Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14 - Вальтер Скотт

— Позвольте мне отправиться в Лондон, миледи, — сказал Певерил, растроганный горем своей благодетельницы. — Ваша светлость до сих пор полагались на мою рассудительность. Я постараюсь устроить все как можно лучше, увижусь и переговорю с теми, кого вы мне укажете, и надеюсь вскоре уведомить вас, что это заблуждение, каким бы сильным ни казалось оно теперь, уже рассеивается. В худшем случае я смогу предупредить вас, если вам и графу будет грозить опасность, и, быть может, сумею также найти средство ее избежать.

Пока графиня слушала эту речь, по лицу ее было видно, как материнские чувства, побуждавшие ее принять великодушное предложение Певерила, боролись с природным беспристрастием и справедливостью.

— Подумайте, о чем вы просите меня, Джулиан, — со вздохом сказала она. — Неужели вы хотите, чтобы я подвергла сына подруги тем опасностям, от которых хочу спасти своего сына? Нет, никогда!

— Но, миледи, ведь мне не грозит такая опасность, как ему, в Лондоне меня не знают, мой род, хотя и не лишенный значительности в наших краях, слишком мало известен, чтобы меня заметили среди толпы богачей и знати. Я уверен, что мое имя даже косвенным образом не замешано в мнимом заговоре. А главное, я протестант, и меня нельзя обвинить ни в прямой, ни в косвенной связи с римской церковью. Люди, с которыми я знаком, не могут быть для меня опасными, даже если они не пожелают или не смогут мне помочь. Словом, я ничем не рискую, тогда как графу может угрожать большая опасность.

— Увы! — промолвила графиня Дерби. — Возможно, что все эти великодушные доводы справедливы, но только вдова и мать может их слушать. Ослепленная себялюбием, я невольно думаю о том, что моя кузина при любых обстоятельствах может рассчитывать на поддержку любящего супруга, — таковы пристрастные рассуждения, которым мы не стыдимся подчинять наши лучшие чувства.

— Не говорите так, миледи, — возразил Джулиан. — Считайте меня младшим братом графа. Вы всегда были мне истинною матерью и имеете право требовать от меня исполнения сыновнего долга, будь то даже в десять раз опаснее поездки в Лондон с целью разведать тамошнее расположение умов. Я сейчас же пойду уведомить графа о моем отъезде.

— Постойте, Джулиан, — сказала графиня. — Если вы готовы совершить это путешествие ради нас — увы! у меня не хватает великодушия отказаться от вашего благородного предложения, — вы должны ехать один и ничего не говорить графу. Я хорошо знаю сына: он легкомыслен, но далек от низкого себялюбия и ни за что на свете не позволит вам ехать одному. Если же он поедет с вами, ваше благородство и бескорыстие будут напрасны — вы погибнете вместе с ним, подобно пловцу, который, спасая тонущего, неминуемо должен разделить его участь, если позволит ему схватить себя за руку.

— Я поступлю так, как вам угодно, миледи, — сказал Певерил. — Через полчаса я буду готов к отъезду.

— Итак, нынче ночью, — сказала графиня после минутного молчания. — Нынче ночью я приму все возможные предосторожности, чтобы вы могли исполнить свое великодушное намерение, ибо я не хочу возбуждать подозрений, которые непременно возникнут, если стане! известно, что вы недавно покинули остров Мэн и его католическую властительницу. Быть может, в Лондоне вам лучше принять чужое имя?

— Простите, миледи, — возразил Джулиан, — я постараюсь не привлекать к себе излишнего внимания, но скрываться под чужим именем кажется мне неразумным и недостойным. К тому же в случае, если меня узнают, мне будет трудно это объяснить и доказать чистоту своих намерений.

— Пожалуй, вы правы, — подумав, сказала графиня. — Вы, конечно, намерены ехать через Дербишир и посетить замок Мартиндейл?

— Я бы весьма этого желал, миледи, если время и обстоятельства позволят, — отозвался Певерил.

Об этом вы должны судить сами, — заметила графиня. — Поспешность, разумеется, желательна, но с другой стороны, явившись в Лондон из своего родового поместья, вы возбудите меньше подозрений, нежели выехав прямо отсюда и даже не навестив родителей. Во всем этом вы должны руководствоваться собственным благоразумием. Ступайте, сын мой — я называю вас так, ибо вы мне дороги, как сын, — ступайте и собирайтесь в дорогу. Я приготовлю письма и деньги… Нет, нет, не возражайте. Разве я вам не мать? Разве вы не исполняете свой сыновний долг? Не оспаривайте же моего права оплатить ваши расходы. Но это еще не все. Не сомневаясь, что вы со рвением и рассудительностью станете действовать в нашу пользу, когда того потребуют обстоятельства, я дам вам рекомендательные письма к нашим друзьям и родным с настоятельною просьбой способствовать вам во всех ваших предприятиях и позаботиться о вашей безопасности.

Джулиан располагал весьма скромными средствами и мог рассчитывать лишь на помощь отца. Поэтому он не стал более противиться, и графиня вручила ему веселя на двести фунтов стерлингов для предъявления одному из лондонских купцов. Затем она отпустила Джулиана на час, сказав, что потом хочет с ним еще поговорить.

Приготовления к отъезду не могли отвлечь Джулиана от теснившихся в его голове тревожных мыслей. Короткая беседа с графиней совершенно перевернула все его намерения и планы на будущее. Он хотел оказать графине Дерби услугу, которой она вполне заслужила своею неизменной добротой; однако ее согласие принуждало его расстаться с Алисой Бриджнорт в ту самую минуту, когда, признавшись в ответной страсти, девушка стала ему милее прежнего. Он мысленно видел перед собою образ Алисы, которую сегодня прижимал к своей груди; в ушах его звучал голос возлюбленной, который, казалось, спрашивал: неужто ты оставишь меня, когда надвигается такое страшное время? Но, несмотря на молодость, Джулиан Певерил твердо знал свои обязанности и решил во что бы то ни стало их выполнить. Отогнав эти видения, он схватил перо и написал Алисе письмо, в котором постарался объяснить ей свое положение, насколько то позволяла верность графине.

«Я покидаю вас, бесценная Алиса, — говорилось в этом письме, — я покидаю вас, и хотя, поступая таким образом, я лишь исполняю вашу просьбу, я не ставлю этого себе в заслугу; боюсь, что, если бы не иные, сильнейшие причины, я был бы не в состоянии ее исполнить. Однако важные семейные дела заставляют меня покинуть этот остров более чем на неделю. Все мои мысли, надежды и желания будут стремиться к той минуте, когда я смогу вновь посетить Черный Форт и его прелестную долину. Позвольте же мне надеяться, что и вы будете хоть изредка мысленно обращаться к одинокому изгнаннику, ставшему таковым лишь по велению долга и чести. Не думайте, что я намерен вовлечь вас в тайную переписку, и пусть ваш отец этого не опасается. Я не любил бы вас так горячо, если б не ваша откровенность и прямодушие, и я не хотел бы, чтоб вы скрыли от майора Бриджнорта хотя бы одно слово из того, в чем я вам сейчас признаюсь. Что касается прочих обстоятельств, то даже он не может желать благополучия нашему общему отечеству более страстпо, чем я. Мы можем быть не согласны в средствах для его достижения, но я уверен, что в главном мы оба придерживаемся одного мнения; и, разумеется, я всегда готов прислушаться к советам его благоразумия и опытности, даже если ему в конце концов и не удастся меня убедить. Прощайте, Алиса, прощайте! Многое можно добавить к этому печальному слову, но ничто не выразит горечи, с которой оно написано. И все же я предпочел бы повторять его снова и снова, нежели заключить это письмо, ибо на некоторое время мы будем лишены возможности поддерживать друг с другом связь. Единственное мое утешение состоит в том, что я буду отсутствовать недолго и вы не успеете забыть того, кто никогда не забудет вас».