Элексир князя Собакина - Ольга Лукас

Увидев незнакомых, он стал быстро сворачивать удочки.

— Эй, эй, не бойся! — крикнула Вера и помахала флагом.

Мальчик замер.

— Мир! Дружба! Жвачка! — подхватил Паша.

Мальчик кивнул и стал что-то чертить на песке концом своей удочки.

— Смотрите, круг рисует.

— Колдует, что ли?

— Да нет! Он в этот круг станет — чик-трак, я в домике, — объяснил Живой.

Доведя до конца круг, мальчик пририсовал внутри него три палочки в виде голубиной лапки.

— Ага! Правильно, чувак! — заорал Паша. — Я в твоем возрасте тоже был хиппи!

Он выхватил у Веры хворостину и начертил на песке такой же пацифик.

Мальчик снова важно, как взрослый, кивнул и махнул рукой пришельцам — идите сюда!

Парламентеры перешли мост.

Юный рыбак подошел к воротам, взялся за большое железное кольцо и трижды постучал. Минуту спустя одна из створок приоткрылась.

Правозащитники невольно напряглись в ожидании встречи с террористами. Савицкий сделал шаг вперед, Живой спрятался у него за спиной, Вера подняла повыше флажок, а Бабст встал рядом с ней и подтянул лямки рюкзака.

Однако вместо головорезов с автоматами незваных гостей встретил один-единственный толстенький террорист в каком-то женском халате и без всякого оружия. Привратник низко поклонился мальчику, а тот громко произнес несколько звучных фраз. Язык людоедов показался Маше похожим на детскую считалку: «Эне-бене-ра-ба, квинтер-финтер-жаба». Внимательно выслушав считалочку, страж замка Саурона тряхнул головой и вдруг улыбнулся так широко, что его глазки совсем исчезли в пухлых щеках.

— Заходи, заходи! — закричал он по-русски пришельцам. — Как раз кушать сели! Кушать будишь? Хорошо!

Мальчик вошел во двор первым, за ним последовали гости. Толстяк быстро затворил ворота и сломя голову помчался в дом.

Парламентеры вошли в просторный холл и огляделись.

Интерьер бывшего обиталища Кипяченого представлял собой нечто среднее между охотничьим замком и тем, что дизайнеры с Рублево-Успенского шоссе называют словами «роскошная классика». К стенам были приделаны не просто рога, а разрубленные чуть ли не пополам лоси и олени. Хрустальный дирижабль трехметровой люстры навевал смутные воспоминания о детских походах в Большой театр, и Маше даже захотелось приложить руку к сердцу и запеть арию. У антикварных стульев, шкафов и комодов ножки были выгнуты так изящно, что не оставалось ни малейших сомнений в их королевском происхождении. По стенам висели выцветшие гобелены со сценами охоты.

Гости поднялись по мраморной лестнице на второй этаж. В большом пустом зале — судя по натюрмортам, раньше он служил Кипяченому столовой — на полу лежала громадная шкура белого медведя.

На ней, подобрав под себя ноги, сидело человек десять из числа тех, кого мэр Лиходумов считал способными съесть комодского варана. Все они были одеты одинаково: в длинные рубахи с широкими рукавами и замшевые штаны. Перед ними стоял на треноге большой казан, и они по очереди хлебали из него ложками какое-то варево. В богато украшенном камине пылал огонь, на котором кипел еще один большой котел. Возле очага хлопотал тот самый толстяк, который открыл парламентерам ворота.

Увидев вошедших, восточные люди отложили ложки, встали и поклонились мальчику. Тот небрежно кивнул в ответ, отдал толстяку удочки и уселся на расшитую серебром подушку, положенную прямо на медвежью голову. После это он милостивым жестом пригласил гостей занять места напротив себя.

Толстяк раздал пришедшим ложки.

— Кушай, кушай! — повторял он, не переставая хитро улыбаться.

Гастарбайтеры молча продолжили трапезу. На гостей они не глядели.

Паша взял было ложку, но тут же положил ее обратно.

— Да ну на фиг, — шепнул он Бабсту. — А если они варана кипяченого жрут?

— Дурак ты, Пашка, — так же тихо ответил неутомимый экспериментатор. — Ну подумай сам: где ты в своей Москве варана попробуешь?

— А верно! — поразился этой мысли Живой. — Хороший понт дороже здоровья. Значит, придется есть. Но все-таки давай-ка ты первый, я погожу.

— Ну, годи...

Бабст решительно зачерпнул полную ложку, подул на нее и отправил пищу в рот. Он посидел немного молча, а потом проглотил и хмыкнул:

— Обломись, студент. Это самая обыкновенная перловка.

— Ну и слава богу!

Паша взялся за ложку.

Когда каша была съедена, мальчик велел толстяку подавать чай и приступил к разговору.

— Меня зовут Башлык, — сказал он. — Это значит «князь». Я тут главный. А вас как зовут?

Парламентеры представились, причем Вера тоже упомянула о своем княжеском происхождении, а Паша на всякий случай присвоил себе титул шевалье.

Гастарбайтеры стали по очереди называть свои имена и прозвища, а Башлык переводил их на русский. Все прозвища оказались звериными: тут были и Лось, и Марал, и Суслик, и Бурундук, и даже крупный мужчина по прозванию Горная Индейка. Шустрый толстяк-привратник, который по совместительству выполнял обязанности повара, назвался Зайцем.

После представления у гостей стал понемногу проходить страх. Петр Алексеевич заметил, что среди новых знакомых не нашлось ни одного хищника, и сказал об этом вслух. Гастарбайтеры заулыбались и на минуту показались симпатичными ребятами.

Один Башлык оставался серьезен.

— А кто вы такие? — спросил он строго.

— Мы ваши друзья, приехали из Москвы вас защищать, — ответил Савицкий.

— А я французская правозащитница, — добавила княжна. — Я вас не дам в обиду!

Башлык кивнул и стал переводить своим. Говорил он очень долго — видимо, слово «правозащитница» требовало множества описательных выражений. Слушатели кивали и цокали языками, поглядывая на Веру.

— Ну, а вы-то кто? — спросил наконец Бабст. — С виду киргизы, а вроде и не киргизы.

— Мы — ненемцы.

— Кто?

— Ненемцы, — повторил Башлык. — А киргизами нас тут местные называли. Мы не обижаемся. Киргизы нам... как это по-русски... двоюродные карындаши.

— Какие карандаши?

— Ну, родственники, в общем.

Посыпались вопросы. Из ответов Башлыка, а также Зайца, который лучше других говорил по-русски, выяснилось, что ненемцы — это маленький народ, живущий высоко в горах Алтая. Два месяца назад отец Башлыка (сын называл его «кам» и всегда склонял голову, упоминая его) отправил их на заработки в центральную россию. До Москвы денег не хватило, и ненемцы сошли с поезда в Краснопырьевске. Здесь их задержали на вокзале, немного побили, а потом отвезли на Вакхову Поляну. Поселили в бараке на заднем дворе замка, выдали лопаты и велели по-быстрому копать котлован.

— Мы умеем по-быстрому, — гордо сказал Башлык. — Три недели — и готова яма.

— А денег йок, — добавил Заяц.

Ненемцы заговорили все разом, причем в потоке непонятной речи все время всплывало русское слово «кидалово».

— Так, значит, вам не заплатили, и вы из-за этого взбунтовались? — уточнила Вера.

Ненемцы дружно покачали головами и опустили глаза. Было ясно, что о причине бунта им рассказывать не хочется.

— Может, из-за жратвы? — предположил Бабст. — Вы тут что, одну перловку едите?

— Сначала перловку ели, а потом совсем не перловку, — загадочно ответил Заяц.

Ненемцы при этих словах снова покачали головами.

— Человечину, наверно, жрали, — шепнул Паша Савицкому. Тот не ответил.

После долгих расспросов причину восстания все-таки удалось установить. Гастарбайтары целый месяц питались самой дешевой крупой, какую продавали в ближайшем магазине, закупая ее мешками. Однако три дня назад Заяц решил разнообразить рацион своих товарищей и нарвал каких-то колосков на лужайке за домом. Там была аккуратно засеяна довольно большая полоска, а возле нее на вышке торчал часовой. Заяц вылез из барака ночью и, увидев, что охранник спит, набрал целый мешок колосьев. Утром он обмолотил зерно, растолок его в ступке и напек лепешек.

В этом месте рассказа ненемцы стали раскачиваться из стороны в сторону, взявшись руками за головы. Потом снова горячо заговорили о чем-то на своем языке, часто повторяя слово «яман».

— Как покушали, — продолжал Заяц, дождавшись тишины, — так жить очень весело стало. Все плясать стали, петь стали. И еще водки выпить захотели. Мы в сарае жили, а в доме охранники жили. Они там водку пили все время. Мы лепешки взяли и пошли к ним в гости. Даем им лепешки, а сами такие танцуем и говорим — водку наливай, пожалуйста. А они ругаться стали, побить нас хотели. Нехорошие люди.

— Ну, а вы что?

— А мы их сами побили, веревкой связали и за ворота к реке вынесли. А ворота закрыли, да.

— А потом что было?

Все промолчали. Заяц тоже молчал и хитро улыбался. Наконец ответил Башлык:

— А потом мы их водку выпили и тоже нехорошими людьми стали.

— Ты что, тоже водку пил? — удивился Бабст.