Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов

эту статью, но убедился, что ее пришлось бы переписать целиком. Нет мысли, нет положения, которые бы не напрашивались на возражения. Начав о того, что до 19 февраля 1861 г. в русской деревне царило восточное спокойствие, и все помыслы праздных рабовладельцев были сосредоточены лишь на извлечении наибольшего количества выгод от своих рабов, что эти последние находились в условиях, совершенно исключающих возможность личной жизни, и что малейшее проявление личного правосознания вызывало розги, экзекуции, военные постои и ссылку в Сибирь, и что там, где власть помещика в этом отношении была недостаточна, там на помощь ему приходило правительство, автор рисует картину освобождения крестьян от крепостной зависимости и огорчается, что вызвавший столько надежд в будущем, пробудивший в такой яркой форме общественное правосознание акт 19 февраля оказался всё же бессильным удержать общество в его новых мыслях и взглядах, так как крепостническое воззрение на человека, как на объект мероприятий, стало оживать, полная реакция охватила самые широкие общественные круги, и вскоре над всем была поставлена точка.

Думаю, что не только жизнь, но и история не назвала бы помещиков «праздными рабовладельцами» столько же потому, что не нашла бы в себе гражданского мужества для этого, сколько и потому, что не имела бы данных для отрицания всего великого значения той исторической роли, какую играло поместное дворянство в истории русского государства.

Думаю также, что не розга подавляла личное правосознание, а то, что вызывало розгу, что вызывает ее теперь и что будет вызывать ее всегда, ибо пробуждение человеческой личности начинается с момента влечения ее к хорошему, а не к дурному. Что касается обвинения общества, крепостнические взгляды которого остановили якобы дальнейшие реформы и умертвили возродившиеся надежды, то для всякого, кому ясно, что событие 19-го февраля столько же вызвало освобождение крестьян, как и событие 1 марта, эти обвинения кажутся непонятными.

Далее, крайне широкими размахами пера рисуется общая картина неудачных попыток правительства усвоить характер действительных недугов деревни и найти средства для их излечения. То кажется, что деревня распущена, и нужно ее подтянуть, то, что она экономически бессильна, и нужны лесоразведение, осушение болот, орошение, укрепление песков, элеваторы и сельско-хозяйственные склады, урегулирование железнодорожных тарифов, помощь кустарям и, следовательно, для всего этого – деньги, то есть кредиты: мелиоративный, ипотечный, мелкий и пр., и что при всем том, несмотря на свое явное бессилие разобраться в действительных нуждах деревни, правительство всё же не находило нужным, благодаря «нашей ведомственной обособленности», справляться об этом у сведущих людей, вследствие чего единичные голоса земских людей никогда не достигали своей цели. И только 23 января 1902 г. правительство, мол, сознало всю важность и значение опроса местных людей и поручило им в заседаниях комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности высказать свои взгляды. Таково длинное вступление к статье, сущность которой сводится лишь к охам и ахам о подавлении и унижении личности нашего крестьянина и совершенном лишении его условий для развития личной его самодеятельности. Фейерверк разноцветных мыслей автора и лиц, им цитируемых, заканчивается перлом, озарившим всю статью ярким светом совершенного незнания деревни:

«Не в сохах, трехполье, оврагах и песках дело, не в железнодорожных тарифах, не в слабом приливе денег в деревню, не в малоземелье и общинном землевладении даже, а в том, что лишаем население возможности единственно верным путем самому бороться со стихийными бедствиями, чего ему не хватает, чтобы результаты его труда, продукты земли, могли конкурировать на мировом рынке. Крестьянин – предмет. Столетия крепостного права приучили нас так смотреть на него и его так смотреть на себя. Он был столетия объектом мероприятий помещичьей власти, без прав, без имущества, без права думать о наилучшем устройстве своей жизни, но и без обязанности жить не одной данной минутой, а заглядывать далеко вперед. Манифест 19 февраля объявил его человеком и тем открыл ему возможность человеком сделаться. Но, чтобы он стал человеком, нужно еще очень многое другое. Нужно было, чтобы прежний рабовладелец признал его лицом, и чтобы он сам сознал себя личностью, не только облеченной неотъемлемыми правами, но и несущей не перелагаемые ни на кого обязанности. Отсутствие этого сознания в крестьянстве и есть основная современная «нужда» сельскохозяйственной промышленности»… «Он и ныне находится в положении ребенка, которого со всех сторон опекают и о котором заботятся другие. Ему не позволяют выйти из общины, дабы он не впал в нищету, не позволяют жить своей семьей, дабы «дом» не ослабел, ему не позволяют самостоятельно вести свое общественное дело, так как он не понимает своих интересов; земский начальник их понимает лучше. Пока ребенка водят на помочах, он не упадет, но и ходить не научится».

Затем – следующее:

«В начале июля 1896 года в значительном районе южной черноземной части Пермской губ. и смежных частей губернии Уфимской, после двух урожайных годов сряду ожидался вновь обильный урожай хлебов и травы. Вся местность представляла любопытную картину. Деревни были окружены скирдами старого необмолоченного хлеба. Не только все амбары, житницы и кладовые, но и хлева были завалены зерном. Небрежно сложенные стоги сена гнили на лугах. Полупромолоченная солома валялась повсюду в безобразных грудах. Кто брал ее, тому говорили спасибо. Хлеб уже собранный не стоило молотить: рыночная цена не окупала одних издержек молотьбы. Лучшего качества рожь продавали по 10 и 12 коп. за пуд. Население было завалено запасами зерна. Прошло 2 года, и тот же самый район охватил жестокий голод. Рожь появилась привозная. Крестьяне платили за нее до рубля за пуд, скот кормили соломой с крыш.

Пример экономического бессилия деревни разительный».

Хотя приведенный факт и мог бы с успехом красоваться в статье, опровергающей все доводы уважаемого профессора, так как несомненно доказывает необходимость разумного руководительства крестьянами и убеждает, что ни земский начальник, ни мировой посредник, ни всякий другой «опекун» не допустили бы такого разорения крестьян; но, очевидно, автор воспользовался им как доказательством отсутствия личного правосознания крестьян. Тем более интересны выводы автора и средства, рекомендуемые им для пробуждения этого правосознания, отсутствие коего у крестьян вызвало столь печальные результаты. Что же нужно для такого пробуждения?

Нужно, во 1) подчинение имущественных отношений крестьян действию писанного законодательства;

2) полный пересмотр закона о семейных разделах;

3) отмена розог;

4) отмена ссылки по приговорам обществ;

5) упразднение института администраторов – судей;

6) реорганизация земского представительства в смысле предоставления крестьянам-общинникам и крестьянам-собственникам, так же как и другим классам населения, права участвовать в заведывании делами о местных пользах и нуждах, посредством «избираемых» лиц. Что это: насмешка или заблуждение человека, ни разу не видавшего деревни и совершенно не знакомого