Я не умру - Александр Годов

После крика в голове стоял гул, в виски стучали сотни молоточков, а сердце тяжело бухало в груди, разгоняя горячую кровь. Я надавил на глаза, чтобы хоть немного унять боль в черепе. Хотелось собрать всех палангаев и уйти в Венерандум. Будь проклята знать! Будь прокляты вероотступники со своим гениальным вождем! Почему проблемы навались все разом? Я застонал.

Акифа и Дуа вместе с их детьми удалось беспрепятственно вывести из зала — таки получилось сломить их волю! Однако Марциал попытался накинуться на меня, и лишь благодаря быстроте реакции мастер Гуфран мощным ударом кулака в солнечное сплетение усмирил прокуратора. Жена Мартина, Парра, пришла в сознание и принялась сыпать проклятиями в мой адрес…

Я поднялся с трона. Взгляд зацепился за валявшееся на мраморных плитах отрезанное ухо маленького Зайна и большую запекшуюся лужицу крови рядом с ним. Не погорячился ли я с расправой над детьми знатных прокураторов? Ведь сегодня кудбирионы, старейшины и преторы-демортиуусы увидели, на что способен их повелитель. Перед ужином вояки будут рассказывать своим женам, как жесток Безымянный Король к врагам. Врагам ли? Начал жалеть, что не послушал старейшину Кадаруса и не наказал самих знатных прокураторов. Однако не стоит забывать: дети вырастают. Если бы я сегодня пощадил дочерей и сыновей Марциалов, Ноксов и Дахма, то они надолго бы затаили обиду на меня. И хакима через пятнадцать, возможно, попытались бы отравить или еще как-нибудь убить.

В абсолютной тишине зала удалось мало-помалу успокоиться. Хотя не давала покоя мысль, что ни один из моих предшественников не позволял себе так жестоко поступить с детьми. Я попытался мысленно восстановить все истории, изложенные в «Жизнеописании Безымянного Короля» Мастарна Фертора, однако боль в висках вновь дала о себе знать. Надо успокоиться. Всё хорошо. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Я правильно поступил, что наказал детей знатных прокураторов. Пусть маленькие выродки до конца своих анимамов помнят о грехах родителей… Тогда почему так противно на душе? Словно миллион хунфусе нагадили на меня. Я взглянул на руки. На миг показалось, что ладони были испачканы в крови.

Сделав несколько шагов в сторону окна, вновь осмотрел себя. Показалось. Разумеется, показалось. Никакой крови не было. Морок.

Необходимо что-то делать с гневом. Нельзя позволять чувствам взять верх над разумом, иначе любой придворный слуга сможет управлять мной. Надо не забыть обратиться за помощью к старейшине Димиру.

Двери распахнулись, в зал, склонив голову, вошел мастер Гуфран.

— Позвольте зайти, Владыка. У меня важные новости.

Я махнул рукой:

— Говори.

— Удалось разыскать дочь Мартина Марциала. Мы перенесли её в дом Ноксов. Сейчас девушка лежит в бывшей комнате Дуа, Ваше Высочество.

— Девушка? — спросил я. — Сколько ей хакима?

— Двадцать. И вы…

— Помолчи, Гуфран, — перебил я. — Просто отведи меня к ней. Все-таки необходимо завершить начатое.

Узкие коридоры сменялись просторными комнатами, уставленными глиняной посудой и дорогой костяной мебелью. Порой взгляд цеплялся за драгоценное оружие, прикрепленное к стенам. Гуфран что-то пытался втолковать мне, однако я пропускал его слова мимо ушей. Чтобы хоть немного отойти после казни, подходил к стойкам и разглядывал гладиусы, копья и кинжалы, что некогда принадлежали Ноксам. Под каждой стойкой блестела медная табличка, на которой описывалось, кому принадлежало оружие и сколько людей им было зарезано или проткнуто. Порой цифры убитых врагов вызывали улыбку. С трудом верилось, что, например, маленьким костяным кинжалом с золотой рукояткой один из предков Ноксов убил около двух сотен врагов.

Помимо мечей и копий в доме было полно статуй мужчин. Все они выглядели комично из-за непомерно раздутых мышц рук и ног, словно все знатные прокураторы из рода Ноксов целыми анимами только и занимались атлетикой. Однако больше всего внимание привлекала статуя Гиясуддина, мужа Дуа. Видимо, хозяйка дома хотела точно передать облик возлюбленного и пренебрегла традициями. Гиясуддин был невысокого роста и не обладал телом атлета. Мягкий, приятный свет жар-камня придавал лицу скульптуры загадочный вид: губы раздвинуты в легкой улыбке, однако брови нахмурены, острые глаза оценивают собеседника. В отличие от остальных правителей дома Ноксов Гиясуддин не отращивал бороду.

Я попытался восстановить из памяти его образ, но ничего не получилось. Люди в королевском замке постоянно мелькали перед глазами, превращаясь в неясные мутные тени. Да и, наверное, хозяин Ноксов не часто выходил на поверхность. О чем он думал, когда решил сразиться с Мартином Марциалом? Что вообще заботило его? И как бы он сегодня отреагировал на то, как его маленькому сыну отрезают ухо? В груди разлилась щемящая тоска. Надо было пощадить Зайна. Пять хакима! Пять! Однако еще Мастарна Фертор мудро заметил, что правитель должен являться в глазах народа сострадательным, верным слову, милостивым и искренним, однако при необходимости может проявить и противоположные качества. Я Безымянный Король, в конце концов! Бог!

Внезапно пришла дикая, нелепая мысль. Я остановился, нахмурился и спросил у Гуфрана:

— А почему Мору вы положили в комнату хозяйки Дуа? Кто велел? Я её собираюсь наказать, а вы решили побаловать девицу мягкими перинами и вином?

Мастер побледнел, однако голос прозвучал твердо и уверенно:

— Владыка, я же вам говорю: вы должны увидеть Мору сами! Старейшина Кадарус лично приказал положить девушку в комнату Дуа.

Я лишь хмыкнул. Ярая злость хлынула в голову, сердце застучало чаще. Надо успокоиться. Незачем истерить из-за пустяков. Мастер Гуфран остановился перед нужной дверью, открыл её, склонил голову и рукой показал в сумрак комнаты. Сжав кулаки, я зашел. В нос ударил сладкий густой запах рогерсов. В помещении царил полумрак: лишь два жар-камня тускло тлели в треножниках. У костяного столика, сложив руки на груди, стоял претор-демортиуус Секст. В глаза бросилась широкая кровать с бирюзовым балдахином. Возле задернутых занавесок крутился лекарь Сертор.

— Что здесь происходит? — спросил я у Секста. — Почему дочь Мартина положили сюда? Вы в своем уме?

Лекарь упал мне в ноги и принялся тараторить:

— Пощади, Владыка! Но этой несчастной нужна помощь. Солдаты её отца — пусть дагулы сожрут их сердца! — надругались над ней. На ней не осталось живого места. Порезы, синяки покрывают все тело. А мужское семя забило горло бедняжки. Пришлось с помощью трубки выкачать его.

Я скривился.

— Что ты несешь, дурень? Как солдаты Марциалы могли изнасиловать дочь Марциала? Или это произошло, когда Секст объявил о свободе воинов Флавия?