По Уссурийскому краю - Владимир Арсеньев

Раньше всех проснулись бакланы. Они медленно, не торопясь, летели над морем куда-то в одну сторону, вероятно, на корм. Над озером, заросшим травой, носились табуны уток. В море, на земле и в воздухе стояла глубокая тишина.

Дерсу поднялся раньше других и начал греть чай. В это время стало всходить солнце. Словно живое, оно выглянуло из воды одним краешком, затем отделилось от горизонта и стало взбираться вверх по небу.

– Как это красиво! – воскликнул я.

– Его самый главный люди, – ответил мне Дерсу, указывая на солнце. – Его пропади – кругом все пропади.

Он подождал с минуту и затем опять стал говорить:

– Земля тоже люди. Голова его – там, – он указал на северо-восток, – а ноги – туда, – он указал на юго-запад. – Огонь и вода тоже 2 сильные люди. Огонь и вода пропади – тогда все сразу кончай.

В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки. Весь день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.

Сегодня мы устроили походную баню. Для этого была поставлена глухая двускатная палатка. Потом в стороне на кострах накалили камни, а у китайцев в большом котле и 2 керосиновых банках согрели воды. Когда все было готово, палатку снаружи смочили водой, внесли в нее раскаленные камни и стали поддавать пар. Получилась довольно хорошая паровая баня. Правда, в палатке было тесно и приходилось мыться по очереди. Пока одни мылись, другие калили камни.

Много было шуток, много смеха, но все же все вымылись и даже постирали белье.

Следующие 3 дня провели за починкой обуви. Прежде всего я позаботился доставить продовольствие Н.А. Пальчевскому, который собирал растения в окрестностях бухты Терней. На наше счастье, в устье Тютихе мы застали большую парусную лодку, которая шла на север. Дерсу уговорил хозяина ее, маньчжура Хэй Бат-су[136], зайти в бухту Терней и передать Н.А. Пальчевскому письма и 2 ящика с грузом.

Погода эти дни стояла переменная: дули резкие западные ветры; ночи стали прохладные; приближалась осень.

Нога моя скоро прошла, и явилась возможность продолжать путешествие.

Там, где река Тютихе впадает в море, нет ни залива, ни бухты. Незначительное углубление береговой линии внутрь материка не дает укрытия судам во время непогоды. Поэтому, если ветер начинает свежеть, они спешат сняться с якоря и уйти подальше от берега. Бухта Тютихе (будем так называть ее) окаймлена с севера и с юга невысокими горами, лишенными древесной растительности; только по распадинам и вообще в местах, защищенных от морских ветров, кое-где растут группами дуб и липа исключительно дровяного характера. Южная возвышенность представляет собой великолепный образчик горы, отмытой по вертикали от вершины до основания и оканчивающейся мысом Бринера. Это одинокая скала, соединяющаяся с материком намывной косой из песка и гальки. Посредине косы есть небольшая, но довольно глубокая лагуна с соленой водой. К югу от мыса Бринера, в 200 м от берега, из воды торчат еще две скалы, именуемые, как и всегда, Братом и Сестрой. Раньше это были береговые ворота. Свод их обрушился, и остались только одни столбы. Если смотреть на мыс Бринера с северного берега бухты Тютихе, то кажется, что столбы эти стоят на песчаном перешейке.

Несколько южнее в береговых обрывах можно наблюдать выходы вулканического туфа с прослойками горючей серы. Горы с северной стороны бухты оканчиваются обрывами высотой 75–98 м с узкой намывной полосой прибоя, на которую море выбросило множество морской травы.

Такие травяные завалы всегда служат местопребыванием разного рода куликов. Прежде всего я заметил быстро бегающих на песчаной отмели восточносибирских грязовиков. Они заходили в воду и, казалось, совершенно не обращали внимания на прибой. Рядом с ними были кулики-травники. Эти красноногие смирные птички держались маленькими стайками, ходили по траве и выискивали в ней корм. При приближении человека они испуганно, с криком снимались с места и летели сначала в море, потом вдруг круто поворачивали в сторону и разом, точно по команде, садились снова на берег. Там, где морская трава чередовалась с полосками песка, можно было видеть уссурийских зуйков. Симпатичные птички эти постоянно заглядывали под щепки, камни и ракушки и то и дело заходили в воду, и, только когда сильная прибойная волна дальше обыкновенного забегала на берег, они вспархивали и держались на воздухе до тех пор, пока вода не отходила назад. Невдалеке от них по берегу чинно расхаживали 2 кулика-сороки и что-то клевали. Около мысов плавали нырковые морские утки-белобоки с серой спиной и пестрые каменушки. Они то и дело ныряли за кормом. Поднявшись на поверхность воды, утки осматривались по сторонам, встряхивали своими коротенькими хвостиками и опять принимались за ныряние. Дальше в море держались тихоокеанские бакланы. Они ныряли очень глубоко и всплывали на поверхность на значительном расстоянии от того места, где погружались в воду. Над морем носилось множество чаек. Из них особенно выделялись восточносибирские хохотуньи. Порой они спускались в воду и тогда поднимали неистовый крик, действительно напоминающий человеческий смех. Чайки по очереди снимались с воды, перелетали друг через друга и опять садились рядом, при этом старались одна другую ударить клювом или отнять пойманную добычу. В другой стороне, над самым устьем Тютихе, кружились два белохвостых орлана, зорко высматривавшие добычу. Вдруг, точно сговорившись, они разом опустились на берег; вороны, чайки и кулички без спора уступили им свои места.

Последние 2 дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым. На солнце можно было смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась желтая корона.

– Будет агды (гром), – сказал Дерсу. – Постоянно так начинай.

В 2 часа дня с запада донеслись глухие раскаты грома. Все птицы разом куда-то исчезли. Стало сумрачно, точно сверху на землю опустился темный саван, и вслед за тем пошел редкий и крупный дождь. Вдруг могучий удар грома потряс воздух. Сильные молнии сверкали то тут, то там, и не успевали в небе заглохнуть одни раскаты, как появлялись новые. Горное эхо вторило грозе и разносило громовые удары «во все стороны света белого». К дождю присоединился вихрь. Он ломал мелкие сучья, срывал листву с деревьев и высоко подымал их на воздух. Вслед за тем хлынул сильный ливень. Буря эта продолжалась до 8 часов вечера.