Русский гамбит генерала Казанцева - Максим Федоренко

На Кавказе она отброшена к состоянию, характерному для рубежа XVIII–XIX веков. Со Средней Азией ситуация еще хуже — зачеркнуты труднейшие эволюционные изменения взглядов среднеазиатских народов на союз с Россией и принятие общероссийских условий общественной жизни и государственного обустройства. На Западе приграничная ситуация напоминает государственные отношения эпохи Ивана IV Грозного, то есть откатилась к XVI веку.

З. Бжезинский был отчасти прав, когда указывал на то, что «прежде одна из ведущих мировых сверхдержав» после прекращения существования СССР как геополитической реальности в настоящее время «…многими оценивается как региональная держава третьего мира». Этому статусу соответствуют и социальные условия в новой России, где треть населения живет ниже официально установленной черты бедности, однобокость и слабость ее экономики, не способной в полной мере конкурировать с экономиками развитых стран на мировом рынке, резкое снижение реальной боеспособности армии. Наличие ядерного потенциала у России, все еще значительного, но быстро устаревающего, по мнению Бжезинского не способно сгладить подобные впечатления.

Драматизм нынешнего распада усугубляется тем, что за границами районов этнического притяжения, вне современной России, оказались около 30 миллионов человек, считающих Россию своим Отечеством. Значительная часть российских соотечественников подвергается унизительной дискриминации по этническим мотивам, и в ряде случаев до сих пор не признается в качестве равноправной части населения вновь образовавшихся государств.

Заполучив право на самоопределение, мононациональные элиты этих государств не собираются предоставлять такое же право другим народам своих стран. З. Бжезинский характеризует состояние русского населения внутри и за границами России как «…исторический шок, который испытали русские».

Как свидетельствует Р. Плеханова, «исторический шок» привел русских к состоянию, которое уже испытывали жители России в период революционного излома 1917 года. Посетивший Россию в 1917 году известный французский журналист Клод Онэ, наблюдая результаты деструктивной деятельности различных радикальных сил, отмечал: «Странная, непонятная нам психология у русских: для них любовь к отечеству — чуть ли не преступление. Они с легким сердцем готовы допустить унижение, а то и разрушение их Родины».

Безразличным отношением русского общества к отторжению окраин, даже русских по духу, отсутствием по этому поводу «сокрушительного народного гнева» был удивлен и вдохновитель белого движения на Юге России генерал А. И. Деникин.

Возможным объяснением отмеченного факта является то, что для русского народа и связанных с ним общегражданскими узами народов, организующим и направляющим началом всегда выступала государственная власть. Во времена, когда власть своими стратегическими действиями способствовала реализации глубинных политических и экономических ожиданий россиян, русский народ представал как вполне патриотичный. При возникновении властных кризисов в России наблюдалось то, на что обратили внимание К. Онэ и А. И. Деникин. Ситуация в очередной раз повторилась в конце XX века, когда произошел частичный распад страны, сохранявшей продолжительное время геополитическую целостность.

В ослаблении позиций России на Евразийском континенте З. Бжезинский особую роль отводит углублению раздела России и Украины. Он приветствует действия националистического меньшинства, составляющего, по его же оценкам, около десяти процентов населения республики. Двойные стандарты «демократии по-американски» позволяют З. Бжезинскому настаивать на праве националистического меньшинства диктовать свои политические условия для всей Украины.

Но предпочтения большинства украинцев объективно ориентированы на согласие с Россией. Показательным примером, иллюстрирующим реальное отношение населения Украины к России, может служить бытовая сценка в пригородной украинской электричке, где самодеятельные певцы исполняли в вагонах песни для небольшого заработка. Пока парни пели песни на вечные песенные темы «о любви, встречах и расставаниях», денег им никто не подавал. Но как только они запели самодеятельную песню, где было сожаление о «разорванном» народе и потерянной единой стране, послышались возгласы: «Молодцы, спасибо! Дай вам Бог счастья», и кружка мгновенно наполнилась гривнами.

Этот эпизод лучше многих референдумов или самых обстоятельных академических размышлений проясняет ситуацию. Россия, вопреки мнению З. Бжезинского, по-прежнему обладает огромными интеграционными возможностями на «постсоветском пространстве».

Фактически апологет американского гегемонизма, предсказывая скорое окончательное разрушение России, выдает желаемое за действительность. Как можно на основе аргументов З. Бжезинского объяснить факт массовых демонстраций армянской молодежи, требующих воссоединения республики с Россией, или прошедшие 30 декабря 2002 года многотысячные демонстрации в Казахстане с аналогичными требованиями?

В последнем случае размах народных выступлений, по сообщениям корреспондентов, вызвал немалый конфуз у американских военных, размещенных на военных базах в этой республике. Симпатии к России с особой силой проявляются среди простых людей в приграничных с Россией славянских республиках, для которых состояние государственной разделенности братских народов представляется неестественным и временным.

Распад СССР и ослабление России привели к последствиям, опасным для мира в целом. Если во времена противостояния СССР и США, несмотря на обилие ядерного и обычного вооружения, угроза военных конфликтов казалась нереальной при сложившемся военно — стратегическом паритете двух сверхдержав, то теперь она не для кого не кажется несбыточной. Аргументы для такого вывода можно найти у З. Бжезинского в контексте его логических построений о том, что Евразия в XXI веке может стать главным геополитическим призом Америки.

Миру необходимо геополитическое равновесие, основы которого закладываются на Евразийском континенте. Россия и консолидирующий страну русский народ составляют естественную многовековую основу такого равновесия.

4.2. Была ли царская Россия «тюрьмой народов»?

К концу XIX века многовековой процесс формирования территориальных пределов Российского государства, судя по всему, подходил к завершению. С учетом складывавшихся геополитических реалий в начале XX века, после вхождения в состав России ряда регионов, наступали его последние фазы. Охватив шестую часть Земли, Россия обрела, как считали тогда, и это признавалось международными договорами, «свои естественные границы», уравнявшись в размерах с таким универсалистским образованием, как Британская империя. Несколько уступали им в этом отношении страны с зависимой периферией, такие, как Китай, Турция, Австро-Венгрия, Франция и Испания.

После октябрьских событий 1917 года под влиянием новых идей разностороннее изучение многонациональных особенностей российской государственности было подменено неоспоримым, как казалось тогда, заключением: «Россия в прошлом — тюрьма народов, достигших при новой власти, наконец-то, своего подлинного освобождения». Впоследствии под давлением «непогрешимых теоретических» указаний оно обрело в 20 — 30-е годы ХХ века концептуальную завершенность, получив широкое признание в СССР.

Не подвергаясь сомнению на протяжении нескольких десятилетий, это представление превратилось в монополию на истину, с набором общепринятых установок, исключавших другие подходы в освещении темы. Для преодоления «исторической несправедливости» большевики, исходя из своих теоретических представлений, пошли на признание за российскими народами права «на свободное самоопределение вплоть до отделения»30.

При этом под прикрытием интернационализма, по сути, копировались идеалы Запада: «одна нация — одно государство». Политические лидеры первых лет существования СССР утверждали, что «Советская Россия не имеет ничего общего с Россией николаевской или времен Керенского и Корнилова», подталкивая на практике народы к сплочению, но не на основе национального единства, а по классовой принадлежности.

Оценивая результаты политики большевиков, Г. В. Вернадский, один из ярких представителей русской науки за рубежом в 20–30-е годы ХХ века, признанный в США и Европе крупнейшим специалистом по отечественной истории, утверждал: «Независимо от социально-экономической программы вождей Советской революции, их программа по национальному вопросу сумела задеть такие струны в душе народов Евразии, которые их притягивали к Москве, а не отталкивали от нее». Как ему представлялось, с этого рубежа «…судьбы России и Евразии… нераздельно слиты между собою», ибо еще в прошлом «стихийный… процесс сплотил и продолжает все больше сплачивать племена и народности…» в этом своеобразном ареале мира «в единое культурное целое».