Время перемен (ЛП) - Эшли Кристен

— Я просто держалась, — прошептала я.

— Что? — прошептал он мне в шею.

Я поняла, что все еще крепко сжимаю его волосы, и это, вероятно, было не очень приятно, поэтому я немедленно их отпустила, внезапно почувствовав огорчение.

— Кэди?

Я скользнула по нему взглядом и увидела, что он поднял голову и смотрит на меня.

И голос у меня был такой же подавленный, когда я заявила:

— Я просто держалась. Всю работу сделал ты. Дал мне все это, а я тебе ничего не дала.

Он уставился на меня.

Потом расхохотался.

Я уставилась на него.

И, наконец, толкнула его в плечи, чтобы выскользнуть из-под него, потому что действительно...

Как же неловко!

Он отпустил мое колено и оперся рукой на кровать, чтобы не давить всем весом, обхватил меня рукой за талию и удержал на месте.

— О нет, на этот раз ты не сбежишь, — пробормотал он.

Я смотрела на его нос, плечо, потолок.

— Кэди, — позвал он.

— У меня нет опыта, — заявила я.

Его тело снова начало трястись.

Очень приятное чувство.

Но я все еще была огорчена.

— Кэди, — повторил он.

— Я снова вольюсь в тему, — пообещала я ему на ухо.

— Кэди, милая, ты серьезно? — спросил он, все еще удивленно, но в то же время недоверчиво.

— Ни одному мужчине не нужна женщина, которая просто лежит и... — Я не знала, как это закончить, поэтому пробормотал: — лежит.

— Не знаю, как другие парни, но этот парень, который все еще внутри тебя и ему там нравится, сходит с ума от своей женщины, когда она цепляется за его волосы и сжимает ногами, и, замечу, в это время другие части тебя тоже сжимаются. Так что, Кэди, может, ты и думаешь, что ничего не сделала, но ты сделала много всего, и все это было чертовски здорово.

Наконец я взглянула на него.

— Правда? — скептически спросила я.

— Думаю, если надавить на парня, он может притвориться, но скажу тебе, я не настолько хороший актер.

И так же внезапно, как мне стало стыдно, его слова заставили меня разомлеть от веселья, я захихикала под ним, мне очень понравилось выражение нежности на его лице, когда он смотрел на меня.

Мои смешки стихли, когда он глубоко и сладко меня поцеловал, а затем поднял голову.

И я увидела, что он уже не смеется.

— Ты испекла мне пирог.

Я прикоснулась ладонью к его щеке.

— Да. Это нормально?

— Я хотел показать тебе дом. Убедиться, что с Полночью все в порядке. Показать елку дочери, потому что это она подбирала все украшения.

Это все объясняло.

И я уже обожала эту елку, даже не успев ее увидеть.

Курт продолжал:

— Налить тебе вина. Чтобы ты расслабилась. Чтобы ты почувствовала себя уютно в моем доме. Но я увидел тот пирог и потащил тебя в постель. Так что, да, милая. Думаю, можно с уверенностью сказать, что это нормально.

Даже если все было нормально, я все равно чувствовала необходимость объясниться.

Но я сделала это тихо.

— Для нас все обернулось плохо, но до этого, наши отношения были не запятнано прекрасны, и я хочу остановиться, перестать испытывать боль, а начать вспоминать, как все было на самом деле.

— Да, — согласился он.

Я убрала руку и погладила его по волосам.

— Рада, что пирог тебе понравился.

— Он мне понравился.

Я ухмыльнулась.

— Особенно так сильно.

Курт ухмыльнулся в ответ.

— Мне он определенно очень понравился, а я его даже не пробовал.

Когда он попробует пирог, ему понравится еще больше.

Мы смотрели друг другу в глаза, разделяя мгновение ностальгии, единения и близости, от которых мне захотелось смеяться. Плакать. Кричать от радости.

Я промолчала и позволила ему просто длиться... быть.

Спустя долгие, прекрасные мгновения, Курт прошептал:

— Хочешь вина?

Я молча кивнула.

— Мне нужно тебя покинуть, так что, я выскользну из тебя и разберусь с презервативом.

— Хорошо, — тихо сказала я.

Он поцеловал меня. Выскользнул. Накрыл меня одеялом, откинутым к изножью кровати, и я наблюдала, как он направляется к двери, входит в нее, увидела, как он зажег свет, понимая, что это его ванная комната.

Полночь, затихшая во время постельных утех, как и прошлым вечером (на диване и на кровати), заковыляла за ним.

Я прижала к себе одеяло и села, осознав, что лампы на обеих тумбочках горели еще до того, как мы вошли в комнату.

А еще я чувствовала, как внутри меня шевелится нечто милое и теплое, потому что любимым цветом Курта был синий. Я знала это еще в те дни и теперь видела его вокруг себя. Темно-синие стены. Такие же одеяло и простыни. Покрывало на тон темнее. Даже кресло с пуговицами на спинке и такой же пуфик в углу были того же цвета. Я видела его вплоть до кафеля в ванной.

Единственное, что было другого цвета — плинтуса из темного дерева, такие же изголовье и изножье кровати, и серые абажуры на лампах.

Мой взгляд скользнул к лампе на ночном столике (основание было стеклянным, но голубым), и мне пришло в голову, что свет горел снаружи, на кухне, в холле, в гостиной, где стояла елка, везде.

Курт вернулся, и я уже не думала о свете.

Я видела его во всем невероятном обнаженном великолепии в те времена, когда мой мир еще не перевернулся с ног на голову, так что сейчас я наслаждалась видом.

И я наблюдала, как он идет ко мне, думая, что много лет назад он казался более худым, но теперь выглядел больше, не мощным или коренастым, но внушительным. Плоский живот, и пусть у него не было идеальных шести кубиков пресса, мышцы четко выделялись внизу по центру и на груди. Тазовые кости выступали лишь слегка. Грудь и живот не были покрыты буйной растительностью (как и много лет назад).

И его член был идеальной формы, покрыт темными завитками, которые не скрывали его даже тогда, когда он не был твердым или полустоячим, как сейчас.

Его тело было прекрасно с головы до ног.

Мне все это нравилось. Некоторые части тела я любила больше (предплечья, зад, грудные мышцы и так далее).

Но я всегда обожала его член.

Я моргнула, когда потеряла его из виду, потому что внезапно запуталась в синем покрывале Курта, а также в его конечностях.

Я посмотрела ему в лицо.

Он улыбался.

Широко.

У него были потрясающие зубы.

Еще одна часть, которую я любила, и не только потому, что они были привлекательны.

— Боюсь, тебе придется передохнуть, дорогая. Как бы он ни хотел выразить тебе свою признательность за тот взгляд, которым ты его только что одарила, ему нужно больше десяти минут, чтобы прийти в себя. И не потому, что мне уже не двадцать семь. Если помнишь, мне и тогда для этого требовалось больше времени.

— Что?

— Мой член.

Я почувствовала, как мои глаза расширились.

— Что, прости?

— Детка, ты так смотрела на мой член, словно хотела на него наброситься.

Несомненно, так оно и было.

Я снова уставилась на его ухо и почувствовала огорчение.

Он засмеялся, притянул меня к себе и еще крепче прижал к себе.

— У тебя повсюду свет, — заявила я в некотором отчаянии, чтобы отвлечь нас от темы моего пристального разглядывания его члена.

— Да, — согласился он, все еще посмеиваясь. — У меня есть ребенок, который не может дотянуться до выключателей, не говоря уже о большинстве ламп. Я уяснил, что если ей захочется куда-то пойти, я бы предпочел, чтобы она не свернула себе шею, или врезалась во что-нибудь лбом, а могла свободно перемещаться, поэтому всюду должен гореть свет, независимо от того, куда она решит пойти. Когда ее здесь нет, я все равно так делаю, чтобы выработать привычку.

Я почувствовала, как растворяюсь в нем, положила руку ему на шею и сказала:

— Я начинаю думать, что ты не просто хороший, а потрясающий отец.

— Такова цель, — пробормотал он, глядя мне в глаза.

Я ответила пристальным взглядом и позволила себе насладиться зрелищем.

Курт нарушил момент, тихо спросив:

— Полночь нужно выгулять?