Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук

— Мальчишки, — сказал я. — Все на тебе. Удачи вам.

— Тебе удачи. Возвращайся.

— Вернусь.

Наших часовых я отправил в подвал и постоял немного, слушая, как Герберт запирает дверь. Кажется, он все делал правильно. Тогда я забил наружную дверь гвоздями, поставил замысловатую закорючку, сегодняшнее число, значок двойного треугольника на куске липкой ленты — и запломбировал дверь.

Улицы были мертвенно-пусты. Казалось, город брошен многие месяцы назад. Только изредка мерещилось, что за стеклами шевелятся шторы. Кто-то еще жил здесь, кого-то еще тревожил звук мотора. Кто-то еще надеялся…

А на что надеюсь я?

Ни на что.

Ни малейшего просвета впереди. Ни малейшей зацепки. Ни единого шанса на успех.

И очень мало шансов уцелеть.

Было жутко и весело, как во сне, когда падаешь с большой высоты.

Год 2002. Михаил

27.04. 23 час

Константинополь, полицейский участок № 40

Незнакомый полицейский сержант картинно-русского обличья долго рассматривал мой пропуск.

— Плохи дела, парень, — сказал он. — Чертовы японцы…

— Кто стал за президента, не слышали?

— Вице. Этот, как его…

— Ковалев?

— Точно, Ковалев. Кто такой — никогда не слышал.

— Его назначили недавно. Тархан же, который раньше был, умер. Хорошо, хоть он живой остался. Я боялся, что — кто-то из генералов.

— А чем плохи генералы?

— Да они, может, и хороши… в мирное время. Впрочем, не знаю. Пойду я, — меня вдруг передернуло: будто за воротник протекла холодная струйка. И вдруг показалось, что сейчас вывалится засунутый сзади за пояс вальтер. — Может, все еще обойдется.

— Хотелось бы, — с сомнением сказал сержант. На лестнице, ведущей в госпиталь, было темно. И полутемно в коридоре. Госпиталь засыпал. Две медсестры, толкая перед собой стеклянный многоэтажный столик со шприцами и лекарствами, выходили из палаты. Вид у них был утомленный. Увидев меня, они остановились.

— Дежурить, — сказал я. — У меня пропуск.

— Пропуск, — повторила одна из них. — Покажите. И стала рассматривать эту бедную бумажку с той же дотошностью, что и сержант внизу.

— Что-то случилось?

— Пропуск правильный, — объявила она. Вторая кивнула.

— В чем все-таки дело? — настаивал я.

— Вас не касается, — голос ее был склочный.

— Было предупреждение, — сказала вторая.

— Понятно, — кивнул я.

Дверь в палату, где лежал Тедди, была чуть приоткрыта, и видно было, что там совсем темно.

— Юра, — шепотом позвал я, не входя. Никто не ответил. — Спишь, чертов сын?

Молчание. Я вошел…

Если бы в коридоре горел полный свет, мне был бы конец. Но так — глаза успели привыкнуть к полумраку. Метнувшуюся тень я увидел. И успел выставить руки.

Удар был сильный — как дубиной. Левый локоть онемел сразу. Я неловко отбрыкнулся, нога попала во что-то легкое. Тут же с другой стороны зажглись два красных глаза. Раздалось шипение: ххааа! Это была смерть. Я упал на колени, правая рука метнулась назад, к пистолету. В свое время инструктор учил нас: никаких предохранителей! Патрон в патронник — и медленно отпустите курок. Так и носите, это достаточно безопасно. Зато теперь первый выстрел производится, как из револьвера, самовзводом. Экономится уйма времени… почти полсекунды…

Так и получилось. Я успел выхватить пистолет и на жать спуск. Опять же как учили — дважды. В первое вспышке я увидел исполинскую кошачью морду с ощеренной пастью и, огромные лапы по сторонам; во второй — какой-то бесформенный ком…

Тот, кто бил меня первым, бросился вновь, но в последний миг изменил направление — проскочил за спиной. Я все еще стоял на коленях и был скован в маневре. По этому, когда я вскочил и выбежал в коридор, там все было кончено.

Медсестра сползала по стенке, прижав руки к горлу. Вдруг между пальцами ее волной хлынула кровь… Серая маленькая тень метнулась вдоль стены к выходу на лестницу, и я дважды выстрелил ей вслед. Почти не надеясь попасть.

Тоненький вскрик донесся оттуда. И тут же закричали со всех сторон. Вторая медсестра бежала по коридору, халат ее развевался… Я опустил пистолет и вернулся в палату. Нащупал выключатель. Щелкнул.

Кровь была даже на потолке. Все казалось красным. Меня повело в сторону, я выпятился из палаты, и тут — налетели, заломили руки… это не он, не он! — кричал кто то, но я уже почти ничего не понимал; или не так: я внезапно опьянел, мир кружился, и я проваливался назад, назад, назад… Надо мной был белый круглый светильник, и чьи-то руки меня приподнимали, поворачивали, опускали…

И вновь — охрусталение. Я все вижу и все понимаю, и реагирую правильно, но никак не отношусь.

Мне зашивают рану на левом плече. Рана глубокая и ровная, нанесена чем-то очень острым — бритвой? Неважно. Одиннадцать швов, йод, повязка. Спасибо, доктор.

Очень смуглый лейтенант ведет меня куда-то. Голубая железная дверь…

На длинных мраморных столах под зеленоватыми простынями лежали два маленьких тела. Люди в форме и штатском — семеро — стояли вокруг. Когда мы вошли они коротко посмотрели на нас. Потом отвернулись. Шестеро слушали одного, молодого, однако уже совсем лысого. Но он не продолжил речь, а поманил меня рукой. Я подошел. Он снял простыню с одного из тел. На столе лежала, вытянувшись, огромная пятнистая кошка.

— Маргей, — сказал лысый. — Древесный оцелот. Перу, Бразилия, Гвиана. В России лишь в двух зоопарках. Не приручается… — он приподнял мех на шее. Шею охватывал тонкий темный ошейник. — Очень опасен. Равно как и его хозяин…

На втором столе лежал мертвый мальчик. Голова его — реденькие белесые волосы, оттопыренные уши, приоткрытый изумленно рот — была неестественно свернута набок.

Одет он был в серенький костюмчик: шорты до колен и рубашка-полурукавка из того же материала. Мне показалось, что для мальчика у него слишком большие кисти рук и ступни — босые, с черными подошвами. На руках, на одежде, на ногах его была кровь. Много крови.

— Нож валялся рядом с ним. Все пять убийств совершены этим ножом. Киска, конечно, тоже приняла участие…

Пять? Ну да, пять. Тедди, Юра, еще двое в палате, медсестра в коридоре. Я вдруг снова увидел, как она сползает по стене, еще живая, но уже убитая, силясь зажать зияющую рану… Куда я попал? А, вот — в бедро. Он полетел с лестницы и сломал себе шею.

Да нет, какого черта? Я его убил. Я его убил…

Ничего не чувствую. Кроме какого-то незначительного удовлетворения.

— Вам знаком этот субъект?

— Нет. Скажите, как мне к вам обращаться? — Валерий Михайлович. Я из контрразведки. — Догадался. — Вы пришли в себя, Миша?

— Не знаю. Но рано или поздно я в себя прихожу. Всегда.

— Отлично. Мы не могли бы побеседовать? Почему нет? Давайте попробуем.

Бей-эфенди… — Валерий Михайлович повернулся в сторону пожилого турка в белом майорском мундире с орденской колонкой и солдатским Железным крестом.

— Можете пока занять мой кабинет, — сказал полицейский майор; я догадался, что это и есть Хашмет-паша опальный директор городского департамента полиции, ныне — начальник участка. Его понизили на два звания… за что? Не помню.

Не важно. Вспомню, если потребуется.

Кабинет Хашмет-паши был обставлен с претензией. Деловой стол, два раухера, сетевой и автономный, пульт связи. Портрет на стене: некто толстомордый, с брылями, в полицейском мундире. А под портретом — курительный столик, соломенные кресла, медный кальян…

— Вот ваш пистолет, — Валерий Михайлович протянул мне вальтер. — Я заявил, что вы — наш нештатный агент. Ничего другого придумать просто не успел. У вас нет предубеждений относительно нашего ведомства?

— Есть, — сказал я. — Но они не абсолютны.

— Я вам расскажу кое-что, а вы дополните или поправите меня. Если захотите, конечно.

— Секунду, — сказал я. — Объясните мне мой статус. Я кто: свидетель, подозреваемый?.. Он поднял руку.

— Не будем об этом. Вы — наш нештатный агент, и все. Для формальностей вполне достаточно. Если в будущем потребуется что-то еще — сделаем. Я вам обещаю.

— А я, конечно, должен верить… Хорошо. Я верю.

— Сначала вопрос у меня вот какой: вы успеваете следить за новостями?

— М-м… Я бы сказал иначе: не успеваю увертываться от новостей.

— Тогда я попробую перечислить главные. Хроника последних десяти дней: огромной силы взрыв в Рангуне. Эксперты до сих пор не пришли к заключению относительно его природы. Самой непротиворечивой казалась гипотеза о естественной его природе — метеорит типа Тунгусского. Чисто тепловой, без радиации… практически… ну, и прочее. Однако чуть спустя произошел совершенно идентичный взрыв в Томске.

Понимаете — падение метеорита на город само по себе маловероятно, города занимают менее тысячной доли поверхности суши…