Дар волка - Энн Райс

— Ну, так о чем же, черт побери, мама думает?

— Не бери в голову. Я не знаю.

— Она знает, — сказал Ройбен. — Она нашла взаимосвязь. Она с самого начала знала, что со мной все плохо, серьезно плохо, чувствовала, как чувствует только мать. А теперь я понимаю, что она знает.

— Думаю, ты прав. И не вижу, какой еще вред ты можешь причинить маме, если расскажешь ей всю правду. Но это одно дело, а вот врач из Парижа — совсем другое, кто бы он ни был. Ройбен, ты не можешь допустить, чтобы тебя поместили в эту частную больницу, в чьи-то руки. Это хуже любого, что ты только можешь себе представить.

— В чьи-то руки! Речь идет о какой-то частной психбольнице, секретной, никому не подчиняющейся.

Джим кивнул.

— Мне это не нравится. И не знаю, на самом деле, нравится ли это маме. Но она в отчаянии.

— Джим, я не могу рассказать ей. Частная больница, государственная, какая разница. Бояться, что твой сын стал чудовищем, — одно. А услышать, как он признается тебе в этом, со всеми подробностями, — она может этого не вынести. Кроме того, этого не случится. Это не мой путь. Если бы я смог все сделать по новой, то не стал бы говорить и тебе.

— Не говори так, Младший.

— Слушай меня. Я боюсь того же, чего боишься и ты. Что это существо поглотит меня, что я постепенно потеряю моральные ограничения, одно за другим, и в конечном счете перестану осознавать ситуацию и буду целиком повиноваться инстинктам…

— Боже правый.

— Но, Джим, я не сдамся без боя. Я не плохой, Джим. Я хороший. Я знаю это. Я чувствую это. Моя душа не оставила меня. Я не неразумная тварь, лишенная сострадания, неспособная творить добро.

Ройбен приложил правую руку к груди.

— Я чувствую это, здесь, — сказал он. — И хочу сказать тебе кое-что еще.

— Говори.

— Я не продолжаю меняться, Джим. Я достиг некоего равновесия. Я борюсь с этим, ищу способ, как договориться с этим, я учусь всякий раз, как это случается, но я не деградирую, Джим.

— Ройбен, ты сам сказал, что все остальное бледнеет в сравнении с тем, что ты думаешь и чувствуешь, когда наступает это превращение! А теперь хочешь сказать, что это не так?

— Моя душа не оскверняется, — сказал Ройбен. — Я клянусь. Посмотри на меня, сможешь ли ты сказать, что я не твой брат?

— Ты мой брат, Ройбен, — ответил Джим. — Но те люди, которых ты убил, тоже были тебе братьями. Проклятье, как можно сказать об этом еще? Женщина, которую ты убил, была тебе сестрой! Мы не звери дикие, во имя небес, мы человеческие существа. Мы все родня!

— О'кей, Джимми, спокойно, спокойно.

Ройбен протянул руку и подлил Джиму кофе в чашку.

Джим откинулся на спинку стула, стараясь взять себя в руки, но у него в глазах стояли слезы. Ройбен никогда не видел, чтобы Джим плакал. Джим был почти на десять лет его старше. Был уже рослым, умным и целеустремленным подростком, когда Ройбен только вылез из колыбели. Он просто не мог знать, каким Джим был в детстве.

Джим поглядел на лес. Клонящееся к закату солнце уходило на запад, дом отбрасывал большую тень на ближайшие к нему деревья, но дальше, где лес подымался вверх по склону, он был озарен чудесным светом, до южного своего края.

— Пока что ты даже не знаешь, что вызывает превращение и как это контролировать, — тихо сказал Джим. Его глаза глядели вдаль, голос был совершенно упавший. — Будешь ли ты теперь каждую ночь превращаться в это существо, до скончания дней твоих?

— Это невозможно, — ответил Ройбен. — Эти существа, Морфенкиндер, просто не выжили бы, если бы превращались каждую ночь, если бы это было так. Приходится считать, что дело обстоит иначе. И я учусь контролировать это. Учусь, как вызывать превращение и как останавливать его. Это существо, этот страж, он превратился по своей воле, мгновенно, когда счел необходимым. Я научусь.

Джим вздохнул и покачал головой.

Они молчали. Джим продолжал глядеть на лес. Зимний день быстро заканчивался. Интересно, подумал Ройбен, какие звуки может слышать Джим, какие запахи ощущать. Лес был живым, дышащим, шепчущим и всхлипывающим. Он был полон запахов, запахов жизни и запахов смерти.

— Просто исключительное место здесь, — сказал Джим. — Да, но какую цену ты заплатил за это.

— Мне ли не знать? — ответил Ройбен, сжав губы и с горечью улыбнувшись.

Сложил ладони вместе и начал молитву, завершая исповедь.

— Боже мой, я от всего сердца раскаиваюсь… от всего сердца раскаиваюсь, от всего сердца, клянусь, чистосердечно раскаиваюсь. Молю Тебя, укажи мне путь. Боже, вразуми меня, кто я таков, что за существо я теперь. Дай мне силу бороться с искушениями, не причинять никому вреда, не причинять вреда, но стать лишь силой любви во имя Твое.

Он произнес эту молитву со всей откровенностью, но не ощутил стоящего за ней чувства. Он ощущал окружающий мир, весь, будто крохотный уголек, искорку, называемую планетой Земля, вращающуюся вокруг Солнца, вращающуюся вместе с галактикой Млечного Пути, ощущал, как крохотна эта галактика в сравнении со Вселенной, лежащей за пределами человеческого понимания. И у него возникло печальное ощущение, что он говорит эти слова не Богу, а Джиму и ради Джима.

Их молчание было печально. Они были едины в этой печали.

— Как ты думаешь, прав ли был Тейяр де Шарден? — спросил Ройбен. — Что мы боимся того, что Бога не существует, лишь потому, что не способны физически осознать беспредельность Вселенной. Боимся, что личность теряется в этом, и что, возможно, существует сверхличность, которая правит всем этим, сверхосознающий бог, который вложил развивающееся сознание в каждого из нас…

Он умолк. У него никогда не было склонности к абстрактной теологии и философии. Ему нравились теории, которые можно было понять и применить, когда это нужно, ощутить, что каждая вещь имеет свое значение и судьбу в безграничном пространстве Вселенной. Даже он сам.

— Ройбен, — начал Джим. — Забирая жизнь разумного существа, виновного ли, невинного, ты идешь против этой великой силы прощения, какова бы она ни была, как бы ее ни описывали. Ты уничтожаешь это таинство, уничтожаешь силу его.

— Да, — ответил Ройбен, продолжая глядеть на дубы, которые уходили в тень дома по мере захода солнца. — Я знаю, что ты веришь в это, Джим. Но я чувствую это иначе, когда становлюсь Морфенкиндом. Чувствую, как нечто иное.

24

Ройбен поставил готовиться ягнячью рульку еще до того, как они отправились в лес, и мясо с овощами тушилось в котле весь день.

Потом Лаура приготовила сочный пряный салат из латука, помидоров и авокадо, заправив его нежнейшим оливковым маслом с травами. Они сели ужинать в утренней столовой, Ройбен, как обычно, ел все, до чего мог дотянуться, а Джим — всего понемногу.