История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

Что происходило в это время в столице, об этом сообщает весьма картинные сведения писатель Феофан: «Заразительная болезнь, начавшись в Сицилии и Калабрии, подобно всепожирающему пламени, распространилась в Монемвазию и Елладу и ближайшие острова в течение 14-го индикта (744–745 гг.). В Константинополе эта зараза обнаружилась так. Неожиданно и невидимо стали появляться на одеждах людей и на священных облачениях в церквах масленые крестики. Неизвестность того, что сулит это знамение, породила в людях печаль и большое смущение. Гнев Божий беспощадно поражал не только городских жителей, но и всю столичную округу. Многим стали казаться привидения, им виделось, что будто бы они идут вместе с какими-то неизвестными страшными людьми, которые при встрече приветствуют их и дружески разговаривают, смысл же их слов никоим образом не передавали. Замечали, что они входят в дома и что одних из домочадцев убивают, других ранят копьем. Большинство из того, что они говорили, случилось на самом деле. Весной 1-го индикта (747) моровая язва достигла наибольшего напряжения, а летом так усилилась, что целые дома совершенно запирались и не оставалось кому погребать мертвецов. По требованию крайней нужды придумали прилаживать на оседланных животных доски и на них класть мертвецов и таким образом вывозить их, точно так же как и в телегах, складывая трупы в кучу, одного над другим. Таким образом переполнены были все городские и подгородние кладбища, равно как все пересохшие цистерны и пруды, и, когда не хватило их, стали копать виноградники и огороды, находившиеся внутри древних стен, так как смертность так увеличивалась, что едва можно было найти место для погребения трупов» [241].

Следствия этого черного года были ужасны. Население столицы сильно поредело, нужно было озаботиться экстренными мерами, чтобы привлечь в город новых поселенцев. Император призвал в столицу множество семей из всех провинций, а главным образом из Греции и с островов.

Моровая язва вместе с другими обстоятельствами произвела громадное передвижение в населении империи и имела чрезвычайно важные последствия. Если в столицу переселились многочисленные семьи из Пелопонниса, то в самой Греции оказалось чрезвычайно скудно греческое население. Успех славянской колонизации, проникшей до Пелопонниса, несомненно, объясняется в значительной степени вымиранием населения от чумы и правительственным выселением части оставшегося населения в Константинополь. Несколько славянских племен, дошедших в это время до самого Тайгета, в течение многих столетий оставались независимыми и сохраняли особенности славянского быта. Что касается самой столицы, то и здесь наплыв новых элементов во многом изменил первоначальный характер населения и, по всей вероятности, немало содействовал успехам церковной и административной реформы, проводимой исаврийцами. Между прочим, следует обратить внимание на особенные меры, принятые царем Константином для обмена населения в некоторых провинциях, имевшие последствием полную отмену старых исторических и этнографических традиций древности и вводившие в подлинный средневековый византинизм. Всячески содействуя колонизации Малой Азии славянами и давая им такое земельное и административное устройство, при котором они могли бы успешно выполнять возложенную на них в фемах военную службу, Константин, с другой стороны, принял чрезвычайные меры к переселению павликиан из Сирии и Армении во Фракию.

Павликианство как церковное еретическое учение играет весьма важное значение в истории Византии. Основатель ереси Константин происходил из местечка Мананали близ Самосата. Из исключительного уважения к имени апостола Павла он усвоил себе прозвание Сильвана и в 660 г. основал религиозную общину в Армении. В основе его учения лежал дуализм, и потому вначале павликианство смешивалось с древним еретическим учением манихеев. В 687 г. Сильван был казнен. Но его ученик и преемник Симеон, принявший имя Тита, дал этой секте большое распространение и перенес ее в Малую Азию. Павликиане считали себя преимущественными христианами и усвояли своему учению апостольскую древность. Видимый мир есть произведение злого начала, Демиурга, которому принадлежит и создание человеческого тела, почему они оказались в противоречии с христианской догматикой прежде всего в отрицании человеческой природы во Христе. Принимая учение о Троице, совершенно в противоположность православному учению развили догмат о Богородице. Не придавая чести и почитания Деве Марии, павликиане смотрели на Богородицу как на простой орган, которым воспользовалось божественное тело Спасителя. И в этом отношении они далеко уклонились от православного воззрения, приблизившись к ереси монофизитов. Уклоняясь от внешних обрядов богослужения, они не признавали поклонения иконам, отрицали посты, молитву и не принимали монашества. В смысле церковной обрядности держались простых обычаев апостольской Церкви, а из священных книг принимали Новый Завет за некоторыми ограничениями и отрицали книги Ветхого Завета, самым же высшим почетом у них пользовались послания апостола Павла. Отрицание церковного авторитета, стремление к простым формам апостольской Церкви и другие черты сближают павликиан с церковными учениями либерального характера, развившимися в средние века и подготовившими Реформацию, как богомилы, альбигойцы, гусситы.

Нельзя не видеть, что в религиозном и обрядовом учении павликиан были черты сходства в некоторых отношениях с системой иконоборческих императоров, но было бы трудно в настоящее время ставить вопрос о том, какими побуждениями руководился царь Константин — политическими или экономическими, — когда он пришел к мысли переселить во Фракию значительное число павликиан. Но за устранением вопроса о целях и побуждениях остаются перед нами во всей силе последствия этой меры. Прежде всего таким путем во Фракии усиливался народный элемент, какого там недоставало после обширной славянской иммиграции: крепкий и воинственный народ, имевший задачей противостоять болгарско-славянскому напору. Нельзя, с другой стороны, не считаться и с тем обстоятельством, что в европейских областях до сих пор не замечалось склонности к усвоению иконоборческих принципов, напротив, греческий элемент всемерно отстаивал иконопочитание и защищал эллинизм и православие. То обстоятельство, что с павликианами введен был в европейские провинции новый элемент, весьма благорасположенный к усвоению религиозной реформы, значительно ослабляло противодействие и приготовляло торжество новых идей и на Балканском полуострове — так, по крайней мере, могло думать правительство Константина V. Чтобы судить о том, сколько было жизненной силы и энергии у павликиан, достаточно указать на то, что эта религиозная секта дала начало славянскому богомильству, имевшему гнездо в Филиппополе и распространившемуся по Балканскому полуострову в средние века, и что византийские императоры нашли в павликианах надежное военное средство в своей политике во Фракии и Македонии к ослаблению притязаний болгар и славян.

Независимо от вышеуказанного следует здесь отметить в заключение, что со второй половины VIII в. обнаруживается во всей своей силе то начало, которому предстояла весьма важная роль в истории византинизма. Уже из предшествующего можно было заметить, что с вступлением на престол исаврийской династии в Константинополе получает преобладание восточный национальный элемент и восточное политическое влияние. Цари иконоборческого периода, может быть, не всегда сознательно предпринимали реакцию против исключительно эллинских притязаний, которые сказывались в тогдашнем направлении византийской внутренней политики. Не может быть сомнения, что не рационалистические мотивы руководили иконоборческими царям в их реформах, как бы ни были способны подкупать в этом смысле некоторые их действия, а могущественно подействовавший Восток, вдохнувший жизнь и бодрую силу в арабов и давший религиозную систему павликианам. Иконоборчество держалось главнейше на Востоке, в европейских провинциях господствовали римско-эллинские предания и идеалы, которые под давлением победоносного мусульманского движения вместе с духовенством, монашеством и греческим народом передвигались все далее и далее на Запад.

Лев Исавр, дав физический отпор арабам под Константинополем, не был в состоянии противостоять тому духовному влиянию, которое шло с Востока без шума и без звона оружия. Эллинизация Вселенской Церкви была уже совершившимся фактом в VII в. и Вселенская патриархия, благодаря своей эллинской исключительности, уже выбросила из своих недр громадные области, населенные христианами. С иконоборческими царями ставился на очередь громадной важности вопрос для всего последующего культурного развития: возобладает ли в империи эллинизм или же нет, ограничится ли византинизм осуществлением эллинских политических и национальных притязаний, как они выражались в церковной политике, или же воспримет к общению восточные народные начала и тем даст более широкую постановку делу дальнейшего развития. Колебание правительства в смысле отношения к этим двум основным программам характеризует эпоху иконоборческого движения и свидетельствует об ожесточенной борьбе людей того и другого направления. В царствование Константина V правительство бесповоротно шло к утверждению азиатских элементов. Переселение павликиан во Фракию было весьма искусной мерой к распространению воззрений, подрывавших господствующую религиозную систему. В этом же смысле следует объяснять и выселение греков из Пелопонниса и с островов. Ослабление эллинизма в Греции шло рядом с усилением здесь славянской иммиграции; привлечение в столицу новых элементов населения, и притом отовсюду, также содействовало тому, чтобы в Константинополе образовались космополитические тенденции, чтобы на место римских традиций привились восточноазиатские и чтобы эллинизм утратил в империи то значение, которым доселе пользовался. Таким путем приготовлялась почва к тому, чтобы на патриаршем престоле появился славянин и чтобы верхи служилого дворянства сильно окрасились наплывом восточных элементов.