Найди свою любовь - Барбара Виктор

Владелец корейского супермаркета, находившегося как раз на углу Третьей авеню и Шестьдесят девятой улицы, приехал в магазин примерно в шесть пятнадцать и начал расставлять в витринах свежесрезанные цветы. В нескольких ярдах к северу стоял газетный киоск — его владелец прибыл на место в это же время и раскладывал воскресные номера «Таймс», которые только что сгрузили прямо на тротуар с почтового грузовика. На другой стороне Третьей авеню возвышалось современное высотное здание, занимавшее почти целый квартал Шестьдесят седьмой улицы между Лексингтон и Третьей авеню. Здание это стояло чуть в глубине от тротуара: специальная подъездная асфальтовая дорога, изгибаясь полукругом, вела к входу и дальше — к гаражу. В шесть тридцать восемь из высотного здания вышел пожилой человек и медленно пошел в сторону Третьей авеню. Дойдя до нее, он повернул на север, как делал каждый день в одно и то же время, чтобы купить апельсинов и свежих газет. На мужчине была светло-коричневая ветровка, бежевые брюки, очки с тонированными стеклами, под бежевыми сандалиями виднелись темно-коричневые носки. Он был похож на иностранца, по крайней мере так его будут описывать позже. Пройдя вверх по Третьей авеню, он достиг угла Шестьдесят девятой улицы в тот момент, когда включился зеленый сигнал светофора, позволявший начать переход через улицу. Но мужчине не суждено было добраться до противоположной стороны.

В тот самый момент, когда он ступил на мостовую, «хонда» на огромной скорости вывернула на Третью авеню, резко взяла влево и, будто нацелившись прямо на мужчину, сбила его на полном ходу. Мужчину буквально подняло в воздух, а потом он ударился головой о припаркованную у обочины машину, пролетел несколько футов, а потом упал на тротуар. Не остановившись и даже не сбавив скорости, «хонда» промчалась на запад по Шестьдесят девятой улице и скрылась из виду.

За несколько секунд до того, как машина сбила мужчину, женщина, наблюдавшая за ним из окна второго этажа, принялась громко кричать водителю, чтобы тот остановился. Уже через несколько секунд после наезда кореец выбежал на середину Третьей авеню и, сознавая свою полную беспомощность, увидел только исчезающую за углом машину. Еще через несколько секунд владелец газетного лотка побежал к стоящему на углу таксофону, чтобы вызвать «скорую» и полицию. А через несколько минут все трое свидетелей, в том числе и выбежавшая из дома в купальном халате и с ребенком на руках женщина, стояли на углу Третьей авеню и Шестьдесят девятой улицы и смотрели на скорчившуюся на земле фигуру мужчины. Он был мертв.

Кори вошла в здание больницы, кивнула троим охранникам, стоявшим у первого ряда раздвижных дверей в ожидании своего дежурства.

— Как дела, док? — спросил один.

— Хорошо выглядите, док, — сказал второй.

— Привет, док, — сказал третий, хватаясь за правый бок, и добавил: — Мои аппендиксы — похоже, они уже ваши…

— Мой аппендикс, — поправила Кори, проскальзывая мимо.

В коридоре, как всегда, пахло дезинфектором с еловой отдушкой, а линолеум был натерт до блеска. Даже покрытие на стенах выглядело так, словно его только что отдраили. Проходя по отделению «скорой помощи», Кори улыбалась сотрудникам, сидевшим за пуленепробиваемыми стеклами в приемном отделении. Откуда-то сверху доносилось пение: Рона Орбисон пел «Бегущего в испуге». Кори неожиданно поразили слова песни: «Если он вернется, кого из нас ты выберешь?» Остановившись перед кофейным автоматом, Кори бросила в прорезь необходимое количество мелочи и подождала, когда автомат нальет ей кофе с молоком. В комнате для посетителей почти никого не было, если не считать нескольких человек, пришедших за своей ежедневной дозой метадона или инъекцией инсулина. Воскресное утро обычно было спокойным во всех отделениях, кроме родильного, — казалось, дети из латиноамериканских гетто специально пользовались моментом, чтобы появиться на свет во время затишья, короткого перемирия, предшествовавшего возобновлению борьбы, которая в пятницу вечером достигала своего накала. Сегодня под руководством Кори должны были начать практику шестнадцать новых стажеров, шесть студентов-третьекурсников, три интерна, один врач, стажирующийся второй год, трое, стажирующихся третий год, и один — четвертый год.

Неся свой кофе, Кори прошла через раздвижные двери, ведущие в отделение травматологии. Ее тут же остановил один из стажеров, заканчивающих практику.

— Где вы собираетесь прочитать вступительную лекцию? — спросил он. — В аудитории или в кабинете шефа?

— Неужели вы действительно покидаете нас? — с улыбкой спросила Кори.

— И вряд ли буду скучать, доктор Виатт.

— Как получилось, что вы всегда пропускали мои лекции, проходя практику под моим руководством?

— Когда я не работал, то мне удавалось урвать всего десять-пятнадцать минут для сна.

— Да, тяжело вам пришлось, — сказала Кори, по-прежнему улыбаясь. — Проверьте на доске объявлений, но, по-моему, лекция должна состояться в аудитории.

Перевесив сумку на другое плечо, Кори прошла через смотровую, мимо перевязочных и дальше по коридору и наконец дошла до небольшого кабинета в другом его конце. Для лекции, которую собиралась прочитать Кори, никогда не требовались записи, потому что Кори обычно строила свою лекцию на анализе реальных событий и ситуаций в течение последних недель. Кори считала главным дать этим молодым, рвущимся в бой новым врачам объективную картину. Ведь все они приходили сюда, пребывая в блаженной уверенности, что гораздо больше жизней врачи в этих стенах чудесным образом спасают, чем самым глупым и непростительным образом теряют. О, как они ошибались…

Закрыв за собой дверь кабинета, Кори подошла к шкафчику, в который собиралась положить сумку. На секунду она прислонилась лбом к холодной металлической поверхности. Сегодня она впервые почувствовала себя плохо, утром ее даже тошнило. Хотя усталость и слабость, которые испытывала сейчас Кори, были скорее не физическими, а эмоциональными.

После той беседы в кабинете Адама Сингера с супругами Стампа сочувствие и терпимость к людям почти оставили Кори. Теперь она жалела только те невинные жертвы, жизнь которых зависела от нее в этой больнице. Ей не требовалось напоминать, что она не имеет никакого права оценивать своих пациентов с точки зрения виновности или невиновности. Медицина совсем как секс. Если что-то не складывается, это сразу заметно всем, а если все нормально, то никто не замечает. Кори медленно разделась, повесила одежду в шкафчик, надела синий хирургический костюм и белый халат. Затем, сев за стол, она, как обычно, нашла в ящике стола фонарик и несколько ручек, засунула все это в нагрудный карман и надела на шею стетоскоп.