Остров - Михаил Васильев

— Как в мяч! Как в мяч! — ликовал кто-то рядом. — Ух и дал!

— Чего там? Кого победили? — раздался другой, приближающийся, голос.

— Мамонтовца поймали, товарищ капитан-лейтенант.

— Да не мамонтовца, — возразил кто-то. — Вроде самого. Точно, матерый гад!

Из темноты вышел кто-то незнакомый, с густыми усами, с толстой веревкой, почти канатом, в руках.

Вокруг собирались, брели сюда по вспаханной земле черные:

— Правильно, давай вяжи его.

— Чего его вязать, — ворчал усатый, обдав перегаром, накинул петлю Мамонту на шею. — Сразу на ней этого бы и повесить.

— Успеем, — небрежно возразил самый старший, видимо офицер, до этого молча стоявший в стороне. — Не торопись.

— Правильно, не веревкой его вязать, — Подошел кто-то сильно пьяный. — Еще сапогом его по башке казнить. Растоптать, в землю втереть козла!..

Не слушая его, усатый затянул петлю, связал руки Мамонта спереди, сильно, с раздражением и злобой, дернул веревку. Мамонт оглянулся на старшего, наблюдавшего за ними.

— Никак вас, гадов, не добить, — пробурчал тот.

В лесу уверенно сновали, переговаривались черные, пробегали мимо к небольшой толпе, темнеющей дальше в поле. Кто-то вскрикивал и матерился там, в ее центре.

— Вот, велели принести, — доложил офицеру кто-то остановившийся, держащий под мышками охапки знакомого тряпья. — Одеяло или что-нибудь — замполита понесем. Без ноги, видать, остался. Жалко, — как-то неуверенно добавил он.

— Поищи, есть у них там бинты, какой-нибудь гипс?

"Есть!" — чуть не сказал Мамонт.

В руках у офицера появилась бутылка виски с косой золоченой этикеткой. Офицер надолго приник к ней. Матрос с тряпьем почему-то не уходил, стоял внимательно глядя на горло пьющего. В глубине леса будто зажгли свет.

— Подожгли уже, — сказал матрос. — Да у них там и не было ни хрена, в бомжатнике этом.

— Ладно, уносите замполита, он сам пусть там командует. А нам идти надо. Остались еще дела.

Черный все время дергал за веревку. На перекопанном поле будто только сейчас возникли, ставшие видимыми, ростки арахиса. По ним шли черные с Мамонтом сзади, на веревке, куда-то торопились с непосильной для него скоростью. В сумерках, освещаемых морем, блестели их мокрые от росы, будто вдруг ярко начищенные, сапоги. Все еще сумерки. Оказывается, времени прошло совсем мало. Он чувствовал как постепенно появляется, набухает, гигантский, в пол-лица, синяк. Как — то особо ощущалась пустота в этих связанных руках. Руки сами по себе ощущали, что в них должно быть какое-то оружие. Черный с веревкой нес его пулемет, сейчас без диска. Подгоняемый дерганьем петли и матерными угрозами Мамонт будто тоже торопился куда-то.

Большое открытое пространство. Поле все не кончалось. — "Чем? Неужели ни один мудак не видит?"

"Ну и как теперь?" — Сознание сопротивлялось реальности, отчего окружающее казалось ненастоящим, будто еще один сон. В голове один за другим рождались планы спасения, все нелепее и нелепее: панические судороги, замороженного будто, мозга. Вот черные вереницей заходят во двор Аркадия и один за другим проваливаются в яму из-под вина. Может еще и плавают в прокисших заплесневевших остатках. Каким чудом сохранившихся? Ну, может в скопившейся дождевой воде. Почему-то разыгралось воображение. Появляется обезьяна Псоевна с лопатой и засыпает беснующихся в бочке черных землей.

"Землею… Даже мечты будто ненастоящие, рисованные. Мультфильм какой-то. — На краю поля показалась крыша дома Аркадия. — Вот и осуществление мечты. Накликал."

Дом приближался, будто вылезал из-под земли. Мамонт давно не был здесь; рядом с домом появилось новое крыльцо, белеющее свежим деревом. Потом стало видно, что окна выбиты, зияют чернотой, все заметнее — дыры в крыше. Пулевые, хорошо знакомые Мамонту, и еще какие-то, разные.

Сразу стало понятно, что Аркадий там, у себя, — черные отсюда, издали, стали выкрикивать угрозы. Теперь, не торопясь, вразвалку, с Мамонтом на веревке, они шли к дому, вразнобой стреляя из автоматов. Черные были заметно пьянее чем раньше: по дороге выпили, наверное, из захваченных у мизантропов запасов.

В стенах стремительно появлялись черные дыры. От досок крыльца летели щепки. И совсем внезапно из черного окна хлестнуло длинное малиновое пламя, вдогонку запоздало прозвучал выстрел.

— Ложись! — крикнул кто-то. Но все уже лежали. Мамонт тоже. Как будто прямо над его головой взвизгнула картечь. Где-то там показался Аркадий, упал прямо рядом с разлетающимся от пуль крыльцом, вытянув перед собой длинный пулемет: тот, из которого он стрелял у скалы.

Низко, показалось, едва не задевая, полетели с той стороны светящиеся пули. Уткнувшийся лицом в землю, Мамонт успел увидеть, что это не испугало и не успокоило черных. Перебежками они двигались вперед, стреляя на ходу, мелькая между летящими пулями. Один, приподнявшийся выше чем надо, вдруг замер и бескостно обрушился на подогнувшихся ногах уже в качестве никому не принадлежащего тела. Поднялась бешеная стрельба, запредельный слитный грохот: все громче и громче. Черные стреляли отовсюду, растянувшись по всему полю, не задумываясь о пределах возможностей человеческого уха. Сейчас Мамонт слышал, как их много, больше, чем он думал.

Он лежал, зажав уши ладонями, ощущая лицом холодную землю и гладкие ростки арахиса в ней.

— Чего разлегся, урод! — Черный дернул за петлю. — Пошел!

Дорогу заслонил другой черный, он стоял на одном колене с американским гранатометом на плече. Там, далеко, граната влетела в окно, выбив остатки рамы. Дом содрогнулся, внутри полыхнул красный свет.

Оказалось, что черные уже идут, не пригибаясь и не торопясь. Никто теперь не стрелял. Они устало брели вперед, к дому. Там, внутри, быстро разгоралось пламя, над полем стелился дым.

"Сразу наповал… — слышалось впереди. — Теперь еще и Расстригина убили."

Рядом с убитым стояли несколько черных, бессмысленно смотрели на него. Конвоир Мамонта тоже остановился, бросив веревку. Достал из кармана бутылку виски, кажется хотел что-то сказать, но только махнул рукой в сторону дома и присосался к горлышку. Мамонт, прижав к груди веревку, двинулся вперед вместе с другими.

Мертвый Аркадий лежал в луже, вцепившись в землю руками так, что жидкая грязь выдавилась между пальцами. Тельняшка почернела от крови, только сбоку где-то оставалось полосатое пятно. Не отрывая от него глаз, Мамонт прошел мимо, зачем-то шел вперед, в наполненный дымом двор. Здесь суетились, сновали по сараям и пристройкам, из разгорающегося дома тоже что-то тащили. На Мамонта даже не оглядывались. На месте бочки была большая дыра, никто в нее не падал, не проваливался. На ходу он заметил, блестевшую там, высоко стоящую воду. Перед ним была дверь в сарай, там — мрак.

Здесь буднично пахло соломой и навозом. Мамонт наткнулся на какую-то металлическую сетку, сел рядом с ней на корточки, сидел, оглушенный тем, чего совсем не должно было быть.

"Оказывается, мы только считаем себя взрослыми, пытаемся здесь играть вопреки всему, пока не сталкиваемся с событием из подлинной, не из нашей жизни…" Мысли исчезли, любые мысли казались сейчас лишними и нелепыми.

Здесь, в этой, пахнущей едким навозом, темноте, он будто навсегда остался один, совсем, мир за стенами перестал существовать. Широко, до боли, раскрылись глаза, словно он хотел что-то разглядеть во мраке. Послышалось как нечто зашуршало, зашевелилось, потом шлепнулось рядом. Сверкнуло что-то зеленое, единственно видимая деталь непонятного существа-, фосфорно светящееся, глазное дно. Вот оно плоско повернулось, встало ребром. Шиншилла. Уже ненужное хозяину имущество.

"Животные умнее нас, потому что водку не пьют", — почему-то вспомнились слова Аркадия. Вот он, Аркадий, стоит о чем-то задумавшись, глядя в землю, не реагируя на его, Мамонта, слова. Наконец произносит: "Сметана." Опять чего-то задумал. Всего этого уже не будет после того трупа в черной тельняшке. Дальше все будет навсегда по-другому.

Шлепнулось еще и еще раз, слегка задев его. На мгновение Мамонт ощутил нежное прикосновение прохладного меха.

Совсем близко за стеной послышалось: "А где этот?.. Диссидент? — Дальше мат. — Быстрее в лес, лови гада!" — крикнул кто-то. Рядом, за досками, побежали, топая сапогами.

Мамонт вспомнил, что собирался пройти сарай насквозь, разыскав заднюю стену и выбив в ней несколько досок. Оказалось, что доски снизу прибиты к брусу, заваленному соломой и навозом. Забравшись за клетки, Мамонт начал копать руками и наконец нащупал в этом брусе мощные, еще и загнутые, гвозди. Под пальцами ощущалась толщина и непосильная прочность этих гвоздей и дерева. Избавившись от веревки, копал дальше, сначала мягкий навоз, перемешанный с опилками, потом землю. В сарай даже заглядывали несколько раз, но не заметили Мамонта в углу за клетками. Дверь осталась открытой, сарай быстро стал заполняться горячим дымом. Сразу ближе стал треск огня. Мамонт уже выкопал яму по пояс себе, но оказалось, что землю прочно удерживают корни травы, там, снаружи. Мамонт копал и копал, и снизу, и сбоку; почва внизу почему-то становилась влажной, постепенно превратилась в жидкую грязь. Подкопанная со всех сторон, глина стала глыбой килограммов на сто, ее с каким-то нелепым упрямством продолжали держать эти корни. Мамонт долго, в отчаянии, раскачивал ее, пинал ногами, надеясь вытолкать наружу. Глыба крошилась, раскачивалась все сильнее, но не поддавалась. Наконец, стала появляться какая-то щель.