Ручная кладь - Нина Охард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы должны выдать тестовую версию, но мы не укладываемся в сроки. Я начинаю задерживаться до девяти на работе, но очень скоро получаю нагоняй, потому что за переработку мне должны доплачивать, а делать это никто не хочет. Когда я начинаю возмущаться, то в ответ слышу долгую лекцию минут на сорок о необходимости повышать эффективность труда. Заканчивается все предложением поставить компьютер мне дома. Нескрываемая циничность и показуха вызывает смех, но компьютер дома, конечно здорово, и я с радостью соглашаюсь.
Через некоторое время в нашей команде происходит пополнение, вдруг выясняется, что вместе с нами еще будет работать программист из Финляндии. Нам сообщают, что он хороший Джава программист. У финна трудно произносимое имя, американцы зовут его Андрэ. Это молодой парнишка двадцати пяти лет, недавно закончивший в Финляндии университет. Как он попал в проект мне непонятно. Андрэ оказывается неплохим парнем, туповатым, но доброжелательным и исполнительным. Он неплохо говорит по-английски и понимает меня лучше американцев. Пит его явно недолюбливает, хотя не может объяснить почему. Теперь мне приходится выслушивать жалобы на Андрэ.
Виталик не пишет. Я стараюсь о нем не вспоминать. Мне пишет только моя подруга Ленка, с которой я оставила сына. Взять сына в Америку я не смогла, по здешним законам до 12 лет ребенка нельзя оставить одного и я должна нанимать няню. Это сейчас мне не по карману.
Наконец то компания выдала мне мобильник с корпоративной сим картой, предупредив, чтобы в Россию не звонила, потому что телефон только для служебных нужд. Мне все равно, и я звоню домой.
Ленке хвастаю мобильником, теперь есть возможность обсуждать всякие новости и строить планы. Она постоянно спрашивает о Виталике. «Нет, не звонил и не писал». Мне не хочется его обсуждать, это причиняет боль. Она же снова и снова заводит разговор. Я не знаю, зачем. Иногда кажется, что ей нравится ковырять ногтем в ране.
Меня не мучает ностальгия. Работа, работа и только работа. Все что не касается работы выбивает меня из колеи. У меня полная уверенность в том, что теперь все зависит только от меня, нужно поскорее закончить проект, и наступит большое прекрасное мое американское счастье. Я стараюсь работать как можно больше. В работе забываешь о боли, в голову не лезут грустные мысли, и нет ни времени, ни сил на мысли о Нем.
Самое страшное, это выходные. Куда деваться человеку в этой деревне, по Питерским меркам, если у него нет машины? По совету своей однокурсницы Ольги, которая живет в штате Оклахома, по воскресеньям я хожу на курсы английского в Православную общину. Здесь учат бесплатно. Учат, конечно, громко сказано, лучше сказать – занимаются английским с теми, кому не по карману платить за курсы или преподавателя. Занятия заключаются в том, что мы повторяем за преподавателем слова и фразы на определенную тему, а потом из них устраиваем диалоги между собой. Темы самые жизненные: магазин, больница, на улице, на работе итд. Все это рассчитано на людей, не знающих язык совершенно. Я вроде как говорю, но с ошибками и с акцентом. Постепенно начинаю себя ловить на том, что разговариваю и даже думаю этими заученными языковыми штампами. Курсы тоже отвлекают от мыслей о Нем. Я пытаюсь бороться с воспоминаниями всеми возможными способами, например, как только в голове возникают картинки из прошлого, я стараюсь думать на английском.
У нас сегодня очередная комиссия. Из Лос-Анжелоса, где расположен головной офис нашей фирмы, прилетает целая делегация. Мы даже, несмотря на помощь Андрэ, срываем сроки и нам присылают еще одного менеджера. Утро начинается митингом (от английского митинг встреча), опять вместо того чтобы работать мы слушаем доклады и презентации руководства. Народу приехало настолько много, что в комнате становится нечем дышать и некуда сесть. В духоте и тесноте мы слушаем, что мы должны делать, как мы должны работать. Нам сообщают, сколько было продуктов продано, какие выручки и т. д. Я не понимаю половины слов и практически всю абривиатуру. Я не понимаю, зачем мне все это объясняют, особенно учитывая тот факт, что я контрактер и по окончанию контракта все равно уеду. А еще у меня сроки сдачи, и я должна работать. Из последней делегации я знаю только Ника. Он был моим менеджером в прошлый раз и думаю, что это с его подачи меня вытащили из России. Ник немец, его семья сбежала в Америку после войны. Кто-то из родственников погиб (замерз) под Курском, и семейные предания хранят ужасы русской зимы. Рассказывать Ник про это не любит. Мы с ним достаточно долго работали вместе, прежде чем он это рассказал. И может быть и не рассказал, если бы не желание съездить в Курск, посмотреть на белых медведей. Мои заверения, что Курск, это теплый южный город, не возымел на него ни какого действия, он мне не поверил и хотел бы в этом убедиться сам лично. Перспектива заблудиться среди полярных льдов и быть съеденным белым медведем его пугает, поэтому он уже много лет откладывает поездку. Вообще Ник отличный мужик, очень порядочный и трудолюбивый, а временами даже веселый. Он единственный во всей компании, кто не учился в колледже, а с 12 лет работал. Он как настоящий американец, прошел долгий путь от подмастерья в гараже, до топ-менеджера небольшой АЙТИ компании. Не смотря на наши коренные разногласия по всем ключевым вопросам, с Ником мне проще в том плане, что он понимает, что я приехала сюда зарабатывать деньги. Он смотрит сквозь пальцы на формальные проблемы, которые периодически возникают. Не подписала вовремя, не одобрила, не согласовала, забыла, заработалась – он звонит, пишет, напоминает. Ему не сложно. Для него работа главное, как и для меня, в этом мы похожи.
В честь
