Павел I - Алексей Песков

О внезапном явлении Алексея Орлова из Ропши в Петербург со страшным известием слышали, наверное, многие, ибо кроме рассказа Панина сохранились также рассказы неочевидцев, записанные, видимо, со слов других неочевидцев: «Вдруг является тот самый Орлов – растрепанный, в поте и пыли, в изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости, его сверкающие и быстрые глаза искали императрицу <…>». Желающие узнать прочие подробности могут заглянуть в примечания.[92] А мы сильно сомневаемся в правдоподобности всех этих «сверкающих глаз» и «изорванных платьев», ибо такие детали сообщают обычно люди, слышавшие о деле в десятом пересказе. Впрочем, сообщение это любопытно не художественными красотами, а свидетельством о том, что Алексей Орлов лично прибыл в Петербург, чтобы доложить Екатерине о случившемся с глазу на глаз.

Между тем сохранилось три записки Орлова к императрице, непосредственно относящиеся к делу о безвременной кончине несчастного государя. Вот их содержание:

1. «Матушка Милостивая Государыня, здраствовать вам мы все желаем нещетные годы. Мы теперь по отпуске сего письма и со всею командою благополучны, только урод наш очень занемог и охватила его нечаенная колика, и я опасен, штоб он сегоднишную ночь не умер, а больше опасаюсь, штоб не ожил. Первая опасность для того, что он всио здор говорит и нам ето несколько весело, а другая опасность, што он действительно для нас всех опасен для того, што он иногда так отзывается, хотя в прежнем состоянии быть.

2. Матушка наша милостивая государыня. Не знаю, што теперь начать, боюсь гнева от вашего величества, штоб вы чего на нас неистоваго подумать не изволили и штоб мы не были притчиною смерти злодея вашего и всей России также и закона нашего. А теперь и тот приставленной к нему для услуги лакей Маслов занемог, а он сам теперь так болен, што не думаю, штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит бога, штоб он скорей с наших рук убрался.

3. Матушка милосердная Государыня! Как мне изъяснить описать, што случилось; не поверишь верному своему рабу, но как пред Богом скажу истину. Матушка, готов иттить на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете, но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя. Но, Государыня, свершилась беда: мы были пьяны, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором; не успели мы рознять, а его уже не стало. Сами не помним, што делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости меня или прикажи скорее окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили души навек» (см. РА. 1911. № 5. С. 25; АкВ. М., 1881. Т. 21. С. 430; Каменский 1997. С. 71–74).

Первая записка отправлена 2-го июля, вторая и третья – без дат. Первая и вторая сохранились в подлиннике, третья в копии. У второй записки оторвана нижняя часть листа, где стояла то ли подпись, то ли дата. Первая и вторая подтверждают официальное сообщение о том, что отрекшийся государь скончался после тяжелой непродолжительной болезни, третья доказывает всеобщую уверенность в том, что Петр Третий был убиен.

Записки хранились среди самых секретных бумаг Екатерины. После ее смерти, при разборке этих бумаг, в конце 1796-го года, их должен был читать Павел. По словам Ростопчина, одного из самых в ту пору доверенных лиц, третья записка была Павлом уничтожена, но Ростопчин успел снять с нее копию.

После этого записки пролежали в императорском архиве еще сто лет и были опубликованы только при праправнуках Екатерины. Новое младое племя поверило им так же искренне, как старшие поколения верили изустным преданиям об удушении Петра Третьего.

Прошло еще сто лет, пришло новейшее поколение, скептическое и недоверчивое к букве документа. Провели историческую экспертизу. Пришли к выводу: третья записка – подлог, фальсификация Ростопчина (см. Иванов 1995—96). Следовательно, документальных данных об убиении Петра Третьего нет – есть только слухи. Зато есть данные о его сильном недомогании (см. первую и вторую записки). Значит, можно думать, что он умер собственной смертию.

Провели медицинскую экспертизу, поставили диагноз: «Петр III страдал <…> маниакально-депрессивным психозом в слабой стадии (циклотимия) с неярко выраженной депрессивной фазой»; «страдал от геморроя», отчего «не мог долго сидеть на одном месте, а постоянно ходил по комнате»; «маленькое сердце», обнаруженное при вскрытии, «как знают врачи, означает дисфункцию и других органов, делает более вероятным нарушения кровообращения, то есть создает опасность инфаркта или инсульта» (Наумов 1993. С. 323; Иванов 1995. № 9. С. 15; Каменский 1997. С. 71, 76).

Конечно, инфаркт или инсульт в тридцать четыре года – редкое событие, но при геморрое и циклотимии случается и такое, особенно от страха. – Может быть, коллеги правы: миф мифом выбивают, ибо узнать, как было на самом деле, все равно нельзя.

Наверное, правы коллеги и в том, что Екатерина не могла желать такой скорой смерти Петра Третьего – «слишком рано для ее славы» (Дашкова. С. 78). Сценарии наших предыдущих революций оставляли образцом для последующих переворотов не убийство, а ссылку свергнутых – так бывало вряд ли только вследствие гуманизма победителей, но и по причине их опасений за собственную жизнь в том крайнем случае, если их самих свергнут.

Наверное, и Екатерина не собиралась нарушать традицию. Именно поэтому она поручила командовать охраной своего несчастного супруга второму по надежности человеку – брату Григория Орлова. Поэтому логично предполагать, что смерть Петра Третьего от руки брата Григория была на руку тем, кто хотел бы скомпрометировать Орловых в общественном мнении и, соответственно, принудить Екатерину отказаться от надежной гвардейской опоры ее трона и принять некоторые условия по ограничению ее власти.

Мы нисколько не удивимся, если после новых экспертиз логика предположений приведет к выводу о том, что насильственная смерть несчастного Петра более всех устраивала Никиту Ивановича Панина, и, как бы мы ни были убеждены в его порядочности, очевидно, что после цареубийства у него появлялась несомненная перспектива отлучить Екатерину от Орловых и поставить перед ней железное условие: отказаться от запятнанного кровию престола в пользу законного наследника Павла.

Не удивимся мы и обратным выводам – о том, что наибольшую выгоду из быстрой кончины злополучного императора извлекала сама Екатерина, ибо она отлично знала, что сила морального осуждения в политических предприятиях несоизмерима с силой гвардейских настроений, а гвардейские настроения тогда не могли пошатнуться от слухов об удушении Петра Третьего: гвардейцы – солдаты простые: они сами удавили бы императора, попадись он им под горячую руку 29-го июня. Известие о внезапной кончине несчастного супруга, конечно, потрясло ее: все-таки одно дело – желать ближнему зла, и совсем иное – стать причиной его смерти. И тут совсем неважно, умер Петр Третий сам по себе или был задушен – он бы не погиб так скоро, если бы остался царствовать. Но политически его смерть под караулом Алексея Орлова была Екатерине очень удобна, ибо отстраняла Орлова Григория от намерений жениться на ней. Не верится, чтобы она могла всерьез думать о публичном венчании со своим нынешним избранником. То есть как женщина, как страстная женщина, она, наверное, только и могла мечтать о таком мужественном спутнике жизни. Но как царица, мыслящая о всемирной славе, – нет. Она затевала революцию, чтобы властвовать, а не затем, чтобы стать основательницей династии Орловых на здешнем престоле.