Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теория относительности Эйнштейна еще до его визита в Шанхай в 1922 г. стала ассоциироваться в Китае с революционными преобразованиями. Одна китайская газета провозгласила ее «отправной точкой революции, которая перевернет весь мир науки». В другой было написано, что «влияние Эйнштейновской революции даже больше, чем влияние реформации Лютера или экономической революции Маркса»{502}.
Инициатором приглашения Эйнштейна в Китай был китайский ученый Цай Юаньпэй, который после революции 1911 г. некоторое время занимал пост министра образования и впоследствии стал одним из лидеров «Движения 4 мая». Он пропагандировал современную науку в Китае, и эта кампания во многом была продолжением усилий, описанных в главе 5. С середины XIX в., особенно в период политики «самоусиления» (или «движения по усвоению заморских дел») в последние десятилетия правления династии Цин, политические реформаторы пытались заменить древнюю конфуцианскую философию современной наукой по примеру европейской и американской. С этой целью в марте 1921 г. Цай отправился в Германию, чтобы пригласить ведущих европейских ученых посетить Поднебесную. В Берлине Цай познакомился с Эйнштейном и предложил тому $1000 (более 10 000 в сегодняшних деньгах) за чтение цикла лекций в Пекинском университете. Эйнштейн принял предложение, хотя в итоге провел гораздо больше времени в Японии. Но Цай все равно был горд тем, что «интеллектуальное светило XX в.» ступило ногой на китайскую землю{503}.
Революция 1911 г. привела к возобновлению инвестиций в науку. Хотя она и не была социалистической (к социализму Китай перешел позже, в 1949 г., когда возникла Китайская народная республика), имелось множество примечательных параллелей между тем, что происходило в этот период в Китае и в Советском Союзе. Как и их советские коллеги, китайские лидеры усматривали тесную связь между политической и научной революцией. «Движение 4 мая» подтолкнуло китайское правительство к организации ряда новых научных учреждений. В 1919 г., сразу после начала студенческих протестов, Цай одобрил создание новой физической лаборатории в Пекинском университете. К 1930 г. в Китае было открыто 11 новых физических факультетов, в том числе в Уханьском и Шанхайском университетах{504}.
Наряду с активным формированием внутреннего научного потенциала китайское правительство взялось за налаживание новых международных научных связей. Авторитетных европейских физиков, включая Эйнштейна, Нильса Бора и Поля Дирака, приглашали в Китай для чтения лекций, тысячи китайских студентов были отправлены учиться в университеты Европы, США и Японии. В некотором роде это также было продолжением давней традиции. Как мы уже увидели в предыдущих главах, в научной сфере Китай и раньше не был оторван от внешнего мира. Начиная с раннего Нового времени, китайские ученые обменивались научными идеями с коллегами со всего мира, а с середины XIX в. многие китайские студенты изучали естественные науки в европейских и американских университетах. Но после революции 1911 г. масштабы этого интеллектуального обмена значительно расширились. В первые четыре десятилетия XX в. более 16 000 китайских студентов получили естественно-научное и инженерное образование в университетах США{505}.
Многие из этих студентов отправились в Соединенные Штаты благодаря специальной новой программе, разработанной американским правительством. В 1908 г. президент Теодор Рузвельт одобрил введение Боксерской стипендии (Boxer Indemnity Scholarship). На тот момент Китай был должен США более $24 млн в качестве компенсации за ущерб, нанесенный в 1901 г. в ходе восстания против европейского и американского присутствия в Китае, которое стало известно как Ихэтуаньское восстание, или Боксерское восстание (китайцы, недовольные засильем иностранцев, начали создавать тайные общества – «Ихэтуань» и другие; участники этих обществ занимались физическими упражнениями цюань, схожими с кулачным боем, и европейцы прозвали их «боксеры»). Рузвельт решил, что необязательно требовать выплаты этих денег напрямую: китайское правительство могло использовать их для оплаты обучения своих студентов в американских университетах. Это было не столько актом благотворительности, сколько хитрым дипломатическим ходом: образовательная программа позволяла обеспечить приток средств в американские университеты и одновременно с этим формировала интеллектуальное развитие Китая. Как заметил один из советников Рузвельта, «та нация, которая преуспеет в воспитании молодых китайцев нынешнего поколения, будет той нацией, которая… пожнет самую щедрую отдачу в виде морального, интеллектуального и коммерческого влияния»{506}.
Чжоу Пэйюань был одним из многих китайских студентов, получивших образование за рубежом в первые десятилетия ХХ в. Он родился в состоятельной семье в провинции Цзянсу, но после революции 1911 г. ему с родителями приходилось постоянно переезжать – власть на местах переходила от одной враждующей политической группировки к другой. Наконец они осели в Шанхае, где Чжоу начал учиться в школе при американской миссии. Но, как и многие представители его поколения, Чжоу испытывал глубокое недовольство состоянием китайского общества. В мае 1919 г. он присоединился к студенческим протестам, скандируя вместе со всеми у ворот школы «Долой империализм!» и прочие лозунги. Директору это не понравилось, и Чжоу исключили из школы. Его отец был в ярости: как юноша собирается жить дальше?{507}
Какое-то время Чжоу искал свой путь. Он даже провел некоторое время в буддийском храме, расположенном в лесах к западу от Шанхая. После многодневной медитации в голове у Чжоу наконец-то созрело решение. Он слышал о возможности учиться за рубежом, имевшейся у китайских студентов. Чжоу решил, что поедет в Соединенные Штаты и выучится на «физика мирового класса». Честолюбия ему явно было не занимать. Однако прежде Чжоу пришлось поступить в Университет Цинхуа в Пекине. Это новое учебное заведение было основано в 1911 г. специально для подготовки китайских студентов к последующему обучению в рамках рузвельтовской «боксерской» программы. Именно во время учебы в Пекине Чжоу впервые узнал о теории относительности. Когда он прочитал в местных газетах о визите в Шанхай Альберта Эйнштейна, он тут же купил его книгу в переводе Ся Юаньли{508}.
Чжоу окончил Университет Цинхуа в 1924 г. и в том же году отправился за океан. Первые два года он провел в Чикагском университете, затем перешел в Калифорнийский технологический институт, где начал работу над диссертацией, впоследствии опубликованной в American Journal of Mathematics. Чжоу одним из первых представил подробные решения уравнений, предложенных Эйнштейном в рамках общей теории относительности. С момента публикации Эйнштейном этих «уравнений поля» в 1915 г. математики искали решения, которые бы описывали реальные физические системы: например, определяли точное влияние массы планеты или звезды на искривление пространства-времени. Чжоу, который занялся физикой лишь после исключения из школы, дал ответ на этот вопрос{509}.
В 1929 г. Чжоу вернулся в Китай и получил должность профессора физики в Университете Цинхуа. Так из бунтаря-изгнанника он превратился в уважаемого профессора. В последующие годы Чжоу продолжал работать над теорией относительности и в 1935 г. получил невероятное предложение: его пригласили провести год в Институте перспективных исследований Принстонского университета, где обосновался Эйнштейн после отъезда из Германии. В Принстоне Чжоу и Эйнштейн вели многочасовые беседы, обсуждая более широкие следствия из общей теории относительности, касавшиеся, в частности, структуры Вселенной. Вселенная статична? Или же она расширяется? Это был один из важнейших вопросов, стоявших перед физиками в 1930-е гг., и ключ к разгадке содержался в уравнениях Эйнштейна. Чжоу был среди тех, кто настаивал (и в конечном счете оказался прав), что из общей теории относительности следует существование расширяющейся Вселенной. Помимо физики, Эйнштейн рассказывал Чжоу о своей поездке в Китай и о глубоком уважении к китайской культуре. «В наших личных беседах он выражал глубокую симпатию к трудолюбивому китайскому народу… и возлагал большие надежды на нас как на нацию с долгой цивилизационной историей», – позже вспоминал Чжоу{510}.
В начале 1937 г. Чжоу вернулся в Китай. Летом того же года развернулась полномасштабная Вторая японо-китайская
