Камень - Станислав Николаевич Минин

— У меня есть школьный друг, Александр Петров, замечательный художник, который сейчас учится в Суриковском. Он посоветовал мне сходить на выставку работ Святослава Хмельницкого, художника из Киева. На эту выставку я пошел в сопровождении неизвестной красавицы, — я интонацией подчеркнул свои последние слова, давая понять, что красавица так и останется неизвестной, — Александр же присоединился к нам чуть позже. На самой выставке мы познакомились с этим самым художником Хмельницким, который был так любезен, что устроил нам индивидуальную экскурсию по своим полотнам. Мы были так впечатлены увиденным и услышанным, что решили оказать ответную услугу — пригласили его в культовое место московских студентов, в «Приют». А уже там я договорился с Хмельницким на закрытый показ для своего деда.

Я замолчал. Несколько секунд стояла тишина, которую прервала Юсупова, которая уже успела вернуть мороженое Долгорукой:

— А почему ты нас на выставку не пригласил? — Долгорукая и Шереметьева закивали, поддерживая подружку.

— Я не думал, что вам это будет интересно… — пришлось делать вид, что я смущен.

Вмешалась Шереметьева:

— А ты что, Лешенька, думал, мы только по магазинам и ночным клубам шатаемся в свободное от учебы время? — Ее праведный гнев так и читался на лице.

За меня ответил Долгорукий, который еле сдерживал смех:

— Уверен, что Алексей так и думал! Именно такое впечатление вы производите со стороны! Да и не со стороны тоже!

— Это правда?.. — трагическим голосом осведомилась Аня. — Мы действительно производим впечатление поверхностных глупых девчушек, думающих только о шмотках и развлечениях?

Казалось, что еще чуть-чуть, и из глаз Шереметьевой польются слезы, да и Юсупова с Долгорукой нахмурились и выглядели расстроенными. Вот, теперь я уже и виноват…

— Такого впечатления вы на меня не производите! — заверил я их осторожно. — В следующий раз обязательно буду учитывать вашу тонкую художественную натуру!

Андрей с улыбкой поднял большой палец вверх, а на лицах девушек стала проступать досада от того, что я в последний момент так и не попал в грамотно подготовленную ловушку.

— Леша, а с твоим дедом на этот закрытый показ нам можно будет попасть? — сладким голосом и с улыбкой поинтересовалась Шереметьева, а Долгорукая с Юсуповой опять закивали. — Можно и друга твоего с собой взять…

— Ничего обещать не буду, но с дедом переговорю… — заверил я их.

— А в «Приюте» когда посидим? — спросила у всех сразу Инга.

Аня с Наташей посмотрели на нее осуждающе, и Долгорукая ответила подружке:

— Мы тут перед Алексеем усиленно создаем образ культурных девушек, которым не чуждо и высокое искусство живописи! А ты, Инга, опять про ночные клубы!

— Одно другому не мешает! — только отмахнулась от подружки Юсупова. — Я вот, например, весьма разносторонняя личность! — Она гордо выпрямилась. — Так как насчет «Приюта», высококультурные вы мои?

За всех ответил уже Андрей:

— Все будет, Инга! Обязательно посетим еще раз сие заведение!

Разговор после этого плавно перетек в обсуждение завтрашнего дня военной подготовки. Оказалось, что вторник в этом плане был днем первого курса всех факультетов университета. Наши девушки оказались в одной группе новиков, а Андрей в весьма немногочисленной группе витязей.

— Леха, а я тебя в списках не видел… — обратился ко мне Долгорукий. — У тебя какой ранг?

— Витязь… — соврал я, не моргнув глазом. — Помните, я рассказывал, что в университет сбежал от домашнего военного воспитания? — пришлось сочинять на ходу. Все присутствующие кивками головы подтвердили, что помнят. — Так вот, дед потребовал, чтобы его внук хотя бы военку проходил в одном из полков гвардии, обещал договориться. Вот я и хотел после кафе пойти на кафедру военной подготовки, узнать, пришла им какая-нибудь бумага или нет. Судя по тому, что в списках меня действительно нет, договориться главе рода все-таки удалось.

— Понятно… — кивнул Долгорукий. — Получается, мы тебя завтра не увидим?

— Видимо, нет, — улыбнулся я.

Зная, что мне надо идти на кафедру военной подготовки, девушки тем не менее потребовали, чтобы я их проводил хотя бы до крыльца, что я и сделал, после чего вернулся обратно в здание университета. На военной кафедре мне ничего толком ответить не смогли, а отправили в первый отдел университета, сказав, что в компьютерной программе стоит соответствующая отметка. Насколько я знал, в первом отделе трудились сотрудники корпуса, именно они и должны были разрешить все мои вопросы. Однако начальник этого отдела, представившийся мне Федором Ивановичем, заявил, что в отношении студента первого курса юридического факультета Пожарского Алексея Александровича им получены исчерпывающие инструкции — на занятия по военной подготовке не допускать ни под каким предлогом, вплоть до особых распоряжений, коих пока не поступало. Следовательно, студент Пожарский в моем лице на эти самые занятия и не попадет ни в коем случае! Моя робкая попытка предложить ему позвонить «кому надо» закончилась целой лекцией на тему: «Если будет надо, то те, “кому надо”, сами позвонят и скажут, “что надо, а что не надо”». А пока студент Пожарский может быть свободен. На прощание же меня заверили, что, «если будет надо», меня найдут и сообщат об изменениях в моем учебном плане.

По дороге домой я разрывался между желанием позвонить деду и рассказать о сложившейся ситуации и желанием оставить все как есть, еще и с лишним выходным на неделе. Но здравый смысл возобладал: глава рода такое знать обязан, тем более после таких моих объяснений отсутствия на военке университетским друзьям.

Открыв дверь в квартиру, я чуть не запнулся о ведро с водой.

— Лешка, постой пока в прихожей, я домываю, — услышал я голос Прохора из гостиной.

Пришлось раздеться и присесть на диванчик рядом с вешалкой. Через минуту появился мой воспитатель с тряпкой в руках.

— Прохор, ты чего уборку затеял? Завтра же убирать придут.

— Это ты, Лешка, виноват! — усмехнулся он. — Силы выше крыши, а девать ее некуда! Ты же запретил… Вот и маюсь всякой ерундой. Уже и отжимался, и приседал, и упражнения на растяжку делал, ужин приготовил… Думал вечерком на территории университета просто побегать, но решил, что могут за престарелого педофила принять, с