От Фарер до Сибири - Сигерт Патурссон

пользуясь возможностью поговорить с крестьянами, встречавшимися по пути, заглядывал в кабаки, чтобы в непосредственной близости познакомиться с жизнью простого народа. В деревнях, пользующихся дурной славой, следует проявлять осторожность и не смотреть нагло по сторонам, хотя, даже будучи одетым как местный и зная соответствующие выражения, не так просто для легко вычисляемого чужестранца избежать внимания со стороны местных жителей. В таких случаях следует как можно скорее покинуть деревню.

В отдельных случаях мне очень везло со случайной оказией и поэтому удавалось путешествовать очень дешево. Однажды я ехал с крестьянином, который должен был возвращаться в свою деревню, находившуюся в 35 верстах. Поездка должна была стоить всего 50 копеек. Начало вечереть, когда она закончилась. После многодневных недосыпаний я чувствовал себя уставшим и поэтому решил остановиться у крестьянина и переночевать в его хате. Потихоньку начинало темнеть. Когда множество моих дорожных сумок занесли в прихожую дома крестьянина, я повесил револьвер на стену и пошел на улицу, чтобы купить в магазине чего-нибудь поесть на ужин. Когда я вернулся, крестьянин стоял во дворе и разговаривал с человеком, у которого было очень неприветливое и лукавое лицо. Шла ли речь обо мне? Может быть, они задумали что-то плохое насчет меня? Во время нашей поездки мне всю дорогу казалось, что в облике крестьянина таилось что-то отталкивающее – в частности, он почти не отвечал на мои вопросы. Мне сразу бросилось в глаза, что все мои вещи стояли в другом порядке, чем изначально, когда я вышел в город. Когда я рассмотрел их поближе, выяснилось, что одна сумка была открыта и обыскана, из нее пропало несколько не очень ценных вещей. При этом револьвер висел нетронутый на стене. По гостиной ходила хозяйка, накрывая на стол перед ужином. Затем зашел хозяин, сел за стол и спросил меня, не хочу ли я с ними поесть. Ужин состоял из чая, черного хлеба и густых кислых сливок в чаше, куда надо было макать хлеб, помимо миски со сладким творогом и сметаной.

По окончании ужина (хозяин просидел все время, практически не проронив ни слова, его жена также была немногословна) мне постелили на полу. Мужик спросил, собираюсь ли я ехать рано утром следующего дня, и мы договорились, что он меня подбросит к ближайшей станции. Постепенно меня охватил странный испуг, я чувствовал почти наверняка, что ночью на меня хотят напасть. Поэтому я решил остаться бодрствующим, как бы мне ни хотелось спать. Хозяева заползли на полати, а я снял с себя куртку и улегся на полу. После получаса напряженного ожидания чего-то неприятного я снял со стены револьвер и положил его рядом с собой. Вокруг было тихо как в могиле, а снаружи на летнем ночном небе мерцали звезды над легкими сумерками, которые вскоре должны были уступить место солнечному багрянцу. В полночь я посмотрел на свои часы, они показывали 12.15; желание спать, которое меня так одолевало, начало проходить, да и в любом случае я не мог закрыть глаза. Вдруг с полатей послышался шепот, и вскоре хозяин бесшумно спустился оттуда по маленькой лестнице. Я схватил револьвер правой рукой и спрятал его под одеяло. Мужик посмотрел на стену, где ранее висел револьвер, и, по-видимому, удивился, его там не увидев. Он покосился несколько раз на меня, пока я неподвижно лежал с полузакрытыми глазами, и потом исчез в дверях. Теперь речь идет о жизни или смерти, подумал я, после чего вскочил, зажег свечу и сел с краю стола с револьвером наготове. Спустя мгновение послышались звуки шагов, шепот в коридоре, потом открылась дверь и в комнату вошли трое мужиков бандитской внешности со сверкающими ножами в руках. Бандиты явно не ожидали встретить меня в защитной позиции, но, тем не менее, были настолько агрессивны, что, несмотря на мою угрожающую стойку и недвусмысленное предупреждение, они на меня накинулись. Как мне ни было неприятно, но я был вынужден привести в действие свою угрозу стрелять при первой опасности нападения на меня. Мне не хотелось убивать человека, разве что в случае самой крайней необходимости, поэтому я выстрелил ближайшему ко мне разбойнику в левую ногу. Как только раздался выстрел, он повалился на пол, другой негодяй и мой хозяин-предатель, стоявшие сзади, тут же выбежали наружу. Раненый лежал, ныл и ругался, не имея сил подняться, тогда как жена хозяина с криком спустилась с полатей, чтобы тут же вернуться обратно, завидев меня с дымящимся револьвером в руке. Не обращая внимания на стоны и буйные вопли мужика и его неудачные попытки подняться, я остался на месте в ожидании, что произойдет дальше.

Начало светать. Я посмотрел в оконце в гостиной и увидел, как к дому бегом спешили три человека, свернувшие к нему с дороги. Они вошли – это был мой «хозяин», поляк, бывший политическим ссыльным, и староста деревни (главный представитель властей). Меня должны были арестовать. Тем временем поляк, хороший друг старосты, явно имевший влияние в деревне, подошел ко мне, и когда я в ответ на его вопрос сказал, что владею английским, сообщил мне на этом языке, что он позаботился, чтобы староста незамедлительно помог мне отсюда исчезнуть. Мне следовало идти за ним домой, где стояла закрытая карета, готовая меня принять. Позже днем должен был быть отправлен мой багаж. Крестьяне утверждали, что я на них напал, и собирались оговорить меня, чтобы меня обвинили в попытке убийства. Когда я ушел со старостой, появились два мужика, чтобы забрать раненого и отвести его домой. Поляк сказал мне при прощании, что он позаботится о моих вещах. По его словам, уже послали за фельдшером и происшествие не будет иметь для меня последствий. Я поблагодарил его за заботу, он же рекомендовал мне остерегаться ночевать где угодно и у кого угодно, а лучше всего для меня было либо вообще ни у кого не останавливаться на ночлег, либо делать это только на станциях – самым же лучшим вариантом было использовать как пристанище исключительно почтовых лошадей и почтовые станции. Под защитой старосты я пришел к нему домой во двор, он меня коротко допросил о том, что произошло ночью, прекрасно зная, кем был третий грабитель, но при этом не считая, что это имело какое-то отношение к делу. Если бы я того желал, я мог бы остаться в деревне, пока будут допрашивать нападавших мужиков, но, поскольку они, по всей вероятности, собирались лжесвидетельствовать, а у меня не было никаких доказательств, дело могло легко привести к неприятностям для