Дороги хаджа - Самид Агаев

– Кажись, угорел, – сказал один голос.

– Господи Иисусе, – ответил второй, – ежли помре, боярин шкуру с нас спустит. Бери его. Ох, тяжелый мерин. Потащили, давай, давай, волоком, волоком.

Егорку вынесли во двор и облили водой. Поскольку он не подавал признаков жизни, его оставили в покое. Во дворе царила неразбериха и путаница, к тому же все было в дыму. Один из дружинников остался над телом Егорки, а другой побежал за лекарем. Из конюшен стали выводить лошадей и те, ошалев, бросились в полуоткрытые ворота. Дружинник закричал, увидев, что Егорка поднялся. От шума и конного ржания, слов его нельзя было разобрать. Но вытащить саблю не успел. Ударом кулака Егорка свалил его оземь. В следующий миг он оказался на спине у одного из беснующихся жеребцов, и, вцепившись в гриву, направил коня в ворота.

Лада.

Лада пришла на следующий день, заглянула в решетку, которая была установлена в двери в качестве смотрового отверстия, и с улыбкой помахала рукой Али, сидевшему на корточках. У Али стало тепло на сердце от ее улыбки.

– О чем думаешь? – спросила она.

– Ни о чем, – ответил Али, – читаю Коран.

Лада обвела камеру взглядом. Он добавил:

– В мыслях.

– Ну и что там пишут? – спросила Лада.

– Там пишут, что, когда человека коснется зло, он взывает к нам. А когда же мы удалим постигшее его зло, он проходит, как будто и не призывал нас.

– Ну что же, неблагодарность – первое свойство человека, куда же без этого.

– Как точно ты поняла этот аят, – заметил Али

– Но человек не должен сам себя наказывать, – добавила Лада. И поскольку Али не ответил, продолжила, – Насчет монголов, ты был прав. Обстановка нехорошая. В городе только и разговоров, что о татарах. Говорят, что их уже видели, они где-то рядом. Не сегодня-завтра, появятся здесь. Все боятся. Власть молчит. Никаких объявлений, о том, будут ли защищаться или сдадут город? В любом случае, нам надо срочно уходить из города. О тебе нет никаких распоряжений. Поэтому начальник тюрьмы меня свободно пускает к тебе. За деньги, конечно. Я так поняла, что он сам нервничает. Я подкуплю его. Я уже придумала. Я дам десять золотых динаров, чтобы он разрешил мне побыть с тобою в камере наедине. Я ему уже сказала, он ничего не ответил, только ухмыльнулся. Значит, пустит. Завтра вместо меня под паранджой окажется Ариф. Только смотри, не вздумай обнимать его, этого я тебе не прощу. Он останется вместо тебя в камере. А ты наденешь паранджу и выйдешь из тюрьмы.

– Ариф согласился? – спросил Али.

– Да. За пять золотых динаров.

– А что с ним станется?

– Думаю ничего страшного. Ну, поколотят его, потом отпустят. В любом случае он волен в своем выборе. Я думаю, что тебя тоже рано или поздно отпустят. Но у нас нет времени. Так, все, мне машут, я ухожу. Будь готов.

– Подожди, – остановил ее Али, – возьми вот это.

И вложил ей в ладонь клочок бумаги.

– Что это? – удивилась Лада.

– Это записка. Только дай мне слово, что прочитаешь ее в крайнем случае.

– И, когда он наступит?

– Ты поймешь.

– Хорошо, – торопясь, бросила Лада, закрыла лицо и исчезла.

Али вернулся на свое место. В общем-то, ему было все равно, бежать или сидеть в камере. Но и расстраивать Ладу не хотелось. В настоящий момент эта молодая женщина была единственным близким ему человеком. Собственно, выбор был невелик. Умереть в бою с монголами или быть зарезанным безоружным в тюрьме, когда монголы войдут в город. А в том, что это случится Али не сомневался. Участь Азербайджана была делом предрешенным. После смерти султана Джалал ад-Дина не было ни одного мусульманского владыки, способного противостоять татарам. Монголы захватывали город за городом и появление их у стен Байлакана было вопросом времени.

Однако на следующий день никто к нему не пришел. Чувствуя нарастающее беспокойство, Али ходил из угла в угол. Город за стеной шумел сильнее обыкновенного, раздавались крики, детский плач, топот копыт, скрипели несмазанные колеса повозок, кричали испуганные животные. Али стал стучать в двери, окликая надзирателя. Его беспокойство передалось остальным, и тюрьма вскоре загудела, как взволнованный улей. Али догадывался что происходит, но все- таки хотел услышать подтверждение. Но тюремщики, обычно прогуливающиеся по коридору, то и дело, заглядывающие в камеры, на этот раз, как сквозь землю провалились. Старший надзиратель появился ближе к вечеру и подтвердил опасения Али. Город был окружен монголами.

– И что сейчас происходит? – спросил Али.

– Ведут переговоры, – ответил надзиратель.

– А что с нами будете делать?

– Насчет вас распоряжений не было.

– Так узнайте.

– Начальник уже ходил. Раис его выгнал, сказал, мол, не до вас сейчас. Так что сидите пока спокойно. И прекратите шуметь.

В эту ночь Али не сомкнул глаз. Не спал и город за стенами, так как шум не умолкал. А на рассвете Али услышал глухие удары и тонкие характерные посвистывания в таком количестве, с такой частотой, что они слились в рой. Али понял, что это звуки тарана, которым долбят городские стены, и стрел, которыми осыпают город. Истошные крики, плач женский и детский, стенания, вдруг вырвавшиеся из монотонного шума, означали только одно. Переговоры по какой-то причине сорвались, и монголы начали штурм города. Али надеялся, что-теперь-то их выпустят, но тюремщики не появлялись. Он стал бить ногами в дверь, но все было тщетно. В этой томительной неизвестности прошло два или три часа. За это время состояние Али совершенно изменилось. Апатия исчезл, и он жаждал действия. Беспокойство испытывал не только он, он слышал еще чьи-то встревоженные голоса. Их было немного, ибо место, где он содержался, не было тюрьмой. Это были так сказать камеры предварительного содержания при полицейском участке, с отдельным входом и собственном обслуживающим персоналом. Али услышал грохот двери, по коридору пробежал надзиратель, звеня связкой ключей. Али понял, что он открывает двери камер, напутствуя заключенных словами: «Уносите ноги, татары в городе, спасайте свои жизни». Ему в ответ кричали: «Дай нам оружие, о сын своего отца, оружие». «Где я возьму оружие, – отвечал надзиратель, – бегите, сами найдете». Раздался топот ног в коридоре, шум и воинственные гортанные кличи, от которых у Али похолодела кровь в жилах. На мгновенье все стихло. Али, уверенный, что про него забыли, стал колотить в дверь. Надзиратель, в самом деле, забывший про него, вернулся, проклиная себя за милосердие, ибо выход из тюрьмы был уже отрезан двумя монголами, с которыми схватились безоружные узники. Али услышал, как повернулся ключ в замке, рванул на себя дверь и подхватил падающее на него бездыханное тело надзирателя. Из спины его торчала сабля, за эфес которой держался узкоглазый монгол. Ему не удалось сразу же вытащить клинок. Этих мгновений Али хватило, чтобы, действуя телом надзирателя как щитом и тараном одновременно атаковать монгола. Они схватились в рукопашной схватке, в которой более рослый и тяжелый Али взял вверх. Не позволив монголу вытащить нож, коленом придавил его запястье, которым он схватился за рукоятку. Стал душить его. Отпустив эфэс сабли, монгол отбивался свободной рукой, но Али сдавливал горло монгола до тех пор, пока в руках его не хрустнул кадык, и противник затих. Дрожа от ярости и нервного возбуждения, Али поднялся на ноги и вытащил из спины надзирателя саблю. Второй монгол также лежал бездыханный вместе с двумя окровавленными арестантами. Видно они вдвоем заскочили в полицейский участок и нашли здесь свою погибель, взяв с собой на тот свет троих человек.

Али бросился к выходу.

Монголы ворвались в Байлакан после нескольких часов штурма. Хотя по сравнению с Гянджой Байлакан был просто неприступной крепостью. Городские стены своей высотой достигали шести метров. Но у гянджинцев было то, чего не было у байлаканцев – боевой дух горожан, защищающих свой город, закаленный постоянными войнами с грузинами. В отличие от них жители Байлакана были люди пришлые, да и городу самому было всего несколько лет. Как мы помним, после первого монгольского нашествия в Байлакане не осталось ни одного живого человека, и город был сравнен с землей.

Градоначальник терзался сомнениями до последнего момента, не зная защищать город или вступать в переговоры с татарами. Его неуверенность передалась всем городским начальникам, всем кто должен был защищать население. Атака монголов была следствием проволочек и затяжки времени. Таким образом, защита города стала просто необходимостью, вынужденной мерой. К тому времени, когда Али оказался на свободе, бои шли на улицах. Или, лучше сказать, бои на улицах Байлакана шли недолго. Сопротивление немногочисленного военного гарнизона и полиции было скоро сломлено. И дальнейшее было резней, грабежами, избиением горожан и мародерством – обычным для монголов делом.