Разные годы жизни - Ингрида Николаевна Соколова

Дома ее ждали Малыш, славный серый пес, и тетя Минна, как всегда надутая и недовольная. Она была сестрой отца, преподавала в свое время литературу в сельской школе, а теперь ушла на пенсию и ухаживала за Линдой, оставшейся круглой сиротой.

На этот раз тетя Минна расфрантилась и куда-то спешила.

— Иду на концерт Комаровой, — сообщила она уже в прихожей.

— Иди, иди, — улыбнулась Линда. — С таким же успехом ты можешь съездить на выставку реликвий из гробницы Тутанхамона.

— И считаю, что тебе следует пойти со мной, — не сдавала своих позиций тетушка. — У нее есть чему поучиться.

— Мне? У нее? — расхохоталась Линда. — Нет, такое сказать можешь только ты. Завтра же передам ребятам... ха-ха-ха... бесподобно! Позволь спросить, чему мне у нее учиться?

— Чему? Как надо петь! — неколебимо заявила тетушка.

— А я пою как не надо?

— Ты угождаешь моде. И в семьдесят лет тебе не выступить с концертом, да и позабудут все тебя.

Линда поспешила в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Через некоторое время хлопнула входная дверь — тетя Минна ушла на концерт.

До чего же опостылело это ее: «Ах, как певали в мою молодость! Как, бывало, грянем народные песни, и знали все слова!»

— А какие изысканные шлягеры распевали! Вроде «Ах, Минна, пошипи!», — огрызалась Линда.

Подобный обмен любезностями, завершавшийся тем, что тетушка бежала на кухню принимать валокордин, был в их доме обычным явлением. А чего только Линда не наслушалась, когда начала исполнять аранжированные специально для нее народные песни! Тетушка категорически заявила:

— Это кощунство! Петь священные народные песни и скакать по сцене в брючном костюме с блестками под ритмы джаза!

— Сказала бы лучше спасибо, что мы вдохнули в эти древние песни новую жизнь! — отбивалась Линда.

Так говорили композитор, художественный руководитель ансамбля и один музыкальный критик. И они были правы! Они ее главные наставники. И не только ее. А когда начал петь Герберт, тетушка не преминула поинтересоваться: зачем, дескать, он каркает вороном? Ну и что такого? Так нужно! Веяние времени! Уровень! Эти два понятия постоянно находились в центре внимания ансамбля, в котором работает Линда.

Всеми возможными путями доставались заграничные диски. По пятьдесят рублей штука. Дорого? Не пожалеешь и сотни за мировой эталон, чтобы изучать пение Армстронга и Клептона, Томми Тома и Бейлы Гарсиа. И как надо петь, чтобы о тебе заговорили, чтобы тебя заметили. И услышали, да, чтобы услышали в целом спортивном манеже.

В каком-то научном журнале писалось, будто сегодняшнее удовольствие завтра может обратиться глухотой. Один врач всячески доказывал, как опасны для слуха поп-, бит-, рок-ансамбли, производящие шум равный по децибеллам артобстрелу, и мудро, мол, поступила дирекция Карнеги-холла, запретив у себя выступления ансамблей «Дип Перпл», «Юрайя Хиип» и других. Акустическим хулиганством обозвал этот умник современные концерты. Слушатели должны их бойкотировать — вот лучший способ борьбы с ними.

Эту статью перепечатали в нескольких газетах.

И что изменилось? Ничего! Герберт читал, смеялся, а под конец воскликнул: «Да здравствуют электроинструменты и хорошие усилители!»

Они здравствуют и будут здравствовать!

Размышления Линды прервал звонок в дверь. Громко залаял Малыш. На пороге стояла взволнованная женщина.

— А где же Минна?

— Ушла на концерт.

— Вот те раз, билеты-то у меня!

— Ничего, — успокоила Линда. — Купит у входа.

— Купит? Милочка, все билеты в первый же день распроданы. Вы бы видели, что творилось!

...Из чистого любопытства Линда решила сходить на концерт. Она надела черные очки. «Чтобы никто не узнал!» Она даже не переоделась. «Посижу инкогнито в сторонке с полчаса, не дольше, и уйду. Понаблюдаю, в какой момент люди зазевают и потянутся из зала».

Но она чуть было не осталась у входа. Пришлось снять темные очки и отправиться к администратору. Единственное, что ей могли предложить, — незавидное стоячее место на галерке, куда она еле протолкалась, и тут же ее стиснули со всех сторон, как в переполненном троллейбусе.

Она не могла себе простить: «Зачем меня сюда принесло?»

Оркестр уже был на сцене, настройка инструментов подходила к концу.

Тучный дирижер весьма темпераментно провел увертюру на темы песен Комаровой. Пожилой пианист сыграл соло на красном рояле.

Линда наблюдала зал. Интересно со стороны посмотреть на публику. Когда она сама на сцене, этого нельзя себе позволить, там она напряжена до предела, целиком в песне, а все остальное, что в ней способно воспринимать окружающее, настроено на аккомпанемент.

Сегодня на концерте Комаровой зал вел себя крайне корректно. Установилась тишина ожидания, подобная затишью перед бурей. Люди, конечно, пришли сюда не ради увертюры. И в самом деле, стоило Комаровой показаться в боковой двери, как разразилась буря.

Как она шла, эта ветхозаветная дама: статно, стремительно! Струились складки длинного платья, реяли на ходу концы длинного шарфа, пристукивали в такт каблуки. На долю секунды Линда даже усомнилась: Комарова ли это вообще? Возможно ли до семидесяти лет сохранить такую походку? Но сомневаться не приходилось: зал приветствовал артистку, и многие даже стоя.

«Меня стоя не встречают. Да и вряд ли будут».

Затем Комарова облокотилась о рояль. И в такой позе на пониженных тонах начала свою первую песню.

«У нее всегда был небольшой, интимный голос, почему она не пользуется микрофоном?» — недоумевала Линда.

Но странно: даже на самой верхотуре, у задней стены, где стояла Линда, каждое произнесенное на сцене слово было отчетливо слышно. А микрофон на подмостках, этот бутон на длинном серебряном стебле, выглядел скорее элементом декорации, чем незаменимым помощником артистки.

Зал дружно аплодировал, Комарова улыбалась, раз, другой, третий, поклонилась и... властно воздела руку. Диктор телевидения, который вел концерт, смог наконец объявить следующую песню, и не успел оркестр вступить, как по залу прокатился вздох всеобщего удовлетворения. Это была старая песня, Линда не помнила по молодости ни ее, ни ее исполнительницы. Когда тетя Минна поселилась у Линды в Риге, она разобрала свой тяжелый чемодан с пластинками, искажавшими звук от частого употребления. Минна любила их, зазывала по вечерам в свою комнату Линду, и та их слушала, обогащаясь к тому же во время смены дисков обширной тетушкиной информацией