Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды Эдик нашёл заметку в либеральной газете о намечавшемся учредительном (восстановительном) съезде партии социал-демократов (меньшевиков) в Москве. У капитана Громобоева возникла мысль — скатать в столицу, послушать умных людей, тем более приятели по Афгану пригласили на проводимую в эти же дни встречу ветеранов дивизии. Вроде бы прошло после войны всего-то ничего, пара лет, а товарищей-однополчан потянуло друг к другу. Вот оно — настоящее боевое братство, о котором столько говорят! Наверное, всех начала мучить ностальгия, нахлынули воспоминания о годах боевой и бурной молодости.
Задумано — сделано! Эдуард уехал в столицу на три дня, послушал дискуссии идеологов разных течений от анархистов до монархистов, набрал ворохи литературы, видел на форуме даже последнюю «меньшевичку», настоящий музейный экспонат. Бабуся, чудом выжившая в годы репрессий и террора, млела от удовольствия, находясь в центре внимания и, расчувствовалась до слёз. «Божьему одуванчику» было примерно девяносто лет, вернее даже далеко за девяносто, но ум трезв и ясен, даже с трибуны смогла выступить коротко, но вполне внятно!
После посещения московского мероприятия, капитан стал в парт-клубе в авторитете, завсегдатаи стали к нему прислушиваться, некоторые даже советовались. Поначалу деятельность военных неформалов никому не мешала, но после публикаций в газетах и выступлений Андрея Гаранина по телевидению, последовала реакция со стороны руководства округа. Двух активистов отправили на пенсию, благо возраст этих полковников-преподавателей давно зашкалил за предельный, потом начали прессинговать председателя — моряка Гаранина, изгонять из военного НИИ. Ну, а теперь настал черед Эдика.
В армии за малейшие проступки и неповиновение надо расплачиваться, особенно, когда ты много говоришь, думаешь, высовываешься и «не шагаешь в ногу в едином строю». Будь послушным винтиком, исполнительным болванчиком, карьера обеспечена, и никто тебя никогда не обидит и не тронет!
Сегодня в клубе было пусто, ни одного знакомого. В музее стояла лёгкая суета, готовили к показу новую экспозицию: «Новое о революции». Громобоев позвонил Андрею Михайловичу домой, договорился о встрече, поведал о том, что теперь Политуправление решило отыграться на нём за активную политическую, антисоветскую деятельность.
Через час соратники встретились в ближайшей уютной «забегаловке».
— Не переживай! Все будет хорошо, — успокаивал Гаранин. — Тебе до пенсии сколько лет?
— Какая пенсия! Я в армии всего-то ничего, календарных двенадцать лет, со льготными — шестнадцать. Увы — ещё служить и служить!
— Жалко, придется тебе начинать жизнь с нуля! Мне гораздо легче — пенсия уже есть. Сейчас началась настоящая «охота на ведьм». Выметают из войск всех неблагонадёжных. Раз за тебя взялись, видимо, в покое не оставят. Значит, ты думаешь, у них поднимется рука уволить орденоносца?
— Ещё как поднимется и не только рука…
— Ну, что тебе сказать и посоветовать…ведь, тебя никто не заставлял выступать против режима? Ты ведь знал, на что шёл? Верно? Так что готовься…
— Да я всё понимаю без лишних слов. Жалко, что проиграл выборы. Эх, стал бы я депутатом, тогда бы им меня не зацепить. Почему-то была уверенность в победе на выборах.
Андрей огляделся по сторонам и пробормотал заговорщицки:
— Всё верно Эдуард, увы, но я тоже проиграл выборы в городской совет, и теперь за меня начальство взялось — вцепились, нервы портят, житья нет никакого. Но ничего, еще посмотрим кто — кого, я с ними поборюсь и просто так не сдамся! Да и тебе попытаюсь помочь.
Моряк скривился в горькой усмешке, судорожно отхлебнул из кружки хмельного напитка, сжал кулак и рубанул им воздух словно шашкой:
— Ну, да ничего, мы ещё повоюем… Свои погоны я так легко не отдам! Сегодня меня пригласили на телевидение на ночной эфир к Бэлле. А мне многое чего есть поведать журналистам о порядках и нравах в «перестроившейся» армии. И о тебе тоже расскажу.
— Да, ладно, чего там, себя защити, — махнул рукой Громобоев.
Гаранин похлопал Эдуарда по плечу:
— Держи хвост пистолетом! Будет и на нашей улице праздник!
Моряк сдул пену, вновь хлебнул из кружки большой глоток и поморщился.
— Фу! Кислятина, постоянно пиво бодяжат. Интересно, чем таким мерзким его разбавляют? Гады! Надеюсь не стиральным порошком? Пошли из этой тошниловки!
Громобоев огляделся. Одновременно со сгущающимися сумерками на улице, постепенно насыщался и дух в пивной. Становилось влажно, тошнотворно-кисло, дымно, смрадно. Офицеры допили оставшееся пиво, вышли под моросящий дождь. По дороге к метро ещё немного поговорили о том, о сём, пожали друг другу руки, обнялись и расстались, как оказалось навсегда. Время близилось к полуночи и следовало спешить, успеть доехать на транспорте до квартиры тёщи. Эдик торопливо побежал на остановку трамвая, лихо перепрыгивая через грязные лужи, и придерживая на голове фуражку, ежеминутно срываемую порывами сильного ветра.
Утром Громобоев приехал на Невский проспект и потопал пешком по направлению к штабу. Обгоняя пешеходов и брызгая талой жижей, мчались легковые машины, неспешно шуршали колёсами троллейбусы, поток транспорта двигался в сторону гордо высившегося шпиля Адмиралтейства. Эдуард лениво и с тяжестью на сердце побрёл по красивейшей улице страны, немного постоял на мостике через Мойку, опершись о чугунные перила, посмотрел в её темные воды. Чуть взгрустнулось, но на мосту задержался недолго, мерзкий мелкий дождь вперемешку с запоздалым снегом, погнал его прочь в тепло. Хмурое утро, свинцовые тучи, сырость, наводили унылость и нагоняли грусть на душу, сама природа словно оплакивала мятежного капитана.
Получив в бюро пропусков листок бумаги, разрешающий проход в «логово» противника, и как всегда поблуждав по лабиринтам коридоров военной власти, Громобоев прибыл на этаж идейно-политического центра округа. Проходя через курилку, Эдик краем уха услышал разговор полковника и подполковника.
— Мерзавцы! Сталина на них нет! Дерьмократы, проклятущие! Наймиты американские! Всех бы порешил, будь моя воля! — Бубнил седой полкан. — Куда катимся! Даже руководители партии предали идеалы Ленина, развели ларёчников и цеховиков, поощряют буржуазию! Ревизионисты!
— Всех на фонари! Да, нет, пожалуй, слишком легко отделаются. В лагеря закатать! — поддакнул подполковник старшему по званию. — На Колыму или в Воркуту! Пусть мучаются и работают на благо социалистического Отечества!
— Кормить их… вот еще… просто ставить к стенке…
— Зачем кормить? Сами себя прокормят. Зато польза — бесплатная рабочая сила. С их помощью мы снова сможем довести до завершения стройки социализма в непроходимой глуши: на Крайнем Севере, в Сибири!
— Возможно, ты и прав, но работу, как награду и милость, я бы отдал обычным людям, а всем этим интеллигентствующим умникам,
