Слой - Евгений Прошкин

Немаляев сдержанно улыбнулся и глотнул сока. Должность отца нации все еще оставалась вакантной, а конкурс был не таким уж и большим – двое на одно место.

Константин оторвал голову от подушки и пригляделся.

– Ты не спишь? – Шепотом спросил он.

Человек, сидевший за столом, был почти не виден. В зеленоватом мраке дежурного освещения угадывался лишь короткий ежик стальных волос и твердый подбородок, но этого было достаточно. Борис отложил книгу и, зевнув, сделал несколько энергичных махов локтями.

– Я на службе, маньяк.

– Не называй меня маньяком.

– Слово «киллер» мне не нравится, а остальные тебе не идут.

– Брось. Ты все понимаешь.

– Стечение обстоятельств, – печально покивал Борис. – Никто не виноват. Конечно. Морозовой звонить?

– Ты спятил?

– А что? Другая тень стучит – успевай записывать. Человек сто уже по его наводке прихватили. Ополченцы, сочувствующие… Конспиративные хаты, склады оружия, снайперские точки… Члены правительства, разумеется. Эти первыми пошли.

– Какая тень? О чем ты? Тот, который раскололся? Он – моя тень?!

– Не твоя. Вообще ничья. И ты – тоже. И я. Все.

– Так не бывает.

– Валенок… – пренебрежительно бросил Борис. Затем взял книгу, но тут же захлопнул. – Валенок, вот ты кто! Тебе такая удача выпала – один шанс из… из каких-то триллионов! Не триллионов даже – из бесконечности! Ты избранный. И вместо того, чтобы осознать себя частью…

– Подумаешь, – буркнул Костя. – У нас этими избранными уже все психушки забиты.

– Началось, да? – Обрадовался Борис. – Ничего, с больницами горячка прекратится. Разберутся и выпустят. Потому, что поймут: это не болезнь. Это – прозрение!

– Слушай, а ты не мог бы ту тень как-нибудь того?.. – Буднично спросил Костя. – Слишком она болтливая.

– Ты напрасно говоришь о ней в третьем лице. Она и есть ты, только из другого слоя. А тело у вас общее. Вернее, у каждого собственное – в разных слоях, но здесь вы делите одно.

– В смысле, на этой кровати то я проснусь, то он? Как же ты нас различаешь?

– Проще простого. Та тень со мной не здоровается. Она хоть и падаль, а горла мне не резала.

– Опять за свое…

– За свое, Костя, за свое. За то, что ты у меня отнял, – раз и навсегда.

– Ты ведь живой. Ни шрама, ни царапины.

– Хочешь посмотреть, какой я живой, – загляни в багажник «Форда». Ах, да, вы же меня закопали. И где?

– В лесу под Фрязино, – потупился Константин.

– Подонки… А машина? Так на ней и ездите?

– Помыли, – ответил он, кусая губу. – А за деньги спасибо, они нам пригодятся.

– Гуляйте, маньяки…

Борис поднялся и, бесшумно пройдя по палате, приоткрыл дверь. На пол легла полоска белого света – длинная, до самой стены. До угла, где, осторожно прислонившись к кафелю, стоял АКСУ.

В коридоре слышались шаги часового, неторопливые, как тиканье ходиков. Где-то хохотали медсестры, но это уже совсем далеко, скорее всего, на нижнем этаже. Больше – ни звука.

Старший лейтенант Черных перекинулся с охранником парой необязательных фраз и вернулся к столу.

– Борис… – нерешительно молвил Костя. – Эти тени… ты тогда говорил, что их много. Меня, тебя… Как мы все?.. И где?

– Школьный курс геометрии помнишь? – Строго спросил он.

– В общих чертах…

– Сколько на прямой помещается точек?

– Сколько угодно.

– Правильно. А на плоскости – прямых? А этих самых плоскостей в пространстве?

– Ну, ясно, развивай дальше.

– Теперь вообрази пространство с четырьмя координатами. Сможешь?

– Я постараюсь.

– Не тужься, это в голове не укладывается. Но, допустим, оно существует…

– Точно существует, или «допустим»?

– Не важно. Важно вот, что: если бы оно существовало, то наших трехмерных миров в нем поместилось бы бесконечное множество.

– Слоями?

– Слоями, кирпичиками – уж не знаю, как они там сложены. Но это голая идея, пощупать ее невозможно. Точки ползают по прямой и не видят, что рядом нарисована такая же прямая.

– Но иногда на нее перепрыгивают?

– Перепрыгивают, – подтвердил Борис. – Не веришь – позову Морозову, которую ты казнил.

– Верю, – вздохнул Константин. – Значит, миров много, и все – похожи? И в каждом я живу?

– Это мне неизвестно. Может, где-нибудь ты и не родился. Или в детстве погиб. Или еще что. Но тех миров, где ты есть, тоже достаточно. Ну, не ты лично, не Костя-маньяк. Тени. Они разные. Одна из них – учитель географии. Хотя, это в прошлом.

– Я ее… подмял под себя? Задавил интеллектом?

– Интеллектом? – Хмыкнул Борис. – Вот «задавил» – это ты верно.

– А здесь что осталось?

– А ничего. Пустышка. Вы ее по очереди наполнять будете. Пока она не протухнет.

Константин покосился на французский комплекс – сволочные аппараты работали без сбоев и могли продержать тело в полуживом состоянии довольно долго. Посторонние тени еще не раз влезут в эту оболочку, а сколько они успеют набрехать!.. Костя обозлился: ведь это же он, Константин Роговцев! Тело принадлежит одному ему – пусть с дырками в легких, с заштопанными кишками, с отказавшим сердцем… Но это его собственность!

Географ мог бы сказать то же самое, подумал он, остывая. Кроме того, мразь, сдающая Ополчение, тоже – Константин Роговцев.

– Эй, ты, точка…

Борис заложил страницу пальцем и вопросительно посмотрел поверх книги.

– Ты ведь сюда попал не случайно, – сказал Костя. – Зачем? Поквитаться хотел?

– Не суди по себе. Мне здесь комфортно, вот и все.

– Служить в Гвардии?! – Вскинулся Константин. – Да ты хоть знаешь…

– До фени, – перебил его Борис. – Искать справедливости – это для таких маньяков, как ты. Скольких ты ухлопал за свои тридцать лет? И все – во имя счастья.

– Тебя что, агитировать подослали?

– Это ни к чему. Здоровья у тебя – кот наплакал. Скоро отрубишься на сутки-двое, а место напарничек твой займет. Его агитировать не надо, он и без того барабанит исправно.

– Слушай, гуру хренов… Убей ты меня. Прошу! Давай договор: ты меня здесь кончаешь, а я тебя там хороню по-человечески. Перевезу на кладбище, крест поставлю. Честное слово! А хочешь памятник из мрамора? И гроб с золотыми ручками! А?

– Не мешай мне читать.

Костя уставился в потолок. Стенные плафоны рассеивали свет книзу, и подвесные панели были похожи на беззвездное небо. От нечего делать он промурлыкал несколько популярных мелодий и, все так же глядя вверх, сказал:

– Странно… Я жену свою встретил. Ее тоже… того. Представляешь, у них там кланы – горняцкий, мануфактурный… черт-те что.

– Видал я этот мирок. Не слишком уютно.

– Ты там, небось, люмпеном каким-нибудь числишься, вот тебе и неуютно.