мне спиной.

Сталин превратился в символ национального достоинства. Город бушевал почти две недели, народ заполнил центральные улицы и набережную, где стоял огромный памятник Сталину. Наконец, по приказу товарища Хрущева, солдаты начали стрелять по безоружным людям и прошлись по ним танками. Но за неделю до этого город облетел слух: заместитель председателя правительства Китая маршал Джудэ прилетел в Тбилиси и в данный момент находится в правительственной резиденции в Крцаниси.

Говорили, что из-за Сталина китайцы сердиты на Хрущева, товарищ Джудэ специально приехал поддержать нас, вскоре к нам присоединятся и другие республики и мы свергнем суку Хрущева. Появились даже стихи, прославлявшие Ленина, Сталина, Мао и Джудэ, а вместе с ними Грузию – гнездо орлов. Весь город заговорил о китайцах и о товарище Джудэ. В полдень из рупоров послышались призывы: «Люди, отправляемся!», и по меньшей мере двадцать тысяч возмущенных грузин направились с набережной на встречу с товарищем Джудэ. Впереди ехала «Победа» с открытым верхом, в которой стояли два известных актера. Один из них был загримирован под Ленина, другой – под Сталина. Сталин был одет в маршальский мундир, на Ленине был черный пиджак и знаменитый синий галстук в белую крапинку. Этих Ленина и Сталина с первого дня таскали с митинга на митинг и везде встречали аплодисментами и возгласами.

Около Метехского моста Ленин подозвал к себе одного из активистов с рупором, наклонился и что-то сказал ему. Тот уважительно кивнул, повернулся, поднял вверх руку и поднес ко рту рупор: «Товарищи, остановитесь! Так надо». Еще дважды повторил обращение, и тысячи людей послушно остановились. «А теперь все повернитесь спиной!» – вновь послышался голос активиста из рупора. Все стоявшие в первых рядах повернулись.

Ленин и Сталин вышли из машины и тут же помочились на покрышки, не обращая внимания на нас, детей. Потом застегнули ширинки и вернулись в машину. «Товарищи, можете повернуться, большое спасибо!» – послышалось из рупора, и машина тронулась.

Когда мы приблизились к правительственной резиденции, раздались крики: «Джудэ, Джудэ!» В те минуты я не мог представить себе, был ли кто-нибудь во всей вселенной могущественнее Джудэ. Джудэ был надеждой и спасением. Я не смог бы вам ответить, чего он был надеждой или от чего спасением, но это было так.

Перед воротами Ленин и Сталин снова вышли из машины и продолжили путь пешком. Мы подошли к двухэтажному зданию, покрашенному белой краской, с одним маленьким железным балконом. Балкон опирался на кирпичные столбы. Возгласы и аплодисменты усилились. Спустя некоторое время балконная дверь открылась, и в сопровождении переводчика на балкон вышел товарищ Джудэ. На нем был серый китель и брюки галифе; новые, начищенные сапоги блестели.

Он подошел к перилам и с удивлением уставился на вождей, стоявших внизу, впереди народа. Ленин и Сталин приветствовали его взмахами рук и улыбками. От восторга у меня захватило дух, я сорвался с места, подскочил к столбу и мигом добрался до балкона. Прямо у меня перед носом засверкали сапоги Джудэ. Я просунул руку сквозь балконную решетку и обхватил правую ногу, уцепился, держа ее в объятиях, и было такое чувство, что мы спасены, страна спасена, отныне все будет хорошо, будет именно так, как мы, грузины, хотим.

Джудэ заглянул мне в глаза и что-то сказал по-китайски, попытался высвободить ногу, но не тут-то было, я не мог с ней расстаться, не выпускал из объятий. У него были худые икры, и сапоги на нем, как мне показалось, были на пару размеров больше. Переводчик свесился с балкона, ухватил меня за ухо и приподнял. Ухо страшно горело, но я все равно не отпускал ногу Джудэ. Маршал вынужден был уцепиться за перила. В этот момент появился другой человек, наклонился и процедил сквозь зубы по-русски «мать твою…», и силой развел мои руки. Переводчик еще секунды две-три держал меня подвешенным за ухо, потом бросил, и я полетел прямиком на поднятые из