Люди как боги (сборник) - Сергей Снегов

– Отдохните, Эли, – посоветовал Павел. – Неизвестно, что нас ждет уже через час.

Я опустился возле Мери, рядом присел Лусин. Бедного Лусина терзали противоположные чувства: восхищение моим мужественным поведением – так он выразился, и страх, что я навлек на себя наказание. Но главным все-таки было отчаяние: Лусин все не мог прийти в себя после встречи с Андре. Притихший Астр глядел на меня такими восторженными и испуганными глазами, что я попросил Мери отвлечь его. Она отослала Астра, а мне с упреком сказала:

– Ты преувеличиваешь разум и знания своего сына, но недооцениваешь его человеческие чувства. Когда ты спорил с владыкой разрушителей, у тебя не было лучшего слушателя, чем Астр.

Лусин сказал со вздохом:

– Андре, Эли. Дешифратор тоже.

– Говори мыслями, их я разбираю легче, чем слова.

Он объяснил, что Ромеро надел на Андре дешифратор, но мысли Андре тоже не радуют. Я настроился на излучение Андре, он сидел в стороне от всех, качая головой. Мысли его были тоскливым повторением все той же фразы: «Жил-был у бабушки серенький козлик, ах, серенький козлик, ах, серенький козлик…»

– Как же должны были его мучить, чтобы весь мир сузился до какого-то паршивого козла, – сказал я.

К Андре подошел Астр. Андре встрепенулся, поднял голову – мне показалось, что на его тупом лице появился отблеск мысли. Астр о чем-то его спросил. Андре не ответил, но и не отшатнулся в испуге – он вслушивался.

Я вскочил. Лусин задержал меня.

– Не надо к ним подходить, – посоветовал он через дешифратор. – Астра, единственного, он не боится, пусть Астр с ним повозится. Поверь мне, я разбираюсь в поведении Андре.

– Да, конечно, Андре низвели до состояния животного, а животных ты изучил лучше нас.

Мери молчала, до меня не доносилось ее мыслей, но и без слов и мыслей я понимал, что мучает ее. Я сказал:

– Над обстоятельствами мы не властны, Мери. Немного первобытного фатализма нам теперь не помешает – будет то, что будет.

Она грустно улыбнулась и так растерянно кивнула, что мне показалось, будто она лишь притворяется внимательной, чтобы не обидеть. В дни перед пленом я редко встречал ее, а сейчас видел, что она изменилась. И уже не сомневался, что изменение будет неожиданным. Я не раз убеждался, что жду от Мери одного, а реально происходит совсем другое.

Она сказала, отвернувшись:

– Не то, Эли. Разве мы не считались с возможностью неудач, когда начинался поход? Я вижу сейчас, что была слишком эгоистична.

– Не понял, Мери…

– Сейчас объясню. Я хотела разделить твою судьбу, какая бы она ни была. Где ты, Кай, там и я, Кая, – так я думала. Но я не просто разделила твою судьбу, я меняю ее, и в плохую сторону: тебе сегодня было бы проще, если бы не было меня и Астра.

– Ты преувеличиваешь, Мери.

– Ты сказал Эдуарду: «Если бы не было рядом семьи, я принял бы решение о плене гораздо раньше». Не перебивай меня, мне нелегко будет снова… Я не облегчила, а отягчила твою участь. Мне надо исправить свою ошибку. Пока я в плену, я тебе не жена, а такая же пленница, рядовой член экипажа. Я не хочу занимать твоего времени больше других, не хочу особого отношения… И Астр тебе теперь не сын, он не обязан значить для тебя больше, чем любой наш товарищ! Ты должен быть полностью свободен в своих решениях!

Я молчал. Ничего нельзя было изменить, события вышли из-под контроля. И еще я с отчаянием думал, что взвалил на себя непосильную ношу.

– Слова, слова! – сказал я потом. – Разве из клеток мозга вытравить живую душу?.. И разве оттого, что я объявлю тебя такой же, как все, ты уже не будешь для меня особой? И если Астр скажет мне «адмирал Эли», а не «отец», он перестанет быть моим сыном?

Но Мери слушала только себя.

– Поцелуй меня, Эли! И пусть это будет наш последний поцелуй. Я освобождаю тебя от нас.

Я поцеловал ее. Она минуту обнимала меня, потом оттолкнула.

У меня разошлись нервы, я пошел поговорить с кем-нибудь, кто поспокойней. Я искал Осиму и Ромеро, но натолкнулся на Андре с Астром. Астр тянул Андре за руку, тот покорно ковылял за ним.

– Я говорю с ним, а он не понимает, – сказал Астр печально. – Слушает и не понимает.

Я схватил руку Андре – лицо его жалко исказилось, он отшатнулся. Он поглядел на меня слепыми глазами, в них не было ни намека на сознание. Я снова подумал: как должны были мучить его, чтобы довести до такого состояния, – и бешенство захлестнуло меня, ярость на разрушителей, на себя, на самого Андре.

– Узнай меня! – крикнул я. – Я приказываю: узнай!

Андре стал вырываться, я не пускал, впивался взглядом в его потухшие зрачки.

– Узнай меня! Не выпущу, пока не узнаешь!

Андре вырвался и кинулся прочь. Я, вероятно, бросился бы вдогонку, если бы Астр не загородил дороги. В его глазах были слезы.

– Так с друзьями не поступают, отец! – сказал он с негодованием. – Ты сильный, а он больной.

Мощная сила вдруг отшвырнула меня от Астра. Все вокруг сперва завертелось, потом помутилось. Я падал в мутной бездне, падал долго, падал отвесно, шли годы, бессчетное число лет, а я все падал – так мне казалось. Я состарился и умер за время падения, падал мой высохший труп, он сморщился, испарил свои атомы, превратился в крохотный комочек – и лишь тогда я возродился. Я находился в том же зале на том же месте. Вокруг меня были люди, мои друзья. Я видел страшное лицо Ромеро, помертвевшую Мери, полного ужаса Астра. Меня окликали, тянули ко мне руки, пытались пробиться ко мне.

Но я сейчас был недоступней, чем если бы унесся в другую Галактику. Великий разрушитель водворил меня в силовую клетку.

9

– Эли, что случилось? – кричала Мери. – Эли!

Она отчаянно пробивалась ко мне, другие тоже бились о неведомый барьер, как будто могли помочь, если бы очутились рядом. Осима, сохранивший спокойствие, приказал прекратить суету и вопли. Я отлично видел друзей, еще лучше слышал их – клетка, непроницаемая для тел, хорошо пропускала звуки и свет.

Осиме удалось наконец установить тишину. Он обратился ко мне так, словно испрашивал очередное распоряжение:

– Как чувствуете себя, адмирал? Повреждений нет?

– Все на высшем уровне, – отозвался я. Думаю, мне удалось говорить спокойно. Я попытался усмехнуться. – Меня изолировали от вас. И поскольку я лишен возможности свободно передвигаться, хочу передать власть, которой уже не способен нормально пользоваться. Назначаю своим преемником Осиму.

Ромеро размышлял вслух:

– Для чего разыгран этот спектакль, Эли? Вероятно, чтобы публично подвергнуть вас пыткам…

Пытки были навязчивой идеей Павла. Я потребовал, чтобы на меня не обращали внимания, что бы со мной ни случилось. Камагин молча сжимал кулаки, Мери плакала.

Больше всего я боялся, что разрыдается Астр, такое у него было перепуганное лицо, но ему удалось удержаться.

– Подходит время ужина. Ешьте и засыпайте, будто ничего не произошло, – сказал я. – Чем меньше вы станете смотреть на меня, тем легче будет мне и тяжелей разрушителям.

Вечером по эскалатору подали еду. В моей клетке ничего не появилось. Я усмехнулся. Фантазия Верховного разрушителя была скудна. Я растянулся на полу, как на постели. Никто больше не обращал на меня внимания, словно меня не было.

Когда половина людей заснула, к клетке подошел Ромеро.

– Итак, вас осудили на голод, дорогой друг. В древности голод считался одним из самых мучительных наказаний.

– Пустяки. Старинная пытка голодом многократно усиливалась неизбежностью смерти, а мне эта опасность не грозит – я должен возжаждать смерти, но не обрести ее.

Когда Ромеро ушел, я притворился спящим. Мери и Астр еще долго не засыпали, Лусин что-то горестно шептал, ворочаясь на нарах. Мало-помалу мной начал овладевать полусонный бред, перед глазами замелькали светящиеся облака, их становилось все больше, свет разгорался ярче.

Вдруг я услышал чье-то бормотание. Я приподнялся.

По ту сторону прозрачного барьера, прижимаясь к нему щекой и хватая его руками, стоял Андре. Лицо его кривилось, что-то лукавое проступало в безумной улыбке, а глаза, днем тусклые, яростно горели. Я подошел поближе, но и вблизи не разобрал его быстрого бормотания.

– Знаю, – сказал я устало. – У бабушки серенький козлик. Иди спать.

Андре захихикал, до меня донеслись слова:

– Сойди с ума! Сойди с ума!

Мне показалось, что я наконец за что-то ухвачусь в ускользающем мозгу Андре.

– Андре, вглядись в меня, я – Эли! Вглядись в меня, ты приказываешь Эли сойти с ума, Эли, Андре!

Не было похоже, что он меня услышал. Я перевел дешифратор на излучение его мозга, но и там был только совет сойти с ума. Он не жил двойной жизнью, как иные безумцы, и в тайниках его сознания не таилось ничего, что не выражалось бы внешне.

– Нет, Андре, – сказал я не так для него, как для себя. – Я не буду сходить с ума, мой бедный друг, у меня иной путь, чем выпал тебе.

Он хихикал, всхлипывал, лицо его кривилось, боль и испуг мешались с насмешкой. Он бормотал все глуше, словно засыпая: