Предрассветные миражи - Ника Муратова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже такому далекому от политики человеку, как я, было ясно, что такой информацией обладает лишь очень узкий круг людей. Разве что это утка, но, зная Кристину, я не сомневалась в правдивости сведений. Чего я не могла предположить в тот момент, так это того, как эта статья аукнется Андрюхе. Кто же мог подумать, что его обвинят в выдаче секретной информации Кристине? Да еще и перед самым его назначением вице-консулом. Все засуетились, забегали, старались что-то предпринять. А что тут предпримешь? Дело ясное — либо надо найти истинного информатора, либо Андрею за все придется отвечать.
И я опять пошла к ним и увидела картину маслом: «Андрюха в депрессии». Только на этот раз депрессия эта была другого рода.
— Женька, если ты явилась уговаривать меня бороться за мое назначение, то напрасно.
— Для начала — привет. Кофейку не предложишь?
— Свари себе сама. Ты знаешь, где что лежит.
— А где Кира?
— Ушла куда-то. Разводит самодеятельную помощь.
— Слушай, а тебе не кажется, что с ней творится что-то странное?
— В каком смысле?
— Ну, она очень изменилась в последнее время. Потеряла свою былую уверенность. Словно ее что-то гложет. Даже взгляд у нее изменился. Не замечал?
— Не знаю. Она предпочитает не говорить о своих личных переживаниях. А почему ты вдруг спрашиваешь?
— Я ее видела недавно.
— Ты? Она и тебя задействовала?
— Знаешь, при всей моей нелюбви к твоей жене, я не могу не оценить ее стараний тебе помочь.
— Все стараются, ага, я даже готов в ножки кинуться.
— Не юродствуй.
— А меня никто не хочет спросить?
— Почему — никто? Я вот хочу. Поэтому и пришла.
— Что?
— Спрашиваю!
— А ну вас всех…
Я присела рядом. Кофе пить расхотелось. Я взяла со стола вазу с орешками и стала их грызть.
— Слушай, Андрюха, — начала я неуверенно, разгрызая орешки, — я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты меня не убивай.
Он молча взглянул на меня, всем видом показывая, что его уже ничем не удивишь.
— Я дала телефон Кристины.
— Кому?
— Кире.
Он вскочил с дивана как ошпаренный.
— Кире? Зачем?
— А что ты так перепугался? Успокойся, сядь!
Взволнованный вид брата, признаться, перепугал меня.
— Пусть Кира поговорит с ней. Кристина женщина взрослая, разумная, если она не захочет помочь, то никто, даже такой танк, как Кира, не убедит ее сделать это. А если захочет, то поможет.
— Да не нужна мне ее помощь! Не нужна!
— Чья? Кирина или Кристины?
— Ничья не нужна. Почему вы все лезете в мою жизнь? А? Даже ты, Женька, и то умудрилась. Не хочу я, чтобы Кристину кто-либо просил об одолжении.
— Это потому что ты не смог ей помочь тогда, да, Андрюш? Или есть другая причина? — проговорила я уже тише.
— Это не имеет значения. Неужели ты не понимаешь, что, если бы я захотел, я бы давно нашел Кристину и поговорил с ней. Тем более я даже догадываюсь, кто на самом деле снабдил ее информацией и кто вообще за этим стоит. Она, дурочка, даже не поняла, что ее снова использовали, как против австралийцев, так и против России. Мне даже не надо с ней разговаривать, чтобы разложить все по полочкам. Она не понимает, в какую передрягу влезла.
— Если ты такой умный и все знаешь, почему молчишь? Почему даешь втаптывать себя в грязь?
— Грязь не то, во что меня втаптывают, а то, что они творят. То, что она написала, — чистая правда. И мне лично от этой правды становится противно. Я сомневаюсь, что хочу вернуться в эту грязь, быть причастным к этому.
— Но без помощи Кристины тебе не выкрутиться из этой путаницы. Хочешь уходить с работы — уходи. Но уходить надо чистым, а не оплеванным. Разве я не права?
— Ты тоже не все знаешь. Если сейчас я расскажу Кристине, что на самом деле происходит, она вновь ринется на абордаж и начнет бороться уже за новую правду. А это небезопасно для нее. Здесь она так легко, как в Папуа, не отделается.
Андрей вздохнул. Перестал ходить по комнате и плюхнулся в кресло. Я видела, что в нем идет внутренняя борьба. Мне было не совсем ясно, что с чем борется в моем брате и почему. На мой взгляд, все было предельно ясно. Либо увольняться, либо оставаться. Но и в том и в другом случае не дать себя в обиду.
— Женька, не лезь ты в это дело, хорошо?
Глядя в полные мольбы глаза брата, я соврала. Я сказала «хорошо», хотя не была уверена в том, что останусь в стороне.
— И что ты собираешься делать? Сидеть дома и ждать приказа о своем увольнении вместе с обвинением в разглашении государственной тайны?
— Что-нибудь придумаю. Если все станет совсем худо, тогда и буду действовать.
— Что ты называешь «совсем худо»?
— Следствие, например. А увольнение и выговор — это ерунда. Я бы даже сказал, что выговор — это небольшая плата за возможность вырваться из этого болота раз и навсегда.
Он замолчал. Его лицо вдруг стало таким же, как в детстве, мечтательным, задумчивым.
— А помнишь, Женька, как мы с тобой изучали огромный географический атлас с фотографиями, который нам отец подарил? Помнишь, валялись на ковре в моей комнате и мечтали побывать во всех концах света? Я надевал папину ковбойскую шляпу и представлял, что мы осваиваем африканское сафари, ты и я, помнишь?
Я кивнула. Воспоминания детства — опасная штука. Они накатывают, настигая тебя своей теплой волной, окутывая запахами маминого пирога с корицей, ощущением мягкого пледа на кровати. С воспоминаниями о пледе приходит и вкус леденцов, запрятанных под подушку, и фонарик под одеялом, чтобы читать, когда все спят и ты притворяешься тоже спящей… Когда воспоминания детства набрасывают пелену на глаза, забываешь все ссоры, все негативное, что когда-то омрачало детство, и сердце сжимается, сожалея о том прошлом, которое существует уже только в памяти. Почему Андрей вспомнил об этом? Почему сейчас? К прошлому возвращаешься чаще всего тогда, когда недоволен настоящим