Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Ничего не нужно.

— Ты ее любишь?

Не знаю… Что такое любовь?

— Или боготворишь?

Не знаю. Возможно. Она подобна богу. Я никогда не видел таких…

— Глупец, ей не нужно твое поклонение. Ей от тебя вообще ничего не нужно. Хотя ты и мог бы подарить ей то, что не может дать Чужой… или Лис, как зовете его вы.

Нелюдь вздрогнул. Его не удивило, то, что ведьма брала ответы на свои вопросы прямо из его головы, но встревожило напоминание о Лисе.

— Ты бы мог подарить ей любовь, но ты слаб, и погибнешь, как только попытаешься сделать это. Чужой не позволит посягать на то, что принадлежит ему. А поклонение… Вот до чего доводит ваше поклонение!

Она бросила на стол измятый лист пергамента, на котором был изображен черный дракон — разрушительная ипостась Великого Духа.

Но я хочу защитить ее!

— И как? Ты боишься даже тени Чужого, что уж говорить о сражении с ним. Уходи, не мешай мне. Вернешься, когда твои помыслы очистятся от корысти, когда твоим желанием будет отдать, а не взять.

Да я и не думал…

— Разве не затем ты шел следом, чтобы еще раз коснуться ее руки, еще раз испить ее живительной силы?

Я не уйду.

Ведьма тяжело вздохнула, глядя на деревянных божков — духов места и рода, охранителей очага, заключенных в единый круг, сплетенный из веточек кедра, — символ Творца. Рыба внимательно посмотрел на ее лицо, покрытое морщинами, на необыкновенно живые глаза, устало прикрытые веками, и ему почудилось, что время вокруг нее течет как-то иначе и что не человек она вовсе, а…

— Не бей зверя ради нее. Она должна поститься. И не подходи близко к дому без разрешения, не стоит раньше времени возвращать ее в реальность. Иди.

Рыба покорно встал, отодвигая пустую тарелку и легким поклоном благодаря за ужин. Ее насмешливый голос остановил его на пороге.

— А ты ведь можешь говорить, хитрец. Но так удобнее, правильно? Какой спрос с того, кто нем? Разве тебе не обидно, что не сможешь встретить смерть едким словом? Даже врага толком ни оскорбить, ни охаять…

Она вздохнула.

— Можешь спать в сарае. В лесу, поди, не сладко.

Рыба переступил порог, так и не обернувшись.

А на следующее утро пошел дождь. Тяжелые тучи, словно грязная ветошь, серой бесформенной массой закутали прозрачный небосвод, и не было видно конца и края этому нищенскому убранству, истекавшему холодной водой на стылую землю. Две недели нес восточный ветер хмарь и непогоду, что собиралась над морем, две недели солнце блеклым серебром глядело на разбухшую от воды землю, не в силах пробить лучом густые тучи и обогреть, приласкать ее почерневшее нагое тело.

Плешка умер через три дня по прибытию. От старости.

Рыба жил в покосившемся сарае, спал, зарывшись в солому, питался тем, что промышлял в лесу. И всего два раза видел Змею: когда старуха попросила его затопить баню и повела девушку через двор, да еще раз, когда он латал потекшую крышу и сквозь дыру заметил ее тонкую, будто прозрачную, руку, лежащую поверх войлочного покрывала.

Жажда крови не мучила нелюдя, и он бродил среди могучих кедров, размышляя над тем, что сказала ему эта странная женщина. И чем больше он думал, тем сильнее становилось его желание обладать Змеей, и рос, ширился внутри неясный страх перед неизвестной опасностью. Больше не касалась его угрюмого лица солнечная улыбка, не радовали тишина и покой засыпающего леса, охота не доставляла удовольствия, как и вкус свежеиспеченной дичи. Рыба исхудал и сделался мрачнее, чем тучи, несущие в себе затяжные ливни. Он плохо спал, и ночь одаривала его самыми тяжелыми мыслями, что поднимались из глубин сознания под монотонный шум небесных вод.

Однажды дождь кончился, и лес окутала тяжелая, будто глухая тишина. Рыба долго ворочался, но сон, смущенный внезапным затишьем, упорно отказывался приходить к нелюдю, и тот, в конце концов, не выдержал. Выбравшись с сеновала, он плотнее закутался в плащ и, выуживая солому из спутанных волос, побрел в чащу проверить силки, что поставил накануне днем. Проходя мимо избушки, Рыба остановился, прислушиваясь, и ему почудилось, будто кто-то поет там, в темноте, колдуя над красными угольями остывающего очага. Но нет, все вновь стихло, окутанное снотворной тишью, однако дивный голос еще долго звенел в сознании йока, завораживая и дурманя.

Рыба неспешно брел по тропинке, ломая хрусткий ледок на лужах и воздух вокруг, что застыл, схваченный морозом, крепчавшим с каждой минутой. Не было цели, не было желания, мысль о силках давно оказалась на задворках памяти, и, наконец, ноги сами вывели нелюдя на широкую поляну, пересеченную надвое струной ручья. Рыба присел у пня и уставился на воду. Она одна казалась ему живой среди окаменевшего леса.

А потом пошел снег. Тихий, неспешный, он падал из тьмы, и на земле становилось светлее от мерцания маленьких белых кристаллов. Он укрыл черные раны земли, он согрел и украсил ее обезображенное тело. А Рыба все сидел, покуда небо не стало сереть, предвещая восход, и бездумно смотрел, как чернеет ручей на фоне снежного покрова вдоль его берегов. Стрелой пронзило нелюдя ощущение, что кто-то стоит за его спиной и наблюдает. Рыба вскочил, кладя руку на бедро, где должен был висеть меч, позабытый в сарае, и первыми увидел глаза, черные, как мрак бездонного колодца, в который легче прыгнуть и утопиться, чем смотреть.

— Ну, здравствуй, братец, — с усмешкой произнес Лис, окидывая взглядом съежившуюся фигурку юного нелюдя. — Поговорим?

Рыба не ответил, исподлобья глядя на йока. Лис довольно ощерился.

— Значит, поговорим.

Говорил, конечно, Лис, Рыба слушал вполуха, вспоминая слова старухи, и впервые жалел, что не может ответить. Спустя несколько минут, когда бледный шар солнца показался среди облаков, Младший вовсе перестал внимать речи Старшего. Смутное беспокойство, вызванное предчувствием беды, овладело Рыбой. В висках вспыхнула и погасла искра боли. Он заозирался, прислушиваясь. Лис смолк, нахмурив брови, и вдруг зашипел, хватаясь за голову.

— Мрак раздери!

А потом над лесом пронесся долгий надсадный вопль, перерастающий в протяжный вой. Испуганные птицы с криком сорвались с деревьев, наполняя воздух смятением и страхом.

Оба йока одновременно бросились туда, откуда шел звук.

Рыба не заметил, как Лис остановился у границы леса, будто споткнувшись о невидимую преграду, и как яростная гримаса исказила бледное лицо, когда встретились два взгляда: его и старухи, что стояла на крыльце, властно воздев руку, сжатую в кулак. Рыба не видел ничего,