Апокалиптическая фантастика - Майк Эшли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На мое плечо опустилась рука.
Я ждал, когда будет произнесено мое имя, а за ним последуют и неприятности. Но отец опустился на колени и смотрел только на меня. Потом осторожно и серьезно сказал:
— Иди на улицу, Ной. Иди сейчас же, а я скоро приду.
Сперва я подумал, что отец хочет открыть несколько банок и бутылок и накормить женщину, прежде чем мы поедем дальше.
Но потом я увидел пистолет, торчащий из заднего кармана его брюк.
Я замешкался.
Отец снова посмотрел на меня. На этот раз он властно сказал: «Иди», и я пошел на улицу. Я не хотел бежать и приказал себе идти. Но я вдруг оказался на ярком солнце, ноги мелькали на бету, хлопнул и раскатился выстрел, а я едва его расслышал.
Мать окликнула меня, но не попыталась остановить.
Я пробежал мимо нее, всхлипывая и издавая собственные бессмысленные звуки.
— Подумать только! — бормотала старуха на грани эйфории. — Зима? Значит, у нас получилось, так ведь? Наступила зима. Мы спасли мир.
Мало кто обращал на нее внимание. Некоторые услышали ее голос и, может быть, прислушались к словам. Но все вокруг разговаривали. Всем хотелось отыскать развлечение в чем-то новом и неожиданном. Медленно и постепенно шум в большой комнате стихал, и тут бабуля договорила, а ее лицо опять стало пустым. Может быть, она вообще ничего не говорила. Я подумал, что слышал все, но не был уверен, что именно услышал. Могли существовать тысячи причин игнорировать болтовню этой старухи. Я так и собирался поступить, пока не взглянул на Мэй.
Они с отцом переглядывались. И взгляды эти были далеко не благостные. В какое-то зловеще растянувшееся мгновение мне даже показалось, что между ними вспыхнут молнии.
А потом они одновременно рассмеялись.
Смех этот словно намекал — мол, ничего смешнее мы не слышали. Мэй, опустив блокнот и ручку, похлопывала бабушку по спине, исподтишка разглядывая лица собравшихся в комнате. Остановив взгляд на человеке, наиболее озадаченном этой вспышкой смеха, Мэй очаровательно улыбнулась.
— У бабушки бывают кое-какие проблемы, — сообщила она.
Я благожелательно кивнул, не видя причин возражать.
— Она начинает путаться, — добавила она.
— Да все в порядке, — сказал я.
Но и такой ответ ее не удовлетворил. Ей требовалось прикоснуться ко мне. Пальцы Мэй сомкнулись вокруг моего локтя, а лицо приблизилось настолько, что я ощутил в ее дыхании запах вяленого мяса.
— И тогда бедняжка рассказывает поразительнейшие истории, — тихо, почти шепотом пояснила Мэй.
— В такое нетрудно поверить.
— Только не надо воспринимать всерьез ее болтовню, — посоветовал ее отец, кивая и подмигивая. — Она даже не понимает, где находится.
Может, и так, но бабуля вновь захихикала, издавая те же странные звуки, а ее взгляд снова обрел глубину и ясность. Она повернулась и посмотрела на нас, занятых своими разговорами, и открыла рот, готовясь разразиться новой тирадой.
Но Мэй ее перебила.
В ее действиях не было грубости, но действовала она решительно:
— Ты наверняка устала, бабушка. Не хочешь прилечь и немного поспать?
Бабуля моргнула, сопротивляясь внезапной смене темы.
Ее сын повернулся к мэру и сказал чуть громче, чем необходимо:
— Моей маме необходимо прилечь. У вас тут есть гостевая комната, лишняя кровать?..
— Гостей у нас не бывает, — признался мэр. — А все кровати наверху. — Но, оценив ситуацию, он милосердно добавил: — В соседней комнате есть удобная кушетка. Если дверь закрыть, то, я думаю, ваша мама сможет там отдохнуть.
Для внезапно заботливого сына этого оказалось достаточно.
— Пойдем, мама. Давай я тебе помогу.
И они вышли следом за мэром.
Я посмотрел на Мэй, она улыбнулась. Но когда я сделал вид, будто смотрю в другую сторону, ее лицо напряглось, а улыбка превратилась в нечто более жесткое.
Старый Феррис рассказывал о прошлых зимах, сравнивая их с нынешней. Мясник Джек стоял рядом с ним и вопросительно взглянул на меня.
— А что ты там записываешь? — спросил я Мэй.
Она подняла блокнот, явно удивленная, что до сих пор держит его:
— Ну, мне просто нравится писать. — Она и сама поняла, что это не ответ, закрыла блокнот и сунула его в карман обтягивающих брючек. — Когда мы выехали, я подумала, что здорово будет все записывать. Вести дневник. Может быть, я даже смогу когда-нибудь написать книгу о нашем путешествии.
— Книгу? — с сомнением переспросил я.
— Конечно книгу, — подтвердил Джек, подходя к нам. — Ты разве не думаешь, что когда-нибудь и где-нибудь наберется достаточно людей, чтобы имело смысл печатать новые книги?
Мэй с энтузиазмом кивнула:
— Это произойдет даже раньше, чем вам кажется.
Джек взглянул на меня. Я переводил взгляд с него на Мэй и обратно, но молчал.
Молчание тревожило девушку. Она делала вид, что это не так, но у меня возникло сильное ощущение, что она нервничает, потому что ей неуютно среди незнакомцев. Мэр вернулся из соседней комнаты, но отец Мэй остался там.
— Хочу проведать бабушку, — заявила она.
Я не получил приглашения пойти с ней, что меня немного уязвило. Она старалась не выглядеть как человек, который торопится, но все же она торопилась, проскальзывая между людей и мимо улыбающегося мэра. Столь же торопливо она вошла в незнакомую комнату и заперла за собой дверь.
Я смотрел на эту дверь, пытаясь разобраться в мыслях.
— Знаешь, что действительно странно? — спросил Джек.
— Болтовня старой дамы.
— В ее состоянии это не странно. — Джек подошел ближе. — Она могла болтать об инопланетянах или рогатых драконах, и никто не обратил бы на это внимания.
— Необычной была реакция девушки, — заметил я. — И ее отца.
Мой старый друг глубоко вздохнул.
— Что еще? — спросил я.
— Ты видишь тут где-нибудь Уинстона?
Человека его габаритов не заметить трудно, но, осмотрев залитую солнцем комнату, я его не увидел.
— Старушка болтала всякую чепуху, — говорил Джек. — Ну, там о спасении зимы, о спасении мира, помнишь? И тут я случайно взглянул на ее внука.
— И что?
— Видел бы ты его лицо. Щеки у него были краснее пламени костра.
— Сейчас я его не вижу.
— Рожа вся красная, — повторил Джек. — А потом парень вдруг раз — и буквально выбежал на улицу.
Наша учительница истории хотела показать нам и другие записи выпусков новостей — этих депеш с конца света, где показывали американские госпитали, набитые больными и умирающими людьми. Но после первого такого урока очень многие дети вернулись домой в слезах. И многие не смогли в ту ночь уснуть. Поэтому на второй день новый мэр, моя мать и несколько других важных личностей уселись у задней стены класса и вместе с нами смотрели на трясущиеся тела и военные конвои на экране телевизора. Собственных воспоминаний об этом у меня не осталось. Когда началась эпидемия «трясучки», отец набил наш фургон продуктами и повез нас на север, к домику у озера. Там не было ни телевизора, ни Интернета, а это значило, что мать тоже видела все эти ужасы впервые. Когда у меня не стало сил смотреть на экран, я посмотрел на нее. Но она просто сидела. Эмоций на ее лице отражалось не больше, чем на куске камня. Потом на экране появился длинный репортаж об уличных беспорядках: толпы людей пытались вломиться в аптеки и оружейные магазины, а репортер — щеголеватый парень с болтающимся на шее крупным крестом — объяснял, как люди охотятся за таблетками и оружием, чтобы убить себя и своих близких. «Самоубийство, — сказал он, — стало предпочтительнее медленной и мучительной смерти».
Я снова обернулся на мать. Ее лицо изменилось. Бледная, как молоко, она смотрела на экран прищуренными глазами и сжав губы, но все тело боролось, чтобы удержать рвущиеся наружу чувства.
В тот момент я испытал редчайшее ощущение — мне стало жалко эту женщину.
Начался другой выпуск новостей. Вместо людей, дерущихся за таблетки, мы увидели мужчину, сидящего посредине длинного стола и говорящего в микрофон. За другим длинным столом сидели несколько пожилых мужчин и женщин и внимательно его слушали. Не обращая внимания на свои трясущиеся руки, надтреснутый голос и стекающую изо рта слюну, он пытался объяснить роль его компании в наступившей катастрофе.
— Мои сотрудники использовали для создания вакцины стандартные методы, — сказал он. — Ослабленные вирусы применялись для этого множество лет. И успешно применялись, да. С помощью этих проверенных методов были побеждены свинка, ветряная оспа и корь. Наша ошибка состояла в том, что мы считали этот вирус естественным, природным. Следует добавить, что эту же ошибку допустили все.
Женщина за другим столом подняла руку:
— Как по-вашему, откуда взялся этот вирус?