Повесть об освобождении Москвы от поляков в 1612 году и избрание царя Михаила. - Николай Костомаров

       Но тогда над поляками, вместо Гонсевского, который уже уехал домой, начальствовал пан Николай Струсь, че­ловек храбрый, упрямый и заносчивый. Он обнадеживал своих земляков, что вот скоро прибудет к Москве сам король. По его наущению, польские полковники отвечали Пожарскому бранными слова­ми. "Вы, - писали,   - москвитяне- са­мый подлейший в свете народ, похожи на сурков только в ямах умеете прятаться, а мы такие храбрецы, что вам никогда не одолеть нас. Мы не закрыва­ем перед вами стен, берите их, коли вам надобно. Вот король придет, так он покарает  вас, а тебя, архибунтовщик Пожарский,паче всех".

      Прошел сентябрь - помощи не было. Поляки все поджидали то короля, то гетмана. Не приходил к ним ни тот ни  другой, и слуха к ним не доходило ни от того, ни от другого . Наступил нестерпимый голод. Переевши всех своих лошадей, стали есть собак, мышей, крыс; грызли разваренную кожу с сапогов, принялись за человеческие тела. Кто умирал, на того голодные броса­лись и пожирали его; кто посильнее, тот повалит слабого и грызет. Русские, узнавши, что неприятель их в таком ужасном положении, стали стеснять их покрепче и 22 октября сделали силь­ный приступ на Китай-город. Голодные поляки не могли обороняться, покинули Китай-город и заперлись в Кремле. Пожарский и Трубецкой вошли в Китай-город с иконою Казанской Богородицы,  которая находилась в русском стане, и тогда же дали обещание построить в память сего дня церковь во имя ико­ны Пресвятой Богородицы Казанской, которая и была потом построена и стоит до сих пор. Первое, что увидали рус­ские в Китай-городе, были чаны с чело­веческим мясом.

Взявши Китай-город, русские ок­ружили Кремль, но уже поляки не ду­мали защищаться. Сперва они выпусти­ли русских боярынь и дворянок с деть­ми. А на другой день прислали просить милости и пощады, сдавались военно­пленными, вымаливали себе только жизнь. Пожарский дал от себя обеща­ние, что ни один пленник не погибнет от меча.

24 октября поляки отворили Троиц­кие ворота на Неглинную и стали выпус­кать сначала бояр и дворян . Князь Мстис­лавский, старший по роду из бояр, сос­тавлявших совет, шел впереди всех .Жаль было смотреть на них. Они стали толпою на мосту: не решались двигаться далее. Казаки подняли и ратный шум и крик "Это изменники! Предатели!- кричали казаки - Их надобно всех перебить, а животы их поделить на вой­ско!" Но дворяне и дети боярские го­товились стать грудью за своих зем­ляков, которые не столько по охоте, сколько поневоле должны были слу­жить врагам. Уже между земскими и казаками началась сильная перебран­ка, почти до драки. Бедные бояре все стояли на мосту и ждали своей участи. Но не дошло до драки. Казаки пошу­мели, пошумели и отошли. Пожарский и прочие бояре и дворяне с ним при­няли честно своих земляков и привели в свой стан. Но им нельзя было оста­ваться в Москве. Многие забрали свои семьи да уехали и сидели преимущест­венно по монастырям.

На другой день, 25 октября, рус­ские вступили в Кремль с торжеством. Земское войско собралось возле церк­ви Иоанна Милостивого, на Арбате, а войско Трубецкого за Покровскими воротами. С двух этих концов пошли архимандриты, игумены, священники с крестами, иконами и хоругвями; за ними двигались войска. Оба крестные хода сошлись в Китай-городе на Лоб­ном месте. Впереди духовенства был ар­химандрит Дионисий, приехавший из своей обители нарочно для такого вели­кого торжества веры и Земли Русской. Из ворот, которые теперь называются Спасскими, а тогда назывались Фроловскими, вышло духовенство, сидевшее в Кремле, с галасунским архиеписко­пом Арсением. Духовенство вошло в Кремль, за ним посыпала туда ратная сила, и в Успенском соборе служили благодарственный молебен об избавле­нии царствующего града.

И в Кремле, как и в Китай-городе, русские увидали чаны с человеческим мясом . Они слышали стоны и проклятия умиравших от голода поляков и служивших в польском войске немцев. Все побросали оружие и стояли безмолв­но, ожидая своей участи . Начальника их,

Струся, тотчас заперли в Чудовом монас­тыре. Все имущество поляков взято в казну; отбором распоряжался Минин. Все это отдали казакам в счет жалованья. Пленников послали в таборы и поделили .Одну половину взял Пожарский в зем­ский стан, другую — погнали в казац­кий. Казаки не слишком уважали до­говор и почти всех перебили. Те, которые достались Пожарскому, остались целы. Их погнали в разные города. В Нижнем Новгороде народ хотел перебить плен­ников; и, когда воеводы стали не давать их, народ до того разозлился, что чуть было самим воеводам не досталось. Насилу мать Пожарского уговорила нижегородцев.

    Освободивши Москву от поляков, русские должны были отделаться от короля, который наконец вступил в Мос­ковское государство, когда его поддан­ные погибали в Москве от голода .Он оттого медлил, что у него войска не было, да и денег ему не давали много поляки на эту войну. И теперь он шел с небольшим войском, да зато вез с со­бой сына своего Владислава, избран­ного московскими боярами в цари. Он надеялся, что московские люди как увидят, что им везут того, кого они согласились посадить на престол, то и переменятся, и станут послушны королю, и тогда можно будет взять их в неволю. Но не так было Люди Московского государства не хотели ни Владислава, ни другого какого бы то ни было королевича из чужой стороны. Им уже омерзели все иноземцы, а поля­ки наипаче. Король остановился под городом Волоком-Ламским*( Волоколамск ) и оттуда послал к Москве отряд и с ним двух русских для разговоров . Но воеводы под Москвою разговаривать об этом не хотели и объявили, что Земля Мос­ковская не желает Владислава и готова биться с королем . Сигизмунд, постояв­ши под Волоком-Ламским, расчел, что с малым войском нельзя ему отважиться идти под Москву, а тут зима настала. Он повернул домой вместе со своим сыном. И досадно, и срамно ему было.

И шведам был от московских людей такой же неприятный ответ , как полякам.  Шведы, услыхав, что русские очистили столицу от неприятеля и хотят выбирать себе государя, прислали к воеводам на­помнить, что они прежде были не прочь от того, чтобы на своем престоле поса­дить шведского королевича. Русские на это им сказали "Мы затем с вами так говорили, чтоб вы нам не мешали распра­виться с поляками, а теперь, как мы их из столицы прогнали, так мы и с вами, шведами, готовы биться, а королевича не хотим".

     По грамотам, разосланным по всем городам, стали в Москву съезжаться вы­борные люди для избрания нового госу­даря . Все с первого раза приговорили из чужеземцев не выбирать никого, а вы­бирать из своих бояр. Казалось, толковать было не о чем. Уж наперед можно было ви­деть, кого выберут. Не было тогда никого милее народу русскому, как род Романовых. Уж издавна он был в любви народной. Была добрая память о первой супруге царя Ивана Васильевича, Анастасии, кото­рую народ за ее добродетели почитал чуть ни святою .Помнили и не забыли ее доб­рого брата Никиту Романовича и соболез­новали о его детях, которых Борис Году­нов перемучил и перетомил. Уважали митрополита Филарета, бывшего боярина Федора Никитича, который находился в плену в Польше и казался русским истинным мучеником за правое дело. Был у него шестнадцатилетний сын Ми­хаил; вместе с матерью, именем Марфою (постриженною насильно Борисом, как и ее муж), и дядею Иваном он сидел в Кремле с прочими боярами, когда по­ляки владели столицею. Еще когда толь­ко Шуйского низложили с престола, мно­гие желали его посадить, но он был тог­да еще мал, да, главное, поляки помеша­ли, навязав Москве Владислава. Теперь, как только стали говорить и толковать о царском выборе, сразу заговорили о  Михаиле Романове.  Но были у него про­тивники. Некоторые бояре хотели себе власти и нарочно тянули выбор, а сами засылали к выборным людям, чтоб рас­положить их в свою пользу. Это было напрасно. Не выборные люди, а служилые и земские, и казаки написали чело­битные, что вся земля хочет Михаила Романова и подали троицкому келарю Авраамию, чтоб он их желание показал выборной думе. Тут же, кстати, пришли челобитные из Калуги и других сосед­них с нею городов, и оттуда люди всем миром заявляли, что не хотят другого государя кроме Романова. Тянуть выбора нельзя было дольше. Казаки вскри­чали, что и они хотят царем только Романова, — казацким голосом нельзя было пренебречь. Если выбрать царя не по их мысли, то можно было ожидать больших смут. С избранием Рома­нова выходило так хорошо, что и зем­ские люди, и казаки могли быть доволь­ны. В неделю православия, 21 февраля, вышли на Красную площадь рязанский архиепископ Феодорит, келарь Авраамий, боярин Василий Петрович Морозов; и хотели спрашивать множество народа, нарочно собранного для этого. Но им не довелось сказать ни одного слова. Народ, как только увидел и догадался, зачем его собрали и что у него хотят спрашивать, в один голос закричал : "Михаил Федо­рович Романов будет царь-государь Мос­ковскому государству и всей Русской державе". "Се быть по смотрению Всевышняго Бога!" — сказал тогда Авраамий Палицын. После этого отслужили молебен и на ектениях помянули ново­избранного царя Михаила Федоровича.