Воля павших - Олег Верещагин

Очевидно, и анласы к богам относились, как к ближней родне, а не как к грозным повелителям.

Народу в лагере почти не было, и Олег увидел, что дым – от огня, горящего в ограде из длинных пик, направивших свои узкие граненые острия в небо. Похоже, наконечники пик были сделаны из серебра. Тут же несколько мальчишек играли с собаками – поджарыми, более высокими, но не такими массивными и длинношерстными, как горские.

Ардаар режуще, пронзительно свистнул и крикнул:

– Белгат!

Один из мальчишек, собиравшийся бросить палку прыгавшей вокруг собаке, оглянулся, сорвался с места и опрометью бросился к… кто ему Ардаар? Но анлас тут же негромко сказал:

– Белгат, мой младший.

Мальчишка подбежал, звонко выкрикнул: «Хайлс!» – и замер перед отцом. Босиком, одетый в перепоясанную простым ремешком тунику (или как тут у них это называется?) из зеленой ткани, не кожаную; на поясе – нож и пучок маленьких фигурок. Такие же яркие, как у отца, глаза с любопытством рассматривали Олега.

– Барати Тигри, арбас, – строго сказал Ардар и кивнул на Олега. – Анна славас хост, мес ети ин дама… – а потом, неожиданно ткнув сына в плечо, добродушно добавил: – Стоти Тигри – васу такти на тиргас.

Мальчишка заморгал, потом вдруг подпрыгнул с очень знакомым Олегу выкриком:

– Е! Е, атта! Балам!

Он подхватил повод и важно, высоко подняв голову, повел коня куда-то мимо фургонов. Ардаар же, повернувшись к Олегу, указал на тот, возле которого они стояли:

– Прошу, входи.

Он не просил Олега назваться, и мальчик, ступив на нижнюю планку откидной лестницы, уводившей внутрь фургона, повернулся к гостеприимному хозяину со словами:

– Зови меня Олег, Ардаар.

– Эльха, – переиначил на свой лад имя мальчика анлас и благодарно наклонил голову: – Благодарю за то, что назвал мне свое имя… – и крикнул внутрь фургона повелительно: – Встречай гостей, Ринта!

Олег вовсе не ожидал, что внутри окажется еще кто-то. Немолодая, но очень красивая женщина, сложив руки на животе, поклонилась мальчишке, едва его нога ступила на плотно подогнанные доски пола фургона, и что-то негромко сказала по-своему. В отличие от горянок, анласка держала волосы распущенными, их схватывал тонкий серебряный обруч… поверх длинного платья малинового цвета с расшитым квадратным воротом было надето еще одно: коричневое, свободное, от колен под грудь. На поясе висели гребенка, большой нож и вновь фигурки оберегов. Йерикка, помнится, говорил, что и у горцев раньше часто носили обереги на поясах…

– Очень приятно, – склонил голову Олег, снимая с плеча автомат. Фургон изнутри был обставлен довольно бедно. Пахло кожей, нагретой тканью и дымом от небольшой печки, оборудованной на глиняном пятачке. Примерно треть длины отгораживала расшитая занавеска – по тяжелому голубому полю летели, сражаясь с многоглавыми и многорукими чудовищами, всадники в броне, на бронированных конях. Над сражающимися горела в небе все та же свастика.

Среди всей обстановки внимание Олега привлекли две веши, совершенно к ней не подходившие. Над занавесью висело у одной из распорок охотничье ружье. А прямо напротив входа на такой же распорке была укреплена большая цветная фотография молодого парня в городской одежде: он стоял на фоне сверкающего стеклом и металлом здания и улыбался широко и открыто.

– Таркас, мой старший, – сказал анлас, входя следом за Олегом, в фургоне можно было стоять, не сгибаясь. – Он сейчас ходит тропой Дьяуса на далеком юге – пусть подольше не вспоминают про него Старухи, – непонятно добавил он и указал на постеленные около занавеси шкуры. – Садись, Ринта подаст еду и пиво.

Олег подождал, пока сядет хозяин – не только из вежливости, но и чтобы понять, как это делается. Ардаар опустился просто, вытянув перед собой длинные сильные ноги: как отметил Олег – вовсе не кривые, хоть и провел их хозяин полжизни – если не больше – в седле. Молчаливая Ринта подала большое глиняное блюдо и тихо что-то сказала. Ардаар перевел:

– Она извиняется, что еда холодная. Она не знала о госте.

– Ничего, ничего, – поспешно сказал Олег. Он вдруг почувствовал, что на самом деле голоден, а ломти копченого окорока на блюде выглядели и пахли очень здорово. А это что рядом? Это… – Картошка?! – вырвалось у него. Все еще не веря своим глазам, Олег взял с блюда коричневый, пахнущий дымом клубень печеного картофеля и, улыбнувшись Ардаару, стал чистить его.

Анлас добродушно засмеялся, разливая в деревянные цилиндрические кубки светлое пиво из круглой кожаной фляги с тиснением на боках:

– Ты странный славянин, сказать по чести! Они не так чтобы много понимают в лошадях. А земляное яблоко им покажи – скажут тебе, что яд. А тебе, как я погляжу, нравится?

– Я из города, – пояснил Олег, принимая – не без опаски – кубок. – А земляное яблоко вы привезли с вашей старой родины?

– Да, – медленно ответил анлас. Глаза его затуманились, он вздохнул и прочел:

Анас ВайуКу гири, ку марьяс.Анас ВайуКу рувати асман.Аби АнласСеэс спэта дамас,Свапнас такти —Е тамас крурасОр срваСтирас стата,Равати сам равас…Равати сам равас…Ана таламРавати сам равас…

Он покачал головой и признался:

– Я не помню нашей родины… Мы ушли оттуда, когда я был еще ребенком – случилось так, что на одних полянах и тропах нам стало тесно с соседями, и Дьяус принял в том споре их сторону. Тогда те, кто выжил, забрали табуны и пришли сюда. Но мне все равно не слишком хорошо, когда я думаю, что настало время всему нашему народу потерять ту землю. И что с теми лесами, где я родился?.. Говорят, от колдовства данванов умирают деревья, что старше всего человеческого рода, а это страшнее, чем смерть человека… Может, настанет темный день, когда среди мертвых лесов в Анласе лишь могилы, где спят наши предки, будут напоминать о том, что мы – БЫЛИ. И найдет ли счастье на новой земле народ, что покинул свою родину? – Он покачал головой. – Но те, кто приходят, говорят, что не покинуть – значит умереть… И все-таки во сне ко мне приходит мой отец, что похоронен на берегах Даверинга, где дали мы последний бой нашим соперникам. Приходит и смотрит молча. Нехорошо, когда умерший предок молчит – это значит лишь, что нечего ему сказать доброго. Мудрые люди говорят, что совесть – это голоса мертвых. Поэтому, – неожиданно закончил Ардаар и отхлебнул пива, – да, поэтому я и не сказал «нет», когда Таркас пришел ко мне просить отпустить его. Хотя сердце чует… – Ардаар угрюмо замолчал, не договорив.

Завороженный его речью, Олег молчал, почти не слыша слов. Но что-то заставило его встрепенуться.

– Как ты сказал? – переспросил он. – Как ты сказал, что такое совесть?!

– Это не мои слова, – покачал головой Ардаар. – Наш народ говорит, что совесть – это голоса мертвых.

– Да, – кивнул Олег. – Да, спасибо…

Он машинально отпил пива, не ощутив вкуса, – просто во рту пересохло. Совесть – голоса мертвых.

«Не уходи от меня, дед, – попросил Олег и не удивился этой мысли, не смутился ее кажущейся наивности. – Не бросай меня…»

Пива он выпил слишком много. За разговором, за компанию, просто потому, что хотелось пить. Теперь Олег об этом жалел – пиво ударило в ноги, выходило потом, во рту стоял его вкус. Оружие казалось тяжелее обычного. Очевидно, он и выглядел странно, потому что на него несколько раз косились.

«Да ты набрался, придурок, – пришла необычайно ясная мысль. – Ты просто пьяный, вот и все! Ну и ну…»

Он присел на траву возле чьих-то телег. Почему-то пришла обида – жгучая и болезненная – на Бранку, на Йерикку… Бросили. Его все бросили. Или нет. Бранку-то он сам оттолкнул, а зачем? Она же выбрала его, его, не Гоймира, а он повел себя, как последний сопливый пацан! Или… или как настоящий мужчина? Снова вернулись болезненные и приятные мысли о том, ЧТО и КАК могло быть у них с Бранкой. А теперь она на него и смотреть не хочет. Вот странно – сделал хорошо одному человеку и обидел второго…

Шевельнулся – в кармане ощутил серебро. Почти все было цело – вчера только на чай потратился… А вот интересно – есть ли у них проститутки? Олег серьезно задумался. Что если найти – и… Такая мысль ни разу не приходила ему в голову на Земле, где он не раз видел этих женщин, а то и девчонок младше себя. Да нет, наверное, нету тут проституток. Дикая земля…

«Как домой хочется, – трезво подумал Олег. Он ничего не ощущал – ни тоски, ни желания заплакать, ни желания вернуться. Просто, словно написанные на плакате, всплыли перед его мысленным взором эти слова. – Как домой хочется».

Напротив балагана сидел на скамеечке сухощавый старик, одетый в белое, – немного похожий на волхва с иллюстрации к «Песни о вещем Олеге». Косматые брови до такой степени нависали над глазами, что невозможно было понять, открыты они или нет. Но Олегу почему-то казалось – старик смотрит на него. Пристально и непонятно. Хмель быстро откатывался прочь, и Олег с неожиданным суеверным ужасом понял, что это – из-за взгляда.