Ученик убийцы - Робин Хобб

Я позволил себе легкую улыбку, но Баррич только нахмурился в ответ.

— Слушай, что я тебе говорю. Гален открыто тебя недолюбливает. Конечно, он совсем тебя не знает, так что это не твоя вина. Это базируется исключительно на… на том, кто ты и чему ты был причиной, — видит Бог, это не твоя вина. Но если бы Гален сделал такое заключение, ему пришлось бы согласиться с тем, что это вина Чивэла, а я не помню, чтобы он признавал в Чивэле какие-нибудь недостатки… но можно же любить человека и здраво оценивать его. — Баррич сделал круг по комнате, потом вернулся к огню.

— Просто скажи мне то, что собирался, — предложил я.

— Я пытаюсь, — огрызнулся он, — это не так уж легко — подобрать нужные слова. Я даже не уверен, что должен разговаривать с тобой. Является ли это вмешательством или советом? Но твои уроки еще не начались, так что я скажу это сейчас. Делай для него все, что можешь. Не спорь с Галеном. Будь уважительно вежливым. Слушай его и учись так быстро и хорошо, как можешь. — Он снова замолчал.

— Я, собственно, так и собирался, — заметил я несколько резко, так как был уверен, что Баррич хотел сказать что-то совсем другое.

— Я знаю это, Фитц! — он внезапно вздохнул и с размаху упал в кресло у стола напротив меня. Потом сжал голову руками, как будто она болела. Я никогда не видел его таким взволнованным. — Давным-давно я разговаривал с тобой… об этом, другом волшебстве, Уите. Проникать в сознание животных, почти превращаясь при этом в одно из них… — Он замолчал и оглядел комнату, как будто боялся, что кто-то может его услышать. Потом наклонился ко мне поближе и заговорил тихо, но настойчиво: — Не пачкайся об Уит. Я изо всех сил старался, чтобы ты понял, насколько это позорно и неправильно. Но я ни разу не почувствовал, что ты действительно понял это. О, я знаю, что ты по большей части подчинялся моим требованиям. Но несколько раз я чувствовал или подозревал, что ты делаешь нечто, чего не может позволить себе ни один порядочный человек. Говорю тебе, Фитц, лучше бы я увидел тебя… лучше бы я увидел тебя «перекованным». Да, и нечего так на меня смотреть. Я говорю то, что думаю. А что до Галена… смотри, Фитц, никогда даже не упоминай это при нем. Не говори об этом, даже не думай об этом поблизости от него. Я мало знаю про Скилл и как он работает, но иногда… О, иногда, когда твой отец касался меня им, мне казалось, он читает в моем сердце лучше меня самого. Он видел то, что я скрывал даже от себя.

Внезапно краска залила темное лицо Баррича, и на его глазах блеснули слезы. Он посмотрел на огонь, и я почувствовал, что мы подходим к сути того, что он должен был сказать. Должен был, а не хотел. В нем был глубокий страх, в котором он не мог себе признаться. Человек менее мужественный и менее суровый к самому себе дрожал бы на месте Баррича.

— …боюсь за тебя, мальчик, — Баррич говорил серым камням над очагом, и его голос был таким глубоким, что я с трудом понимал своего наставника.

— Почему? — Чем проще вопрос, тем лучше, учил меня Чейд.

— Я не знаю, увидит ли он это в тебе, или что он сделает, если увидит. Я слышал… нет, я знаю, что это правда. Была женщина, в сущности говоря, почти девочка. У нее был подход к птицам. Она жила в горах, к западу отсюда, и говорили, что она может вызвать с неба дикого ястреба. Некоторые люди восхищались ею и говорили, что это дар. Они относили к ней домашнюю птицу или звали ее, если курица плохо неслась. Она не делала ничего, кроме хорошего, насколько я слышал. Но однажды Гален выступил против нее. Он сказал, что это извращение и что для мира будет очень плохо, если она доживет до того, чтобы рожать детей. И однажды утром ее нашли избитой до смерти.

— Это сделал Гален?

Баррич пожал плечами — жест, весьма для него необычный.

— Его лошади не было в конюшне в ту ночь, это я знаю. А его руки были в синяках, и у него были царапины на лице и шее. Но не те царапины, которые могла бы нанести женщина, мальчик. Следы когтей, как будто бы ястреб пытался ударить его.

— И ты ничего не сказал? — усомнился я. Он горько и отрывисто засмеялся:

— Кое-кто другой высказался еще до меня. Галена обвинил двоюродный брат той девушки, который работал здесь, в конюшне. Он не стал ничего отрицать. Они пошли к Камням-Свидетелям и дрались друг с другом, ища правосудия Эля, который всегда присутствует там. Судом выше королевского решаются там споры, и никто не может возразить против его решения. Мальчик умер. Все сказали, что это правосудие Эля и что мальчик солгал. Один человек сообщил об этом Галену. А тот ответил, что правосудие Эля заключалось в том, что девочка умерла, прежде чем родила, и ее двоюродный брат тоже. — Баррич замолчал. Меня тошнило от того, что он рассказал, и холодный страх сковал меня. Вопрос, однажды разрешенный у Камней-Свидетелей, не мог быть поднятым вновь. Это было больше закона, это была воля самих богов. Так что меня должен будет учить человек-убийца, который попытается убить и меня, если заподозрит, что я владею Уитом.

— Да, — сказал Баррич, — о Фитц, сын мой, будь осторожным, будь мудрым. — Мгновение я чувствовал потрясение, потому что это звучало так, как если бы он боялся за меня. Но потом он добавил: — Не позорь меня. Не позорь своего отца. Не дай Галену повода сказать, что я позволил сыну моего принца вырасти полузверем. Покажи ему, что в тебе течет истинная кровь Чивэла.

— Попробую, — пробормотал я. Я лег в постель этой ночью разбитым и испуганным.

Сад Королевы был расположен отнюдь не поблизости от Женского сада, Кухонного сада или какого-нибудь другого сада в Баккипе. Он был на самом верху круглой башни. С тех сторон, которые выходили на море, стены были высокими, но к югу и к западу они были гораздо ниже, и вдоль стен стояли скамьи. Камень ловил солнечное тепло и предохранял от соленого ветра с моря. Воздух там был неподвижным, почти как если бы кто-то прижал руки к моим ушам. Тем не менее этот выращенный на камнях сад выглядел странно запущенным. В нем были каменные бассейны — может быть, купальни для птиц, а может, они некогда были своеобразными клумбами водных растений — и различные кадки и горшки с землей вперемежку со статуями. Некогда эти бадьи и горшки были, вероятно, переполнены зеленью и цветами. Теперь в них оставались только несколько засохших стеблей и заросшая мхом земля. Засохшие побеги плюща ползли по полусгнившей решетке. Это наполнило меня старой грустью, похожей на первый холод наступающей зимы, — он, кстати, тоже имел место. «Это следовало бы отдать Пейшенс, — подумал я, — она бы снова вдохнула жизнь в это место».

Я пришел первым. Вскоре появился Август. У него была коренастая фигура Верити, подобно тому как я получил в наследство высокий рост Чивэла, и темные волосы, присущие всем Видящим. Как всегда, он был сдержанным, но вежливым. Он удостоил меня кивком, а потом прошел мимо, разглядывая скульптуры.