Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Политика «легких денег» привела к росту промышленного производства и экспорта, но одновременно еще большими темпами рос перегрев фондового рынка, приносящий огромные прибыли спекулянтам. Период 1921–1928 гг. остается самым длительным в истории Америки отрезком времени, когда наблюдались устойчиво положительные доходы на акции. Средний реальный доход на акцию достиг в эту восьмилетку 25% годовых. В период с мая 1928 года по сентябрь 1929-го средняя цена акций увеличивалась на 40% годовых. Оборот торговли подскочил почти в два раза: с 2–3 млн. акций в день до 5,5 млн.

Попытки охлаждения фондового рынка, предпринимавшиеся руководством Федерального резерва, наталкивались на упорное сопротивление банков. Так, когда департамент ФРС в Вашингтоне попытался призвать свои банки оказать «прямое давление» на коммерческие банки, дающие «спекулятивные кредиты», отказывая им в федеральных кредитах, президенты региональных банков восстали, указывая, «что это предложение незаконно и невыполнимо одновременно: как можно обоснованно определить «спекулятивную ссуду»?»{1147}

Тем не менее, ФРС постепенно поднимала ставку, по которой она кредитовала коммерческие банки с 3% в 1925 г. до 5% в 1928-м. С февраля 1929 г. уже Федеральный резервный банк Нью-Йорка стал добиваться повышения дисконтной ставки до 6%, но теперь сопротивлялся Вашингтон, уступив только в августе{1148}. Однако было уже слишком поздно. Спекулятивный доход от игры на бирже настолько превышал ставку ФРС, что последняя уже не являлась серьезным препятствием. Ставка процента по онкольным ссудам в 1929 г. подскочила до 15–20%{1149} при том, что за II квартал 1929 г. на фондовом рынке можно было получить до 25% прибыли{1150}.

«Вся страна играла в финансовый покер с компаниями в неком казино, которое, как казалось, гарантировало прибыль, пока вы продолжаете активно спекулировать»{1151}. Однако, как только этот процесс останавливался, те, кто покупал акции в кредит, немедленно разорялись, что неизбежно приводило к обрушению фондового рынка[141]. Крах рынка должен был стать закономерным итогом безраздельного господства в США либеральной доктрины образца XIX в., утверждал У. Хаттон: «Это был абсолютно свободный рынок — естественная кульминация позиции республиканцев в вопросах собственности и неприкосновенности рынков, которую они отстаивали на протяжении первых 150 лет существования СДМ»{1152}.

Вновь избранный (в марте 1929 г.) президент США Г. Гувер, используя методы грубого нажима, попытается повлиять на банкиров и заставить их поддерживать дешевый кредит для торговли и промышленности, и не подпускать к нему биржевиков. Одновременно Гувер потребует от президента Нью-йоркской фондовой биржи обуздать спекулянтов, предупреждая редакторов и издателей об опасных последствиях биржевой игры на повышение. Однако деловой мир не спешил откликнуться на «моральное воздействие» президента.

Между тем, к сентябрю фондовый рынок достиг предела возможности амортизации избыточных капиталов. (Стоимость акций, котировавшихся на Нью-йоркской фондовой бирже, к тому времени выросла, по сравнению с 1924 г., в 3 с лишним раза — с 27 млрд. до 87 млрд. долл.) Рынок рухнул, ввергая мир в Великую депрессию.

УЖАС ВЕЛИКОГО КРАХА…

Весь ужас Великого краха состоит в том, что ему не найдено объяснения. У людей осталось ощущение, что резкий экономический спад может произойти в любой момент, без предупреждения, без причины.

До сих пор у специалистов нет единого взгляда на причины Великой депрессии, они все так же, как и 80 лет назад, остаются предметом поиска и ожесточенных споров. Среди наиболее популярных версий можно выделить следующие:

ЗАГОВОР

Версий заговора было сразу несколько, но наибольшую известность получили две.

— Сторонники первой версии указывают, что за 1920–1929 гг. по одному и тому же сценарию были построены три финансовые пирамиды, в 1920–1921 гг., 1927–1929 гг. в США и 1925–1927 гг. в Германии. По мнению одного из наиболее известных американских апологетов теории заговора К. Куингли, во главе заговора стоял управляющим Федеральным резервным банком Нью-Йорка в (1914–10.1928) Б. Стронг, «как объединенный кандидат банков «Дж. П. Морган» и «Кун, Леб и Ко»{1154}.

По итогам паники 1920 г. конгрессмен Линдбург в 1921 г. в книге «Экономические тиски» утверждал: «Согласно Закону о Федеральном Резерве, паники создаются на научной основе; данная паника была первой, созданной научно, она была просчитана подобно математической задаче»{1155}.

История кризиса 1920–1921 г. началась с подписания Версальского договора (в июне 1919 г.). Запущенная Первой мировой необычайная кредитная инфляция, с окончанием войны, обрушилась на Соединенные Штаты, вызвав рост цен, взлет на фондовой бирже и спекуляцию недвижимостью, достигшую своего апогея в ноябре 1919 г.{1156}.О масштабах инфляции говорит размер процентов по займам до востребования, которые достигли астрономической высоты — 20%{1157}.

Б. Стронг пошел на резкое ограничение денежной массы, подняв процентную ставку до 7%. Внезапное ограничение кредита привело к весне 1921 г. к тяжелейшей депрессии в истории США, головокружительное падение цен на 44% стало самым крутым падением за всю историю страны{1158}. Паника 1920 г. разорила 5 400 банков. Национальный доход в 1921 г. снизился на 15 млрд. долл. (или почти на 20%), работу потеряли миллионы людей (уровень безработицы за год вырос более чем в два раза){1159}.[142]

Великая депрессия привела к еще большим подозрениям, поскольку вызвала кардинальное изменение на американском банковском рынке — 16 000 банков или 52% их общего их числа, разорилось, 100 из оставшихся 14100 банков (менее 1%) стали контролировать 50% банковских активов страны. 14 крупнейших банков владели 25% депозитов{1160}. Конгрессмен МакФэдден в этой связи утверждал, что «денежные и кредитные ресурсы Соединенных Штатов отныне полностью контролировались банковским альянсом — группой First National Bank Дж.П. Моргана и National City Bank Куна-Леба». 23 мая 1933 г. МакФэдден обвинил ФРС в организации Биржевого краха «Я обвиняю их в присвоении более 80 млрд. долларов правительства Соединенных Штатов в 1928 г… Я обвиняю их… в произвольном и незаконном повышении и понижении цены на деньги… увеличении и уменьшении объема денежной массы в обращении в частных интересах… Это было тщательно подготовленное событие…»{1161}.

Примечательно, что одним из очевидцев биржевого краха был У. Черчилль, которого Б. Барух привел на фондовую биржу 24 октября 1929 г. По мнению Дж. Гэлбрейта, это было сделано специально, чтобы он увидел могущество банковской системы в действии{1162}. После принятия правительством Ф. Рузвельта в 1933 г. законов по контролю в сфере финансового и фондового рынков, строительство пирамид в Америке на время прекратилось. Остальной мир оставался полем свободной охоты…

— Приверженцы второй версии заговора подозревают в организации Великой депрессии управляющего Банком Англии М. Нормана, которому они приписывают поистине демонические черты. Одним из наиболее радикальных сторонников этой версии является Г. Препарата.

Демонические черты М. Нормана, по словам Г. Препарата, выразились в его способности обаять нужных людей. Первым из них стал Б. Стронг, управляющий ФРС, причем настолько явно, что президент США Г. Гувер обвинил его в том, что последний стал «ментальным довеском» Европы и Нормана{1163}.

По мнению сторонников «заговора Нормана», снижение процентной ставки ФРС в августе 1927 г. было осуществлено под давлением Нормана, который на конференции в Лонг-Айленде в июле 1927 г.[143], под угрозой обрушения золотого стандарта в Англии, убедил Стронга удешевить кредит. В этих целях Федеральный резерв не только понизил процентную ставку, но и в больших количествах начал скупать государственные ценные бумаги и банковские акцепты (на 445 млн. долл. за второе полугодие 1927 г.). Эти месяцы стали периодом самого масштабного увеличения банковских резервов за все 1920-е гг.

Угрозу золотому стандарту Англии, покоящемуся на кредитах Дж. П. Моргана и ФРС, представляли требования Франции, чьи кредиты Сити, благодаря высокой процентной ставке банка Англии, всего за полгода (11.1926–5.1927), выросли более чем в 30 раз{1164}. Подозревая банк Англии в спекуляциях, директор банка Франции Моро потребовал от Нормана поднять процентные ставки, в противном случае он (Моро) конвертирует французские счета в золото Английского банка.

Снижение Стронгом ставки ФРС привело к притоку капитала из США в Англию, принесшего с собой так необходимое Лондону золото. Банк Франции к середине 1929 г. также сумел конвертировать треть своих стерлинговых резервов в золото. Правда, согласно договоренности в Лонг-Айленде Банк Франции менял эти фунты не в Лондоне на золото, а в Нью-Йорке на доллары. В результате, как отмечал Ч. Харди, если в первой половине 1925 г. [Соединенные Штаты] потеряли золота на 140 млн. долларов, то за четырнадцать месяцев до мая 1928 г. потеряли золота еще на 540 млн. долларов. Первый протуберанец составил основу новой золотой валюты Германии; второй — основу золотой валюты Франции{1165}.