На скамейке возле Нотр-Дам - Ирина Степановская

Я оглянулась в ту сторону, куда она смотрела. По длинному залу аэропорта почти бежала Маша, прижимая к груди какой-то фирменно упакованный сверток. Светлые волосы ее растрепались, но, несмотря на весь ее торопливый, совсем не прежний элегантный вид, она, в своем серо-голубом костюме и светлом плаще, опять приковывала взгляды людей.

– Все-таки замечательная у тебя тетя! – вырвалось у меня. Ленка посмотрела на меня, на Машу, и губы у нее задрожали.

– Зачем она только прискакала? Нечего было приезжать!

– Тише! – только и успела я шикнуть, как Маша подбежала к нам.

– Девочки! Как хорошо, что я вас быстро нашла! – Она, видимо, забыла о том, что элегантным людям не свойственно повышать голос ни при каких обстоятельствах, и кинулась обнимать нас со всей русской простотой и сердечностью.

Лена стояла в ее объятиях, будто окаменев, и боялась заплакать. Я же искренне была рада еще раз повидаться с Мари. Мне даже не требовалось разговора. Я просто смотрела на нее и любовалась: так она была мила – запыхавшаяся, торопливая и вся очень светлая.

– Что, девочки, не хочется улетать? – спросила она, заметив наше скованное состояние.

– Да нет. Уже соскучилась по дому. По маме! – Ленка, как мне показалось, нарочно не упомянула Валерия. Но Мари ничего не замечала.

– Вот мой подарок на свадьбу! – сказала она, протянув Лене сверток.

– Не надо! Я не возьму! – упрямо замотала та головой.

– Даже не думай! – Мари по-хозяйски стала упаковывать сверток в Ленкину сумку. – Шикарное белье для невесты! Элегантное до невозможности! – смеялась она, показывая Лене картинку на упаковке. – Жених твой просто упадет от счастья, что ему досталась такая красавица! – И я, прекрасно помнившая сцену, что разыгрывалась в ее квартире всего ночь назад, не могла надивиться искреннему тону Мари. Я была уверена в том, что она действительно говорила то, что думала. Она желала Ленке счастья, я могла хоть кому поклясться бы в этом.

А Ленка все стояла, ныбычившись. Мне стало неудобно перед Мари – не хотелось, чтобы она заметила Ленкины капризы. Я решила разрядить обстановку:

– Как это тебе удается так выглядеть – будто только что из косметического салона?

Она на миг опустила глаза, собираясь с ответом, и тут, когда ее взгляд погас, я заметила, что скорбная морщинка слева у рта никуда не исчезла.

– Ой, Таня, беседа с блюстителями закона редко кого не приводит в состояние возбуждения.

– Ты все-таки ходила по поводу штрафа? – спросила я.

Мне было ужасно любопытно узнать, чем окончилось это дело, но Мари уже напустила на себя непроницаемый «европейский» вид.

– Дело еще продолжается, – коротко ответила она и оглянулась по сторонам. – Ну что, девушки, началась регистрация?!

И действительно, за нашим разговором мы не заметили, как загорелось табло с номером нашего рейса и написанное чужими буквами слово «Москва».

– Пора! – сказала Мари и посмотрела на свои маленькие часики.

– Да вы поезжайте, чего вам тут время терять, – холодно сказала вдруг Лена. Я вспомнила радостную суету, которая здесь была неделю назад по случаю нашего приезда. Как много изменила эта неделя!

– Действительно, поеду. Лулу там одна, – сказала Мари и подняла руки, чтобы обнять племянницу. – Передавай привет своей маме, – произнесла она. – Не обижайся, если что. Я сделала для тебя все, что могла.

Лена только фыркнула, зато я прекрасно уловила понятный только мне и Мари горький смысл этих слов.

В этот момент я вдруг вспомнила, что она ведь все-таки выиграла у меня пари на поездку в Москву, но ничего ей не сказала. Маша простилась и со мной и быстро ушла. Весь путь до дома она просидела с закрытыми глазами. А мы прошли регистрацию и потом еще два часа томились в офшорной зоне – ждали-таки прибытия нашего самолета. Ленка проголодалась.

– Давай купим по сэндвичу и по кофе! Деньги у меня остались, – пригласила она.

Я представила, что после еды, когда уже надо будет наконец идти на посадку в самолет, мне придется срочно искать туалет.

– Ты ешь одна. Я не буду.

– Тогда я тоже не буду!

Но перед посадкой для профилактики я все-таки посетила это укромное местечко. Наверное, благодаря голодухе со мной ничего плохого не случилось, но неожиданно для себя в мусорном баке я заметила прекрасно упакованный подарок Мари. Ах, хулиганка Ленка! Как это она изловчилась отправить его туда.

Не обращая внимания на удивленные взгляды пассажирок, я вытащила пакет и запрятала его к себе в сумку. Кто его знает, может, еще пожалеет, что выкинула?

В самолете мы спали. Из-за того, что вылет задержался, вечер мгновенно превратился в ночь, а с учетом разницы поясов – и в раннее утро. Мы летели навстречу рассвету. Над крылом самолета (Валерий поморщился и поправил бы – над «плоскостью») черное ночное небо незаметно становилось сначала темно-серым, а потом – серо-розовым. Ко времени же нашего снижения огромное яркое зарево пылало перед нами. В его огне блестела металлическая обшивка корпуса самолета, подрагивали в потоках воздуха плоскости, зигзагами стекали по стеклам иллюминатора капли воды, и мне, отчего-то до слез умиленной этой картиной, наш самолет стал казаться живым организмом, чем-то вроде библейского кита, хранившего людей в своем чреве.

Лена тоже проснулась.

– Скоро спускаемся! – сказала я.

– Вижу! – Она прильнула ко мне, сидящей у окна, и тоже стала смотреть в иллюминатор. – Танька, красиво!

Я ухмыльнулась. ОН говорил, что слово «красивый» требует уточнений. Некрасивая женщина – этим все сказано. А красивая – требуется уточнить, в чем именно.

– Чего ты ухмыляешься? – спросила Лена.

– Придумала рассказ, – сказала я. – Начало такое: «Когда я приехала с одним человеком в Париж, шел дождь…»

– Неинтересно, – фыркнула Лена. – Вот если бы так начала: «В Париже я убила одного человека». Сразу – динамика.

– Я подумаю, – сказала я.

– Танька, а ты в самолете ела? – вдруг спросила Ленка. Она заснула раньше меня и категорически отказалась просыпаться, когда разносили еду.

– Я же тебя будила!

– Я не о том, – Ленка смотрела на меня, и в глазах у нее явно прослеживалась глубокая мысль. – Я спрашиваю: ты ела?

– Ела. Завтрак был вкусный. Давали вино.

– Слушай, Танька, а ведь тебя не рвало.

Она была права. Меня не рвало, и больше того, я как-то забыла о том, что меня должно было рвать.

– Что бы это значило? – не унималась Лена. – Может, у тебя там все само собой рассосалось?

Я подумала, что, хотя это во многом облегчило бы мою жизнь, мне было бы жаль, что тест, по-видимому, дал осечку.

Мы быстро снизились. Самолет, сильно тормозя, побежал по взлетно-посадочной полосе. Сонные пассажиры вяло похлопали. Знакомые буквы на здании аэропорта вернули нас в привычную языковую среду. Я подняла голову и посмотрела в небо. Оно перестало быть ярко-розовым. Оно также не пахло больше морем, не было свежим и влажным. Московское бледно-серое, низкое, с тучками, оно довольно мрачно сгустилось над аэропортом. Но я посмотрела на него спокойно и без предубеждения.