Сети на ловца - Виктор Смирнов

— Повезло Шавейкину, — сказал Сковороденко, когда сержант, показав армейскую выучку, повернулся и вышел. — Во-первых, четкое алиби, никаких подозрений, во-вторых, вернувшись, он встретит прежде всего постового, а не труп. Наткнуться в собственной кухне на мертвого человека — это, знаете ли, переживание не из приятных.

— По-всякому бывает, — сказал Павел. — У иных людей железные нервы. Но, мне кажется, надо еще раз поговорить с почтальоном.

Лейтенант пригласил Савицкого. Почтальон неловко, боком, протиснулся в дверь, уселся в кресло, нервно сцепив пальцы, оглядел нас.

— Я уже рассказывал участковому, — сказал он приглушенным голосом, робея перед столь грозной аудиторией. Он не в первый раз давал пояснения, и слова казались заученными, стертыми. — В половине шестого, как обычно, я обходил поселок с целью вручения вечерней корреспонденции. Подойдя к дому гражданина Шавейкина, я постучал в калитку.

— Вы всегда стучите или просто опускаете газеты в ящик? — спросил Павел.

— Гражданин Шавейкин, если он дома, с нетерпением ждет свежую почту, — ответил Савицкий, переводя дыхание. — Тем более сегодня опубликована таблица трехпроцентного займа, а он проявляет к этому делу интерес. Я хотел его порадовать. Может, его ждет выигрыш! У нас не как в городе — все друг друга знаем.

— Вы постучали — и?

— На стук никто не ответил, но меня удивило вот что: собака не отозвалась. Этот пес бросается на малейший шорох. Я решил, что хозяин вернулся и взял собаку в дом.

— Быть может, собака просто привыкла к вам и потому не лаяла, — сказал Павел.

— К сожалению, собаки никогда не привыкают к почтальонам, — сказал Савицкий. — Уж это я могу вам сообщить с полным знанием дела… Я толкнул калитку и увидел, что она не заперта на щеколду. Это еще более укрепило меня в мысли, что хозяин дома, и я вошел на участок, чтобы вручить ему газету лично. Подойдя к крыльцу, я обнаружил, что висячий замок сорван и висит на клямке. Тут же я побежал на станцию и позвонил товарищу участковому.

— Скажите, а где вы были в пять часов? — спросил Павел.

— В почтовом отделении возле станции, — без колебаний ответил Савицкий, — получал газеты. К нам они пришли поздно.

— Вы давно живете здесь?

— В прошлом году мы переехали сюда из Белоруссии.

— В деревне Бугрихе у вас есть родственники?

— Есть. Зыкины их фамилия. Сестра моя, видите ли…

Но он не успел объяснить, какая степень родства объединяла его с Зыкиными. В дверях показалась загорелая скуластая физиономия Сабареева.

— Центральная сообщает, товарищ старший лейтенант, что отыскали знакомого, у которого был Шавейкин. Но самого Шавейкина не застали — пять минут назад выехал в направлении Кунтукского тракта. Полагают, через полчаса будет здесь.

Павел уже не слушал почтальона. Он посмотрел на меня, кивнул головой, показывая на дверь.

— На минутку, — сказал он.

Мы вышли на крыльцо. Уже совсем стемнело, шумели едва различимые в сумерках громады сосен. Павел постукивал пальцами по перилам. Я чувствовал, что он словно сжался в комок от нервного напряжения, и его состояние невольно передалось мне, хотя я еще не понимал, в чем дело. Самая щепетильная и неприятная часть расследования, думал я, уже позади. Но откуда же исходит сигнал тревоги?

— Нет ничего хуже, когда догадываешься, в чем дело, и чувствуешь себя бессильным что-либо доказать, — сказал Павел глухим голосом. — Когда понимаешь, что тебя перехитрили… Не просто тебя, а закон, потому что ты его представляешь. Может быть, я несу банальщину, понятия долг и ответственность стерлись от неосторожного употребления, но, понимаешь ли, я всегда чувствую это — долг и ответственность. Вообще перед людьми. Прописные истины высказываю я журналисту, да? Но ты представь себя на месте человека, одетого в милицейскую форму, вот на тебе синяя фуражка с кокардой, и ты едешь в электричке, и вдруг какое-то хулиганье — и ты, ты должен встать первым, потому что все смотрят на тебя, и сколько бы их ни было и чем бы ни были вооружены, ты должен быть первым. И если загорится дом или перевернется лодка на реке — и всюду ты, понимаешь, ты! И не имеешь права отступить, не имеешь права ошибиться… И вот сейчас я, может быть, впервые чувствую себя никчемностью, беспомощной никчемностью перед лицом расчетливого, коварного преступника. Если ошибусь — он останется безнаказанным. И безнаказанность может толкнуть его на новое преступление. Кто же в ответе?

Я молчал, несколько ошарашенный признанием, которое плохо вязалось со сценой в гостиной, где Павел выглядел уверенным в себе, толковым следователем, отнюдь не склонным предаваться рефлексии.

— У нас всего лишь несколько минут, — сказал Павел. — Я затеял этот длинный разговор только потому, чтобы ты понял сложность ситуации. Дело это не простое. И ты единственный человек, который может сейчас помочь в несколько минут распутать клубок, иначе его никогда не распутаешь.

— Но чем же я?.. Я ничего не знаю.

— Ты заметил, что Воробьев был очень маленького роста?

— Заметил… Но…

— Сто пятьдесят шесть сантиметров. Его всегда принимали за подростка. Его трудно спутать с кем-нибудь из нас… Кроме тебя. Ты, наверно, на два-три сантиметра выше Воробьева, но в сумерках смог бы сойти за него.

— Все же я не понимаю…

— Слушай внимательно. У меня нет времени объяснять, что и почему. Мы уберем труп из кухни и отправим вместе с доктором в город на машине. Вместо Воробьева останешься ты. Вместо живого. Какой размер обуви ты носишь?

— Тридцать шестой.

— Отлично. Это размер Воробьева. Мы подметем дорожку, и ты пройдешь от калитки в дом, оставив следы. Наденешь ватник и кепку, чтобы скрыть темные волосы. Будешь стоять у окна кухни — именно стоять, чтобы в глаза сразу бросался твой рост — и ждать приезда хозяина дачи. Шавейкин войдет в дом и включит электричество, но тут же произойдет замыкание. Во время вспышки он заметит только фигуру. На всякий случай ничего не говори. Не отвечай Шавейкину, что бы он ни сказал. Мы будем ждать в гостиной и войдем, когда он скажет то, что нужно. Ничего не бойся, мы рядом.

Я молчал, стараясь запомнить каждое слово и все еще не понимая. Павел коснулся моего плеча.

— Мне еще не приходилось устраивать таких экспериментов. Но я уверен, что так нужно. Все зависит от тебя. Ты сможешь, скажи?

— Да, — сказал я, не успев еще как следует обдумать это странное и неожиданное предложение.

Через несколько секунд я уже сожалел о поспешном согласии, да и кого бы вдохновила перспектива разыгрывать роль ожившего мертвеца, оставшись в темном, погруженном в тишину доме? Кто его знает, как поведет себя Шавейкин, увидев в своем доме чужого человека, пусть даже и очень маленького роста…