Хитники - Михаил Бабкин

– Дед Панкрат обещал вот-вот снять проклятье невезения, – поёжившись, сообщил Глеб. – Надеюсь, он успеет до того, как… Ох, чёрт! – он с досадой прищёлкнул пальцами. – Совсем забыл, ведь меня и Федула только что похитил начальник Музейной Тюрьмы! И сейчас мы перемещаемся в ту Тюрьму – наверное, я сознание потерял, потому ты и смог со мной связаться. Погоди отчаиваться, – заторопился парень, видя как потемнел лицом монах. – Надеюсь, у нас всё же есть шанс: как я понял, Снюссер хорошо знает похитителя, он доводится ему внучатым племянником. И, возможно, имеет представление как пробраться в ту Тюрьму.

– Скажешь ещё, – не поверил мастер-хак, – туда без личного разрешения начальника никому и ничему материальному хода нет.

– О чём я тебе и толкую, – обрадовался Глеб. – Снюссер ведь сонный маг! Уснёт и как-нибудь проберётся в нужное место, в бестелесном виде. А бабай ему в том деле поможет, не сомневайся – в смысле, усыпит. Короче, если дед Панкрат найдёт дорогу в Музейную Тюрьму, если сможет в неё проникнуть и если успеет убрать проклятье до того, как Стражник ломанётся из моего сознания, то мы, уверен, будем спасены.

– Ну-ну, – горько усмехнулся монах, – слишком много если. Ты, умный наш, забыл о главном: Снюссер в колдовском состоянии может передвигаться только пешком! Он сам когда-то говорил… От столицы до Ничейных Земель путь ох какой неблизкий. Тем более, в несуществующую Музейную Тюрьму, невесть где и как расположенную.

– Опаньки, – убито произнёс парень. – Об этом я не подумал. Ничего, Хитник, прорвёмся, – Глеб зябко потёр руки. – Раз мне нечего терять, то и сволочному Иннокентию тоже придётся туго.

– А кто такой Иннокентий? – спросил Хитник, но ответить Глеб не успел – колдовское путешествие закончилось и он пришёл в себя.

Музейная Тюрьма, она же место заключения изъятых из реальности опасных вариантов развития мира, потрясла Глеба. И хотя орк Пётр по-прежнему держал парня в крепком захвате, а ствол автомата упирался ему в правую скулу, смотреть оно не мешало. Глеб и смотрел.

Невероятно высокий, матово светящийся купол – назвать его потолком было нельзя, как нельзя, скажем, назвать океан водохранилищем – простирался столь далеко, что увидеть его края у парня не получилось.

Пол из неведомого Глебу материала напоминал плотно спрессованную траву, живую, с ясно различимыми травинками. Наверное, потому воздух в Музейной Тюрьме и пах луговой зеленью; в лёгком травяном аромате ощущался привкус грозовой свежести – словно где-то поблизости работала мощная высоковольтная установка.

Но самое удивительное состояло в другом: центральную и большую часть зала занимали громадные, похожие на веретена коконы – далеко разнесённые друг от дружки, зависшие в воздухе, ни к чему не прикреплённые. Начинаясь низко, почти у пола, они за малым не доставали до купола; каждый кокон хоть чем-нибудь, но отличался от прочих – или цветом, или размерами. А ещё те коконы-веретена явственно светились, будто покрытые флуоресцентной краской: Глеб невольно подумал, что выключись сейчас верхнее освещение, его ждало бы потрясающее зрелище. Хотя, в общем-то, и того, что он уже увидел, было вполне достаточно для понимания глобальности происходящего.

Лишь теперь, немного привыкнув к обстановке, Глеб обратил внимание на беспрерывный, на грани слышимости, размеренный гул далёких-предалёких голосов. Как будто сотни тысяч человек одновременно шептали каждый своё: едва различимый хор нагонял тоску и вообще действовал угнетающе. Глеб заморгал, сгоняя вдруг выступившие слёзы: от обилия самосветных красок и нескончаемого гула у него начала кружиться голова.

– Прибыли, – сказал Иннокентий, опуская руку. – Ну-с, вам всем, можно сказать, крупно повезло. Здесь лет пятьдесят никого, кроме меня не было… не считая, разумеется, обязательных ежегодных посещений императора. Конечно, я бы с удовольствием организовал вам экскурсию по Музейной Тюрьме – о, здесь есть на что посмотреть! Кроме этого, основного зала, представлены и другие, не менее любопытные… ээ… скажем так: тематические. Один, например, посвящён працивилизации, существовавшей задолго до возникновения нашей, но экспонатов там, увы, маловато. Всё же несколько миллионов лет прошло, – голос начальника Тюрьмы звучал уверенно, авторитетно, как у профессионального экскурсовода. Чувствовалось, что господин Иннокентий свою работу любит и ценит. – Другой организован под исторические экспозиции, причём все постановочные работы выполнены мной лично! К сожалению, последний творческий замысел – Нерон, взирающий на подожжённый им Рим и читающий стихи о горящей Трое – остался нереализованным. Голову выставочного императора пришлось, хе-хе, вернуть её законному владельцу, по независящим от меня обстоятельствам. – Иннокентий шутливо погрозил Глебу пальцем, мол, помнишь?

Парень в ответ лишь криво усмехнулся: уж что-что, а это он помнил отлично. И как музейный колдун расправился с его друзьями, тоже не забыл.

– Далее имеется зал с техническими раритетами – средневековыми компьютерами… ага, вы удивлены! – довольно захихикал Иннокентий, глядя на вытянувшееся лицо Глеба и забарахтавшегося в объятиях орка Федула. – Василий, будь любезен, не слишком дави на нашего гостя, он имеет право высказываться по поводу своего присутствия в величайшем музее всех времён и народов. Но если начнёт орать, ругаться или глупо звать на помощь, то можешь его придушить до смерти, я разрешаю, – великодушно повелел начальник-интриган.

Василий, хмыкнув, ослабил хватку: к чести гнома, дураком он никогда не был и орать зряшно не стал – да и то, поздно кричать «Караул!», сидя в подвале маньяка.

– Как это – средневековые компьютеры? – откашлявшись, спросил Федул. – Требую пояснений!

– Всё элементарно, мой малорослый пленник, – снисходительно ответил Иннокентий. – Компьютеры изобретались всегда и повсюду. Люди всех эпох предпочитали и предпочитают сбрасывать рутинные вычисления – будь то обычный бухгалтерский приходно-расходный учёт или обдумывание многочисленных составляющих какого-нибудь сложного заклинания – на механических помощников. Или колдовских, но это без разницы. Отдельные, дошедшие до наших времён особо удачные образцы подобных компьютеров и хранятся в том зале: например, солнечный вычислитель Архимеда, сделанный из ста двадцати тысяч микрозеркал… Ба, неужто вы думаете, что древнегреческий учёный самостоятельно обсчитывал громадные массивы всяческих данных, необходимых для его изобретений? Нет, не думаете? Ну и правильно, – благосклонно кивнул гному музейный колдун, хотя у того на лице явно читалось известное высказывание Станиславского: «Не верю!»