Мистификация - Клиффорд Ирвинг

Он повесил трубку. Несколько минут я сидел, слепо смотря в стену, а затем позвонил Грейвзу:

– Ральф, я только что говорил с Шелтоном Фишером. Он против того, чтобы я ехал в "Лайф" и проходил этот тест.

– Я знаю, – ответил он. – У меня Хейскелл на второй линии. Наш человек придет в "Макгро-Хилл" в час тридцать. Хороший специалист, один из лучших. Мы проведем процедуру там.

Я позвонил Марти.

– Я все знаю, – сказал он. – Мне только что звонил Джеле и обо всем рассказал. Я приеду прямо сейчас, помогу им подготовить вопросы. Не нервничай.

– А почему я должен нервничать? – Я повесил трубку и воззрился на свой большой палец, не понимая, почему он болит. Оказалось, за последние пять минут я изгрыз ноготь почти до основания, обнажив розовую плоть. Я пытался остановить кровь, держа палец во рту, все то время, пока лифт поднимался на тридцать второй этаж.

Меня уже ждали. Шелтон тепло улыбнулся и положил мне руку на плечо:

– Ну что, парень, как себя чувствуешь?

– Слегка растерянным, – признался я. – Мне нужно успеть на самолет. И хорошо бы оказаться в аэропорту пораньше, чтобы проследить за погрузкой картин моей жены. – Я поймал себя на том, что неожиданно пустился в пространную речь о картинах Эдит, о том, как важно мое личное присутствие при их погрузке на борт самолета, о значимости искусства для моего брака. Пришлось заткнуть фонтан на полуслове. – Если их не будет со мной в самолете, я получу развод.

– Во сколько улетает самолет?

– В семь.

– У нас еще уйма времени, – успокоил Хэрольд Макгро.

– Мне еще нужно вещи собрать, – возразил я. – До сих пор еще не сделал этого. Не уложил одежду. Ее нужно отправить Марти Акерману. Мне надо все упаковать до того, как ехать в аэропорт. – Почувствовав чрезмерно пристальные и несколько странные взгляды, я понял, что слишком рьяно взялся отстаивать свою точку зрения, но все-таки не удержался и брякнул последний довод: – Как раз будет час пик.

– Процедура займет около получаса, – сказал Фишер, глядя на свои часы. – Пойдемте перекусим, я как раз зарезервировал нам столик.

Марти и Фостин Джеле присоединились к нам в кафе, расположенном на втором этаже здания "Макгро-Хилл". Настроение у всех было веселое, почти праздничное. Акерман рассказывал о своей встрече с Честером Дэвисом.

– Могу вам сказать, – повторил он уже раз в девятый, – что человек он решительный.

Шелтон давал выход чувствам каждый раз, когда речь заходила об этих "чертовых ублюдках из "Тайм-Лайф", лезущих не в свое дело". Джеле рассуждал на тему клеветы, в очередной раз вспомнив один пассаж Хьюза, где тот заявлял, что очень знаменитая актриса якобы украла его любимый мяч для гольфа и просила заняться с ней содомией. Ховард ответил, что "скорее будет тыкать своим членом в буханку сырого хлеба". Хэрольд Макгро сидел молча, погруженный в печальные, но неизменно короткие мысли, на лице его отражалось не больше эмоций, чем у отцов-основателей, высеченных из камня на горе Рашмор.

Я заказал двойной "Джек Дэниеле" со льдом и попивал его мелкими глотками. Официантка положила меню рядом со мной. Я кинул взгляд на часы – был уже почти час.

Аппетит исчез напрочь.

– Начну с креветок, – решил я, – потом бифштекс средней прожарки. Запеченный картофель со шпинатом. Слоеный пирог с земляникой и кофе.

– Какой-нибудь салат, сэр?

– Ах да, конечно, салат. С соусом из сыра "Рокфор". После креветок и перед бифштексом.

– Эй, парень, – весело сказал Фишер, – должно быть, Акерман морит тебя голодом.

– Привычка с Испании, – объяснил я. – Самый обильный прием пищи – в середине дня, как раз перед тестом на детекторе лжи.

Все рассмеялись, и даже Хэрольд Макгро улыбнулся. Я принялся за креветок, потом за салат, тщательно разжевывая каждый листик. Где-то на половине бифштекса и запеченного картофеля я почувствовал, как пища бодро устремилась вверх по пищеводу. Пришлось прекратить процесс собственной фаршировки, окунувшись в пространные размышления о художественном рынке Нью-Йорка и выставке Эдит два года назад в Галерее избранных художников, после чего я произнес вдохновенную речь о том, как это тяжело – быть художником, женой и матерью.

– И если эти картины не будут лететь со мной в одном самолете на Ибицу... – Я выразительно чиркнул рукой по шее, задев больной палец.

Где-то на середине земляничного пирога Шелтон посмотрел на часы и воскликнул:

– Бог мой, уже пятнадцать минут третьего! Нас ждут наверху. Ланч как-то затянулся, – добавил он озадаченно.

Пока лифт поднимался на тридцать второй этаж, все мне улыбались. "Славный малый, – было написано на их лицах. – Ты же не подведешь нас. Мы им покажем". Да, подумалось мне, можем и показать. Я выжал в ответ пару худосочных улыбок.

– Джентльмены, – начал я, – есть кое-что, о чем я непременно хотел бы вам сказать до того, как пройду тест на детекторе лжи. Парни, я аферист, а все вы идиоты. Никаких встреч с Ховардом Хьюзом не существует. Мы с Ричардом Саскиндом, моим исследователем, сами написали эту автобиографию. Ваши деньги в данный момент лежат на номерном счете в Швейцарской банковской корпорации в Цюрихе на имя Ханны Розенкранц. Вложены в ценные бумаги Ай-Би-Эм, "Апджон", "Ксерокс", "Тексас галф" и других компаний. По очевидным причинам, акции "Макгро-Хилл" мы приобретать не стали.

– Ты что-то сказал? – спросил меня Фишер.

До него донеслось мое бормотание сквозь крепко сжатые губы.

– Да, мне надо добраться до аэропорта к пяти часам. Как долго обычно проводится процедура?

– Никогда не проходил, – признался Фишер. – Я выясню.

Маккалох и Билл Ламберт из "Тайм" ждали нас в приемной офиса Хэрольда. С ними был невысокий темноволосый человек примерно тридцати лет, державшийся очень напряженно. В руках у него был большой портфель. Шелтон, Хэрольд и Билл Ламберт немедленно проводили его в конференц-зал. Маккалох оттащил меня в сторону. Лицо его было чернее тучи.

– Какой идиот это придумал? – гневно спросил он.

– Как тебе сказать... Фрэнк, это долгая история.

– Знаешь что? – прошипел он. – Мне все это не нравится. Какого черта, они думают, Фрэнк Маккалох хуже какого-то детектора лжи?

Я вдруг понял, что он имел в виду. Он злился не на меня. Ему было обидно. Я собрался с мыслями и быстро сообразил, как исправить положение.

– На самом деле, это моя вина, – извинился я. – Никто не сомневается в твоих словах, Фрэнк. Они знают, что ты сказал правду. Я сам себя в это втянул, можно сказать, добровольно вызвался.

– О, ну тогда все в порядке. Я боялся, что они не доверяют мне по каким-то своим причинам. – Он немного успокоился. – Кажется, я становлюсь параноиком.

– Мы все тут немного не в себе, – объяснил я. – Прикосновение Хьюза.

Маккалох ушел в другую комнату, чтобы переговорить с невысоким брюнетом, которого я заметил, как только вошел в комнату. Его звали Руди Капуто, эксперт из "Берне эдженси". Пока он готовил кабинет к процедуре, я переговорил с Марти Акерманом и Фостином Джеле, а потом прошел в комнату.

Нас оставили наедине. Капуто устроился перед небольшой стопкой бумаг.

– Это очень просто, – сказал он, – вам совершенно не о чем беспокоиться.

– Надеюсь, потому что мне нужно успеть на самолет. Они вам об этом сказали?

Он кивнул и начал задавать самые разные вопросы – от того, как правильно произносилось мое имя, до деталей моих встреч с Хьюзом. Он был точен, доброжелателен, хотя временами выглядел несколько смущенным. Он заполнил стандартную формулу заключения, которую я должен был подписать, дабы заверить общественность, что тест проведен по моему согласию. В чистой строке, отведенной под мое имя, он напечатал "Клиффорд Майкл Холмс". Когда я указал на ошибку, специалист покраснел и заполнил вторую форму, на этот раз правильно.

Я чувствовал себя так, будто пробежал несколько километров. Сердце билось в горле, хотелось пить, как никогда в жизни. Это невозможно, понял я. Я не смогу пройти чертов тест, конец всему. Когда я задал вопрос, мой собственный голос, казалось, доносился откуда-то издалека, словно прятался в дальнем углу комнаты, пытаясь сделаться неслышимым:

– Когда вы узнаете результаты?

– Предварительный отчет? Почти сразу же. Это, конечно, письменный отчет, но он займет совсем немного времени.

– Как эта штука работает? Вам дозволено раскрывать подобную информацию?

Он еще не открыл свой портфель, в котором, как я подозревал, находились дьявольские пыточные инструменты.

– Измеряет всякие разные вещи. Потоотделение, ритм дыхания, мудрит с кровяным давлением – проверяет артерии. Это старое мастерство, – объяснил он. – Разработки начались в Китае. Там считали, что, если человек лжет, слизистая во рту сохнет, поэтому подозреваемого заставляли держать во рту рис.

– Мой рот уже сух, как пустыня Сахара, а я ведь не сказал ни слова.