Девочка и пёс - Донтфа Евгений Викторович

Хишен собрался с духом и начал подниматься. Боль, как стая волков, набросилась на него, раздирая его тело. Он застонал и на его глазах навернулись слезы. Он не ожидал такого.

У Хишена был разбит затылок, выбито три зуба, центр лба и область лица вокруг носа и рта представляли собой один жуткий багровый синяк. Кровь, залившая поврежденный затылок и рот, сейчас засохла, образовав твердую корку.

Разбойник сжимал губы, сдерживая крик. С правой стороны груди у него было сломано три нижних ребра и образовался огромный кровоподтек. По левому бедру словно лошадиное копыто заехало, при любом движении ногой, бедро взрывалось болью отдаваясь куда-то в поясницу. Правое перебитое предплечье практически не слушалось и пальцы на правой ладони казались бесконечно далекими и чужими, они были словно онемевшими и едва шевелились.

Хишен левой рукой схватился за край стола. Боль багровой палкой стучала прямо в череп.

Но Хишен не испытывал жалости ни к кому в этом мире, в том числе и к самому себе. Стиснув зубы, он начал подниматься. Здоровая левая рука и здоровая правая нога! Это просто прекрасно. Можно жить, можно сражаться.

Стараясь вес тела сосредоточить на правой ноге и упираясь левой ладонью о стол, он в конце концов поднялся. Боль ударила куда-то в лоб над переносицей, кровь отлила от головы, в глазах заплясали фиолетовые пятна, сознание потускнело. Он упер подбородок в грудь и стойко перенес приступ слабости. Постепенно головокружение прошло и взор прояснился. Он огляделся.

Таинственная блондинка исчезла. Уже хорошо, решил мивар. Хотя, конечно, неизвестно что твориться за стенами Цитадели, может она уже весь Гроанбург вырезала. Однако, эта мысль не сильно взволновала Хишена. Он был жив и это главное.

Судя по оплавившимся свечам, он провалялся часа два-три. Наконец он посмотрел на распахнутую дверь главного входа и замер. В проеме он увидел заднюю часть туловища бейхора. Измученный мозг тут же пронзила мысль, что эта сука тоже стоит там, на улице. Впрочем, дальше за крыльцом, на приличном расстоянии, практически у противоположного края площади он увидел толпящихся разбойников. Некоторые из них кажется заметили движение внутри залы и что-то кричали.

Хишен поискал какое-нибудь оружие. Сабля и нож пропали, но его любимый топор лежал на полу, недалеко от него.

Он понимал что ситуация очень сложная. Если эта девка там на улице и его бейхоры по-прежнему за нее, то ему и его людям придется очень плохо. Но так или иначе нужно было выходить.

Кое-как он доковылял до топора и приложив массу весьма болезненных усилий, поднял его с пола. Взяв оружие левой рукой, он обошел стол и тут увидел своего первого помощника, о котором честно говоря до этого момента и не вспоминал.

Манкруд сидел, прижавшись спиной и головой к стене, и положив ладони на колени, пустым взором смотрел куда-то вдаль.

Искренне удивляясь тому факт, что боци все еще жив, Хишен поспешно заковылял в его сторону.

Добравшись до Манкруда, Хишен с трудом склонился над ним. На миг его ошеломленный взгляд застыл на поседевших волосах боци, после чего он посмотрел в его пустые глаза.

– Ты как, старый пес? – С тревогой спросил мивар и выяснил, что говорить ему очень тяжело и больно, кроме того мешала засохшая кровь.

Его обеспокоенность состоянием Манкруда была искренней. Тот был, пожалуй, единственным человеком в Гроанбурге, к которому Хишен испытывал хоть какую-то привязанность. Слишком много они пережили вместе еще со времен службы у безумного барона Глуба. Не то чтобы Хишен стал бы лить слезы, найди он белокурого гиганта мертвым, но определенно расстроился бы будь это так. Несколько раз Манкруд спасал ему жизнь и несколько раз Хишен возвращал этот долг.

Боци не отвечал и не смотрел на своего старого товарища.

– Ты слышишь меня? – Прокряхтел мивар.

– Я был в аду, – проговорил Манкруд таким безжизненным голосом, что Хишену стало не по себе.

Но лысый разбойник заставил себя усмехнуться, превозмогая боль в разбитом лице и ломая коросты засохшей крови.

– Что-то я не видел тебя там, – весело сказал он.

– Это потому что ад у каждого свой, – тихо произнес Манкруд.

Хишен не нашелся что ответить на это.

– Ладно, ты посиди здесь, а я пойду посмотрю что снаружи творится, – сказал он наконец и медленно зашагал к главному входу в залу.

Он уже ступал на левую ногу чуть уверенней, свыкнувшись и притерпевшись к очагу боли в поврежденном бедре.

Хишен осторожно вышел на крыльцо, не спуская глаз с лежавшего рядом зверя. Бейхор поднялся на ноги, подошел к нему и доверчиво ткнулся лобастой головой в его ладонь. Хишен ощутил громадное облегчение.

После этого он оглядел площадь, над которой вмиг воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к человеческой фигуре на крыльце.

Увидев практически все свое войско в целости и сохранности, Хишен в очередной раз почувствовал облегчение. Значит он не потерял ни свою жизнь, ни свой город. Совсем не плохо. Однако где второй бейхор и куда же все-таки делась сама девка? Он посмотрел в сторону маленькой группы из десяти человек. Надо было приказать им войти внутрь и объяснится. Но он был очень измотан и боялся что голос подведет его, ему очень не хотелось перед своими воинами выглядеть немощно.

Хишен собрался с силами и выкрикнул в сторону бриодов: «Зайдите!». Как он и опасался, голос прозвучал сухо и слабо, напряженно и надсадно. Плюнув на это, мивар развернулся и вошел в Цитадель, ведя за собой бейхора.

– Кряхтит, словно у него запор, – отозвался на приказ Хишена горец Эрим.

– Ничего, сейчас войдем, понос начнется, – мрачно пообещал вэлуоннец Вархо.

– Мать честная, а уделали–то его как! – Восхитился Банагодо. – Словно он не с бабой, а с пещерным медведем встречался.

– А может она и умеет медведем оборачиваться, – попытался пошутить Альче.

– Не-е, это только жена Мелиса умеет, когда он на бровях домой приползает, – тут же отозвался Кушаф.

– Ты бы приберег свое остроумие, – беззлобно посоветовал Мелис, – сейчас будешь перед Хишеном выступать, там и блеснешь.

– С чего это вдруг? – Нахмурившись, поинтересовался Кушаф.

– Ну а как же, – усмехнулся Мелис, – ты в этом деле с самого начала, тебе и ответ держать. Вот и расскажешь Хишену, как стоял тут на площади жопу чесал, пока эта девица его башкой там стены обстукивала, расскажешь как потом ей на крыльце глазки строил, как коня ей привел, как ее под попу в седло подсаживал.

– Старый там тоже был, – гневно воскликнул Кушаф, которому действительно стало не по себе, когда он представил себя перед мрачным взором мивара.

– А что Старый? Старый на то и Старый, что с него спросу нет, – спокойно сказал Мелис. – Скажет: «А что я? Ну пришел, этот балабол в красной косынке говорит надо бабе коня подогнать, ну мы и подогнали». Так что Кушаф, готовься. А ты что думал в сказку опять попал? Думал опять ведром говорящим прикинешься и делу конец?

– Да пошел ты! – Злобно огрызнулся Кушаф.

Бриоды улыбались.

Это была старая и весьма болезненная для Кушафа история. За свою бурную жизнь он побывал во многих ипостасях, в том числе какое-то время он зарабатывал себе на хлеб как актер в одной из бродячих трупп. И по началу он очень любил хвастаться, рассказывая о своем неимоверном таланте и о том, что однажды они даже давали представление для Его Величества, венценосной семьи и приближенных. И, мол, даже сам король восхищался им. Все это Кушаф описывал живо и в подробностях и многие ему верили. Однако на его беду, около года назад, в Гроанбург забрела та самая бродячая труппа. Артисты дали небольшое представление и получили достойное вознаграждение, разбойники были весьма охочи до зрелищ. А между делом бриоды также выяснили, что на том самом достопамятном выступлении перед Его Величеством Кушаф исполнял роль говорящего ведра. Это была сказочная пьеса про злого волшебника и прекрасную принцессу. В замке у волшебника были разные говорящие предметы, оживленные им при помощи колдовства. Шкаф, часы, камин, а также кухонное ведро. В ведро кидали огрызки, кости, в общем всякий мусор и оно постоянно охало, стенало и жаловалось на свою тяжкую долю. Бриоды пришли в неописуемый восторг от этого открытия. Без устали и при всяком удобном и неудобном случае они упражнялись в остроумии, подначивая и измываясь над беднягой Кушафом. Тот просто не знал куда ему деваться. Дошло до того что он начал хвататься за нож, грозя убить всякого кто осмелиться еще раз поинтересоваться о его непростой ведерной судьбе или спросить почему ему не дали роль шкафа, где он вне всякого сомнения смог бы глубже раскрыть свой талант. Позже страсти поутихли и только Мелис время от времени припоминал Кушафу его достижение на поприще лицедейства. Но бывший актер не бросался на Мелиса с ножом, а только огрызался, видимо потому что Кушаф и сам частенько подначивал своего товарища на счет жены и прочего, порой явно переступая черту. В общем в большинстве случает они не обижались друг на друга, по крайне мере, всерьез.