Сияющие - Лорен Бьюкес

– Какая красота! Ты только посмотри, глазам не верю! – Этта делает шаг ему навстречу, вытягивая губы для поцелуя.

– Зачем ты пришла? Я же говорил тебе никогда сюда не заходить, – он сильно бьет Этту по лицу, от чего та падает на пол.

Женщина прижимает обе руки к щеке, ноги неловко подвернуты. Она поднимает голову и улыбается, но в глазах впервые появляется неуверенность.

– Миленький, – пытается Этта успокоить его. – Я понимаю, что ты сердишься. Все хорошо. Мне нужно было посмотреть, а ты никак не соглашался. Теперь я все знаю и могу помочь тебе. Ты и я вместе, да? Мы завоюем весь мир.

– Нет.

– Мы поженимся. Я нужна тебе. Тебе же хорошо со мной.

– Нет, – упрямо повторяет Харпер, хотя и понимает, что это правда. Запускает пальцы ей в волосы.

Череп у нее оказывается такой крепкий, что бить ее головой о железную стойку кровати приходится очень долго; кажется, что он никогда не вскроется.

И он не видит, что в коридоре от ужаса застыл бездомный парень, который снова залез в Дом в надежде поживиться. Не слышит, как Мэл приходит в себя и стремглав кидается вниз по лестнице. Не слышит потому, что Харпер трясется в рыданиях от жалости к самому себе, размазывает слезы и сопли по лицу:

– Ты заставила меня сделать это. Заставила… Сука чертова!

Элис

1 декабря 1951

– Элис Темплетон?

– Да.

Этого момента она ждала всю жизнь. Прокручивала снова и снова в голове и видела так ясно, словно перед собой на экране.

Он входит в помещение шоколадной фабрики, и все станки, будто приветствуя его, разом останавливаются; и все работницы завороженно провожают его глазами, пока он уверенными шагами приближается к ней и заключает в объятия. Но, прежде чем прильнуть губами к ее губам, он произносит: «Я же говорил, что приду за тобой».

Шли так: он небрежно облокачивается о прилавок отдела косметики в супермаркете, она при этом демонстрирует модную помаду светской львице, которая готова потратить на этот тюбик больше денег, чем Элис зарабатывает в неделю, и произносит: «Извините, мисс, я ищу любовь всей своей жизни. Вы поможете мне?» И он протягивает ей руку, и она перепрыгивает через прилавок у пока матрона качает головой, и они бегут через весь магазин, держась за руки и смеясь, а охранник скажет: «Но, Элис, твоя смена еще не закончилась». Тогда она отстегивает от блузки золотую бирку с именем, бросает ему под ноги и говорит: «Чарли, я увольняюсь!»

А может, так: он войдет в бюро предоставления секретарских услуг и скажет: «Мне нужна девушка. Вот эта».

Еще вариант: она моет полы в небольшом ресторанчике, прямо как Золушка, на коленях (швабра, пожалуй, в этой сцене лишняя). Он входит, берет ее за руки, поднимает и с непередаваемой нежностью говорит: «Оставь, больше тебе не придется этим заниматься».

И уж никак она не ожидала, что он подойдет к ней по дороге на работу. Готова разрыдаться – такое облегчение! Но как жаль, что она сегодня плохо выглядит. Голова замотана шарфом, чтобы спрятать грязные и неухоженные волосы, руки обветрены, ногти обкусаны. Косметики почти нет. Вдобавок ко всему тащится еле-еле, потому что ноги очень мерзнут в сапогах. А что стараться, если людям нужен лишь твой голос, они и не видят тебя по телефону. «Отдел заказов фирмы „Сиэрс“. Чем могу вам помочь?»

Однажды позвонил фермер, чтобы заказать тахометр для своего сельхозоборудования «Джон Дир». Он так увлекся, что сделал ей предложение руки и сердца, заявив, что готов под этот голос просыпаться каждый день. Приехав в город в следующий раз, он очень просил о встрече, но она посмеялась: «Вам может не понравиться все остальное».

У Элис уже был опыт отношений с мужчинами, которые хотели от нее либо меньше, либо больше того, что нужно ей самой. Некоторые вполне себе приличные, но осторожные, так что ограничивались страстными и кратковременными тисканьями. А ей нужна «любовь для воскресенья», как поется в песне, которая не заканчивается пахнущими джином поцелуями в субботу. Самый долгий ее роман продолжался десять месяцев; они все время ссорились, но он возвращался, и все повторялось. Элис хочет большего. Ей нужно все. Она начала откладывать деньги, чтобы уехать в Сан-Франциско, где, по слухам, женщинам ее типа легче устроиться.

– Где же ты был? – не может сдержаться она.

Самой не нравятся отвратительные сердитые нотки, прозвучавшие в ее голосе. Но прошло уже больше десяти лет в ожидании и надежде, а еще в укорах, что все мечты она связала с человеком, который один раз поцеловал ее на деревенской ярмарке, а потом исчез.

Он покаянно улыбается:

– У меня были кое-какие дела. Сейчас это неважно.

Он берет ее под руку и разворачивает в сторону озера.

– Пойдем со мной.

– Куда мы идем?

– На вечеринку.

– Но я не одета для вечеринки! Мне нужно подготовиться.

– Это особенное событие. Только для нас вдвоем. А выглядишь ты замечательно.

– Ты тоже, – она вспыхивает румянцем и послушно идет с ним в сторону Мичигана.

Она точно знает, что ему неважно, как она выглядит. Она прочитала это в его глазах тем вечером. И сейчас она видит в них то же самое – желание и готовность принять все таким, как есть.

Харпер

1 декабря 1951

Они заходят в холл отеля «Конгресс», проходят мимо эскалаторов, которые отключены и покоятся под погребальными одеяниями чехлов. На парочку никто не обращает внимания. В здании полным ходом идет ремонт. Должно быть, заметают следы войны, которая не могла не повлиять на состояние комнат. Да и солдаты, судя по всему, особенно не церемонились, отдыхая здесь: пили, курили и водили проституток.

Над дверями лифта, украшенными плющевыми венками и грифонами, высвечиваются убывающие номера этажей. Отсчитываются ее последние минуты. Харпер складывает руки впереди, прикрывая усиливающееся возбуждение. Давно он не был так бесстыдно откровенен. Нащупывает в кармане белый пластиковый контейнер для таблеток, позаимствованный у Джулии Мэдригал. Ничего уже не исправить… Все идет своим чередом. Так, как он решит.

Они выходят из лифта на третьем этаже, и он широко распахивает тяжелые двойные двери в Золотой зал. Ощупью находит выключатель. Здесь мало что изменилось с тех пор, как он с Эттой пил разбавленный алкоголем лимонад неделю назад, двадцать лет назад. Вот только столы и стулья сдвинуты и сложены один на другой, а тяжелые занавески на балконах задернуты. Комнату пересекают арки в стиле эпохи Возрождения, украшенные лепниной с обнаженными фигурами среди растительности. Романтично в классическом понимании, хотя Харперу они, лишенные привычной обстановки и музыкального сопровождения, кажутся страдающими и вымученными.