Ардагаст и его враги - Дмитрий Дудко (Баринов)

   Мы с учителем и десятком воинов-словен двинулись туда же. И вдруг наткнулись на шайку горных троллей, что гнались за зелигенами - лесными девами. Разве могли мы не защитить таких прекрасных и добрых богинь? Все тролли погибли, но нас осталось только шестеро. И на место мы пришли в самый разгар колдовства. Страшный рев сотрясал скалу. Сквозь камень, словно сквозь слюду, светилась красная бычья тень. Из дыры над заваленным входом и из щелей между камнями завала вырывалось черно-красное пламя. А с конунгом было двадцать отборных дружинников.

   И тогда мы с боевым кличем бросились на Ванния и его людей. Учитель, раскинув руки, встал лицом к скале, а мы - спинами к нему. Словене бились, как львы, и гибли один за другим. В учителя тоже летели копья и стрелы, а он кровью из своих ран чертил руны на скале. И вот уже рев стал стихать, и все чары Захарии оказывались бессильны. Вдруг некромант что-то сказал Ваннию, и тот поднял рунный меч. Из "окна" в скале вырвался язык пекельного пламени, изогнулся дугой и достиг клинка. И тут меч вспыхнул - не тем, бесовским, а чистым, золотым огнем. Рукавица конунга сгорела, он с руганью выронил оружие и замахал обожженной рукой.

   А я уже остался один, и меч мой, застрявший в щите квада, был сломан. Видит Михр, я до сих пор не знаю, как решился тогда броситься вперед, отбиваясь обломком меча и акинаком, и поднять пылающий клинок. Но святое пламя не обожгло меня. И тогда все - конунг, маг, дружинники - бросились бежать, забыв об оружии и чарах. Я обернулся к учителю. Высокий, с седой бородой во всю грудь, стоял он, привалившись спиной к скале. В теле его торчали несколько стрел и копий, но рука еще крепко сжимала меч, окровавленный по рукоять. На лице была спокойная, величавая улыбка.

  -- Я ухожу, Мгер. Хороша Валгалла, но мое место - на Белом острове. Главное - мы не выпустили эту медную тварь. Хорошо бы уничтожить ее, но эта дичь - не для смертных, а для дикого охотника.

   Сжечь тела Теобальда и словен и насыпать курган мне помогли зелигены. Славные они: в лесу зверей берегут, поселянам помогают - и в поле, и со скотиной, и по дому. Травы целебные знают. Танцевать любят. А красивые какие! Волосы светлые, легкие, как самый чистый лен, глаза голубые, как летнее небо. У людей женщины такими красивыми не бывают!

  -- Зато мавки бывают. Есть одна мавка на Черной горе - никакая зелигена с ней не сравнится. Это Марика, моя жена, - сказал Яснозор.

  -- Не буду спорить, - усмехнулся Мгер. - Словом, после той ночи Ванний с дружиной бежал за Дунай. А римляне выставили целый легион: боялись, что мы вторгнемся следом. Там, в Паннонии, этот их холуй и умер. Отравился плохо замаринованными осьминогами.

  -- Он что, тоже стал диким охотником? - спросил Еммечько.

  -- Да нет, после такой смерти и такой жизни попадают прямо в Хель. А меч Маробода так и остался у меня. Взять его и принести клятву воина Солнца не решились ни Сидон, ни Вангион. Ведь для этого нужно думать не только о своем племени. Державы, подобной Марободовой, так и не создал ни один конунг... А Захарии я отплатил за смерть учителя лишь через тринадцать лет, в Пантикапее. Сейчас Валент совсем недалеко от нас, и Бесомир, его прихвостень и лазутчик, тоже. Наверняка хоть один из них владеет заклятьем шестого дружинника.

   Росы молча глядели, как блестит в свете очага золото рун и бронза ножен солнечного меча. Вышата тихо поставил рядом Колаксаеву Чашу, а Яснозор положил секиру, подаренную ему Перуном. Все понимали: могучие силы схватятся вскоре в Бойохейме. Сила Тьмы с силами Солнца и Грома. Благоговейное молчание нарушил голос дружинника:

  -- Солнце-Царь! К тебе вестник царя языгов.

   В шатер просунулась почему-то очень высоко, большая собачья морда. Следом вошел ее обладатель: громадный, широкоплечий, в полушубке мехом наружу, с мечом у пояса и секирой в руке. Его сородичей, таившихся в самых глухих ущельях и пещерах Карпат, все знали, как безжалостных разбойников и людоедов. Языгов, бравших их с собой в набеги, самих прозвали "песиголовцами". Громко и отрывисто пришелец проговорил:

  -- Царь Арнакутай, Дикий Пес, хотел уже увести орду на верхнюю Тису, защищать свои кочевья. Но, если ты идешь в Бойохейм, его всадники тоже пойдут к Эбуродуну. Он знает: где ты - там помощь Солнца, там победа.

  -- Что, твой царь не смог послать никого лучше тебя? Гляди, мои волки не любят псины, - осклабился Волх.

  -- Сам пес, вот и пса прислал. На, собака! - и Яснозор бросил песиголовцу кусок вепрятины. Тот оскалился, заворчал, но мяса не поднял и гордо сказал:

  -- Царского посла и вожака стаи так не угощают.

   Недобро взглянув на него, гуцул протянул руку к секире. И тут раздался спокойный, твердый голос Ардагаста:

  -- Он прав. Мы сейчас союзники, и враг у нас один. Тот, для кого все мы - варвары, рабы, хуже псов.

  -- Я только гляжу, не польстились бы эти псы снова на сытные римские харчи, - прищурился Яснозор.

  -- Римляне кормят хорошо, но забирают волю, - сказал песиголловец. - Кое-кого из нас они ловили и выставляли напоказ.

  -- Верно, - кивнул Сигвульф. - Попробовал я римской службы, с розгами, зуботычинами и караулом вне очереди. Вот уж где собачья жизнь!

  -- Вы, кроме Вышаты, еще не пробовали римского рабства. Но этого я и врагу не пожелаю! - с чувством сказал Хор-алдар.

   Рада встала, подошла к песиголовцу с куском мяса и кружкой меда и сказала:

   - Садись к нашему очагу и угощайся, вестник. Ты ведь принес нам добрую весть. Вы, языги и песиголовцы, храбрые воины. Хорошо, что вы теперь с нами.

   Пришелец благодарно склонил песью голову и сказал:

  -- Ты не только красива и отважна, царевна, но и добра. Не дашь ли мне еще и хлеба? Да, я, Гаур, вожак сомешской стаи, знаю обычай людей и их собак: нельзя предать того, чей хлеб ты ел.

   На холме над рекой Сватавой поднимались старинные, построенные еще кельтами валы города Эбуродуна. Деревянные клети, забитые землей и щебенкой, предохраняли их от таранов, а каменные плиты, покрывавшие валы, защищали торцы балок от огня. В отличие от других германцев, бойохеймские свевы не пренебрегали укреплениями. На каменных фундаментах кельтских домов стояли германские мазанки, в которых жилье и хлев находились под одной соломенной кровлей.

   В этот зимний вечер город и его окрестности были переполнены. С севера подошла рать маркоманнов, с юга - квадов, с востока - языги и росы. Еще и немало поселян сбежалось под защиту укреплений. Все знали: с двух сторон приближаются легионы, император - в одном переходе отсюда, до Рубрия - день конного пути. Но не страх царил в городе, даже не ярость, а праздничное оживление. Дома были разукрашены зелеными еловыми лапами, ветками бука и можжевельника. С дымом разносились аппетитные запахи. В дома, шатры, к кострам радушно звали своих и чужих. Далеко разносилось гудение турьих рогов и звуки волынок. Ватагами расхаживали с песнями и плясками ряженые. Рогатые маски, жуткие наряды - словно нечисть вырвалась с того света. И - заразительное, неудержимое веселье.