Исцеление в Елабуге - Отто Рюле

В нашем лагере делегатов в «Союз немецких офицеров» оказалось человек пятнадцать, среди них майор Бернгард Бехлер, капитан Пауль Маркграф, священник Йозеф Кайзер. Даже старший лейтенант Ганс Хубер и тот попал в число делегатов, что очень и очень удивило меня, так как я прекрасно знал его как закоренелого сторонника гитлеризма и отнюдь не замечал, чтобы в нем происходили какие-нибудь изменения.

– Твой знакомый доктор Хубер тоже едет в Лунево, – сказал я как-то Мельцеру.

– Ему лучше знать, что он делает, – коротко ответил Мельцер.

Спустя три недели до нас дошло официальное сообщение о создании «Союза немецких офицеров». Вернувшись из Лунево, капитан Маркграф и другие офицеры рассказали на собрании о том, как был создан этот союз. Потом к нам в лагерь поступил номер газеты «Фрайес Дойчланд» от 15 сентября 1943 года. В нем можно было прочитать следующее:

«И и 12 сентября 1943 года под Москвой в присутствии более ста военнопленных офицеров, приехавших из пяти лагерей, и многочисленных представителей Национального комитета „Свободная Германия“ был создан „Союз немецких офицеров“.

Далее сообщалось о генералах, которые стали членами комитета союза!

Президент союза – генерал артиллерии фон Зейдлиц. Вице-президенты – генерал-лейтенант Едлер фон Даниельс, полковник Хоовен и полковник Штайдель, генерал-майор д-р Корфиси, генерал-майор Латман. Все они были видными фигурами разгромленной 6-й армии. Из нашего лагеря в руководство союза были избраны священник Кайзер и майор Бехлер. Старший лейтенант д-р Хубер вошел в рабочий штаб союза в Лунево.

«Союз немецких офицеров» объявлял «… борьбу против гитлеровского режима, за создание правительства, облеченного доверием народа, правительства, способного обеспечить стране мир и счастливое будущее».

Союз признал программу «Свободной Германии» и решил примкнуть к ней. Генерал фон Зейдлиц и генерал-лейтенант Едлер фон Даниельс подкрепили это решение, став вице-президентами Национального комитета «Свободная Германия».

Налаживающееся сотрудничество обоих союзов говорило о взаимном признании. Лед недоверия генералов и офицеров к антифашистам-эмигрантам в ходе личных контактов постепенно таял. Что касается офицерского лагеря в Елабуге, то положение здесь после организации союза мало чем изменилось.

Особое впечатление произвела на меня заключительная часть воззвания «Союза немецких офицеров»:

«Мы, оставшиеся в живых генералы, офицеры и солдаты 6-й немецкой армии, обращаемся к вам, чтобы указать нашей родине и нашему народу путь к спасению.

Вся Германия знает, что значил для нас Сталинград.

Мы прошли через пекло.

Нас объявили погибшими, но мы возродились к новой жизни.

Молчать дальше мы не можем!

Мы, как никто другой, имеем право говорить не только от своего имени, но и от имени погибших под Сталинградом товарищей».

Но вся ли Германия знает, что произошло в Сталинграде, на берегах Волги? Я сомневался в этом. Тем более нужно предупредить наш народ об этом.

«Мы, офицеры и генералы 6-й армии, не хотим, чтобы жертвы, принесенные нашими товарищами, оказались напрасными. Горький урок, полученный в Сталинграде, заставил нас сделать для себя выбор. И теперь мы обращаемся к народу и солдатам, и прежде всего к руководителям армии, генералам и офицерам вермахта.

В ваших руках – собственная судьба!»

Было очень отрадно, что четыре генерала 6-й армии подали свой голос. Это, конечно, отнюдь не снимало с них вины за прошлое, но и не увеличивало ее. Их заявление поднимало дух у оставшихся в живых солдат.

Но где же фельдмаршал? Почему он молчит? Где остальные семнадцать немецких генералов, попавших в плен? Почему молчат они?

Надежды и треволнения

Антифашисты лагеря много учились. Мы вели постоянные дискуссии, проводили собрания. Их организовывали члены комитета «Свободная Германия» и один полковник – полномочный представитель «Союза немецких офицеров». В основе всей нашей деятельности лежал манифест Национального комитета и призыв «Союза немецких офицеров».

Я частенько беседовал с одним капитаном из Карлсруэ. Он двенадцать лет прослужил в рейхсвере и после введения закона о всеобщей повинности получил звание лейтенанта. Он остался единственным офицером из батальона. Капитану чудом удалось спастись.

– И зачем только я остался жив? Лучше бы меня убили, – со стоном говорил он. – Что я скажу родным моих погибших товарищей, если вернусь домой?

– Это, конечно, нелегко, – ответил я. – Но никому из них не было бы легче, если б убили и вас. Не вы виноваты в нашем поражении, а те, кто затащил нас на берега Волги и заставил сражаться до последнего патрона.

– Я понимаю, чего вы, антифашисты, хотите. Но я, как офицер, не нарушу присяги.

Я видел, что капитана терзают угрызения совести. Мне это было хорошо знакомо. Я старался объяснить ему, как следует в данной ситуации относиться к присяге.

– Возможно, вас больше убедит генерал-майор Латман. Послушайте, что он пишет в газете «Фрайес Дойчланд».

И я прочитал ему следующий отрывок:

«… Мы никогда не приносили присяги быть „господами Европы“. Мы клялись господу богу быть верными его слугами, когда речь будет идти о существовании Германии. А человек, которому мы приносили эту присягу, обманул нас. Теперь же мы обязаны и ответственны только перед нашим народом».

– Возьмите эту газету себе. А завтра утром отдадите, – предложил я.

На следующий день я опять встретился с капитаном. Мы не один раз говорили с ним по душам. И вот однажды он пришел ко мне в комнату и сказал:

– Я понял, что вы правы. Проводите меня, пожалуйста, в клуб. Я хочу вступить в одну из лагерных групп антифашистов.

Так капитан из Карлсруэ сделал первый шаг навстречу новой жизни.

Мне пришлось быть свидетелем многих таких поступков. Так, один молодой офицер генерального штаба, перед фамилией которого стояло «фон», на одном из наших собраний буквально расплакался:

– Вы оказались правы. То, что Гитлер сделал с Германией, не что иное, как преступление. Но вся моя беда в том, что я родился в семье потомственного офицера, где никто и никогда не нарушал присяги. И, если я сделаю это, все будут считать меня бесчестным.

Этот офицер хотел остаться нейтральным. Каждый раз при встрече он по-дружески здоровался со мной. С тех пор он уже не принимал никакого участия в различных сборищах, устраиваемых убежденными фашистами.

К великому моему сожалению, Мельцер все еще находился в числе тех, кто оставался верным приверженцем гитлеровского режима. Откровенного разговора со мной он избегал. При встрече мы говорили друг другу «добрый день» или «добрый вечер», и только.