Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2 - Генри Райдер Хаггард

— Я тоже не знаю, — отвечал я, — но в этой дикой стране так много загадочного, что мне будет досадно, если вся эта история окажется вымыслом! Во всяком случае, мы попытаемся и поищем. Мы намереваемся отправиться в Лекакизару, а оттуда, если будем живы, к озеру Лага. Если там живет белая раса, мы найдем ее!

— Вы — отважные люди, друзья мои, — сказал миссионере легкой улыбкой.

IV. Альфонс и его Анетта

После обеда мы осмотрели все здание и все строения миссии. Я должен сознаться, что это прекраснейший уголок во всей Африке!

Мы вернулись на веранду, где нашли Умслопогаса за его любимым занятием — он усердно чистил винтовки. Это была единственная работа, которую он признавал, потому что зулусский вождь не мог унизить своего достоинства какой-нибудь другой работой. Забавное зрелище представлял из себя огромный зулус, сидящий на полу, тогда как его боевой топор стоял около него, прислоненный к стене. Его тонкие аристократические руки деликатно и заботливо чистили механизм винтовок. Он придумал имя каждой винтовке. Одну, принадлежавшую сэру Генри, он называл «Громобой», другую, маленькую, но дающую сильный выстрел, прозвал «Малюткой, которая говорит, словно хлещет». «Винчестеры» он называл «Женщины, которые говорят так быстро, что не отличишь одного слова от другого», винтовки Мартини он называл «Обыкновенным народом», и так все до единой. Смешно было слышать, как он во время чистки разговаривал с ними, как с людьми, шутил самым добродушным юмором. Он беседовал также со своим топором, считая его, кажется, задушевным другом, и целыми часами рассказывал ему о своих приключениях. С присущим ему юмором, он называл свой топор «Инкосикази», что значит «супруга вождя» на языке зулусов. Я удивился такому названию и наконец спросил его об этом. Он объяснил мне, что его топор — женского пола, потому что у женщины привычка глубоко проникать во все. Он добавил, что его топор заслуживает названия «Инкосикази», так как все люди падают перед ним, подавленные его силой и красотой. Кроме того, Умслопогас советовался со своим топором при всех затруднениях, потому что этот топор, по его словам, обладает большой мудростью, так как «заглянул в мозги многих людей». Я взял топор и долго рассматривал ужасное оружие. Роговая рукоятка имела около трех футов длины, с шишкой на конце, величиной с апельсин, чтобы не скользила рука. Около набалдашника было сделано много зарубок, обозначавших число людей, убитых топором. Он был изготовлен из прекраснейшей стали и хорошо отшлифован. Умслопогас не знал наверное происхождение этого топора, так как взял его из рук человека, которого убил несколько лет тому назад[55]. Топор не был тяжел, весил всего два с половиной фунта[56], как я думаю, но в руках Умслопогаса был смертоносным орудием. Обыкновенно он с силой ударял врага несколько раз набалдашником топора, употребляя острие только в особых случаях. Благодаря этой привычке долбить врага, он и получил прозвище «Дятел». Умслопогас дорожил своим замечательным и ужасным оружием больше собственной жизни. Он выпускал его из рук только когда ел, но и тогда топор лежал у него под ногой.

Едва я успел отдать Умслопогасу топор, явилась мисс Флосси и попросила меня осмотреть коллекцию ее цветов, африканских лилий и цветущих кустов.

Некоторые были удивительно красивы, хотя совершенно неизвестны мне. Я спросил, не слыхала ли она о лилии Гойи, чудная красота которой поражала африканских путешественников. Эта лилия цветет только раз в десять лет и любит сухую почву. Позднее мне удалось увидеть этот редкий цветок, и я не сумею описать его красоту и необыкновенно нежное и сладкое благоухание. Цветок выходит из венчика луковицы толстым мясистым стебельком и иногда имеет до четырнадцати дюймов в диаметре. Сначала образуются зеленые ножны, потом появляются цветистые усики и грациозно вьются по стеблю. В конце концов выходит сам цветок, ослепительно белая дуга которого заключает в себе чашечку бархатистого малинового цвета; из середины этой чашечки выглядывает золотистый пестик. Я никогда не видел ничего подобного этому роскошному цветку, который мало кому известен. Смотря на него, я невольно подумал, что в каждом цветке отражается величие и слава Создателя! К моему удовольствию, мисс Флосси заявила мне, что хорошо знает цветок и пыталась вырастить его в своем саду, но безуспешно.

— Впрочем, — добавила она, — теперь такое время, что он цветет, и я постараюсь достать вам один экземпляр!

Затем я спросил ее, не скучает ли она здесь и не чувствует ли себя одинокой среди дикарей, не имея подруг-сверстниц.

— Одинока ли я? — возразила мисс Флосси. — О нет! Я счастлива и занята целый день, у меня есть друзья. Мне противно было бы находиться в толпе белых девочек, таких же, как я! Здесь, — продолжала она, качнув головкой, — я — это я сама! На несколько миль в окружности туземцы хорошо знают «Водяную Лилию», — так называют они меня, — и готовы все делать для меня. А в книжках, которые я читала о маленьких девочках из Англии, нет ничего подобного. Всего они боятся и делают только то, что нравится их учительнице! О, если б меня посадили в клетку — это разбило бы мне сердце! Я свободна теперь, свободна, как воздух!

— Разве вы не любите учиться?

— Я учусь. Отец учит меня латыни, французскому языку и арифметике!

— Вы не боитесь этих дикарей?

— Бояться? О, нет, они не трогают меня. Я думаю, они верят, что я Нгои (божество), потому что у меня белая кожа и золотистые волосы. Взгляните! — она сунула свою маленькую ручку за корсаж платья и достала маленький револьвер в виде бочонка. — Я всегда ношу его с собой заряженным, и если кто-нибудь тронет меня, я убью его! Однажды я убила леопарда, который набросился на моего осла. Он перепугал меня, но я выстрелила ему в ухо, и он упал мертвым. Шкура этого леопарда лежит вместо ковра у моей кровати. Посмотрите теперь сюда! — продолжала она изменившимся голосом, указывая вдаль. — Я сказала вам, что у меня есть друзья, вот один из них!

Я взглянул в том направлении, куда она показала, и увидел прекрасную гору Кения. Гора почти всегда скрывалась в тумане, но теперь ее лучезарная вершина сияла издалека, хотя подошва была еще окутана туманом. Вершина, поднимающаяся на двадцать тысяч футов к небу, казалась каким-то видением, висящим между небом и землей. Трудно описать торжественное величие и красоту белой вершины.

Я смотрел на нее вместе с девочкой и чувствовал, что сердце мое усиленно бьется и великие и чудные мысли озаряют мой мозг, подобно тому как лучи солнца искрятся на снегах горы Кения. Туземцы называют гору «Божьим Перстом», и это название, кажется мне, говорит о вечном мире и торжественной тишине, царящих там, в этих снегах. Невольно вспомнились мне слова поэта: красота — это радость каждого человека! И я в первый раз понял всю глубину этой мысли. Разве не чувствует человек, смотря на величественную, покрытую снегом гору — эту белую гробницу истекших столетий, — свое собственное ничтожество, разве не возвеличивает Творца в сердце своем? Да, эта вечная красота радует сердце каждого человека, и я понимаю Флосси, которая называет гору Кения своим другом. Даже Умслопогас, старый дикарь, когда я указал ему на снежную вершину, сказал: «Человек может смотреть на нее тысячу лет и никогда не наглядеться!» Он придал своеобразный колорит своей поэтической мысли, когда добавил протяжно, в виде пения, с трогательным выражением в голосе, что когда он умрет, то желал бы, чтобы его дух вечно находился на снежно-белой вершине, овеянный дыханием свежего ветра, озаренный сиянием света, и мог бы убивать, убивать, убивать!…