Снобы - Феллоуз Джулиан

Так или иначе, Филип ушел, а три месяца спустя она получила приглашение на его свадьбу. Эдит согласилась и пришла туда вся такая великодушная и (что входило в ее планы) восхитительная. Невеста была не красивее ее, естественно, и в ней не было ничего необычного, честное слово. Но, наблюдая, как та смотрит на Филипа снизу вверх, не отрываясь, будто перед ней бог на земле, Эдит почувствовала легкое подозрение, от которого ей стало неуютно, что вот именно в этом и кроется разгадка.

Потом ее еще приглашали на свидания, но не слишком часто. Один из кавалеров, агент по недвижимости по имени Джордж, продержался полгода, но только потому, что впервые ей попался по-настоящему хороший любовник, и новые ощущения, которые он ей открыл, заставили ее некоторое время закрывать глаза на его недостатки. Но однажды в Хенли, куда он привез ее, трогательно вообразив, что это великосветское мероприятие, пока они обедали в одной из палаток только для своих, она посмотрела на него через стол – он громко хохотал и так широко открывал рот, что были видны десны, – и поняла: он ее просто пугает. Дальше это был только вопрос времени.

Ее родители очень огорчились из-за Филипа, он им нравился, и совсем не огорчились из-за Джорджа, и в целом не придерживались вообще никакого мнения по поводу остальных, которые мельком появлялись в Элм-Парк-Гарденс, но Эдит начала замечать, что завуалированные намеки и полушутливые, полувстревоженные замечания матери участились после ее двадцать седьмого дня рождения. И впервые она почувствовала приближение паники. Допустим только, для удобства рассуждения, ради примера, что никто так и не сделает ей предложения. Что она станет делать?

Что, скажите на милость, ей тогда делать?

Но ведь, подумала она, снимая бигуди и доставая щетку, все может так внезапно измениться. Быть женщиной – совсем не то же самое, что быть мужчиной. Мужчины либо рождаются обеспеченными, либо долгие годы корпят на работе, чтобы заработать состояние, а женщины… Сегодня женщина может быть беднее церковной мыши, а завтра оказаться богатой, или, по крайней мере, замужем за богатым человеком. Может быть, сейчас и не принято это признавать, но даже в наш бурный век удачно подобранное кольцо может кардинально изменить жизнь женщины.

После подобных рассуждений легко можно представить себе Эдит грубой, даже отвратительно расчетливой особой в этот период ее жизни, но это было бы несправедливо. И это очень удивило бы ее саму. Если спросить ее, меркантильна ли она, она бы сказала, что она человек практичный. Присущ ли ей снобизм? Скорее житейская мудрость и любовь к жизненным благам. В конце концов, читает же она романы, ходит в кино, она знает, что такое счастье, и верит в любовь. Но она видела перед собой только светскую карьеру (как же иначе?), а раз так, то как ей достичь хоть чего-нибудь без денег и положения в обществе? Конечно, к 1990-м годам подобные цели в жизни уже считались вышедшими из моды, но Эдит не обладала необходимыми качествами, чтобы основать империю фитнеса или начать издавать новый журнал. Что касается настоящих профессий, здесь она упустила свой шанс, а теперь с окончания школы прошло уже десять лет. И ведь желание жить в достатке больше не считается старомодным. Поколение ее детства, питавшееся коричневым рисом и носившее широкие юбки в сборку, уступило место более напористому, посттэтчеровскому миру, и разве ее мечты в каком-то смысле не соответствуют веяниям времени?

И все же, несмотря на свое честолюбие, она, пусть и неохотно, соглашалась с мыслью, что именно мужчина откроет перед ней золотые ворота в новую, прекрасную жизнь, и было бы неверно сказать, что по сути своей Эдит была снобом. Особенно по сравнению с ее матерью. Она сама сказала, что ей больше нравится быть внутри и смотреть из окна наружу, чем стоять под окнами и пытаться заглянуть внутрь, но ее больше интересовала самореализация (или власть, если говорить прямее), чем знатность. Ей хотелось быть в центре событий. Ей нужен был победитель, а не человек с хорошей родословной. Без крайностей. Она не искала просто удачливого уличного торговца, но и графа она тоже не искала. Возможно, именно поэтому граф ей и достался.

Она разглядывала свое отражение в зеркале. На ней было короткое черное шелковое платье – ее мать назвала бы это маленьким черным платьем, – извечный оплот лондонской леди. Оно было хорошо сшито, довольно дорого стоило. Кроме браслета со стразами, никаких украшений. Она была красива и изящно одета, с тем легким оттенком строгости, который англичане определенного типа находят интригующим. Она осталась довольна. Эдит не отличалась тщеславием, но была рада или, скорее, испытывала облегчение, что ей не выпало на долю маяться с некрасивым лицом. В дверь позвонили.

Она задумалась, не попросить ли Чарльза просто подождать внизу, но тогда он мог бы подумать, что она скрывает что-нибудь значительно более компрометирующее, чем очень обычный отец и снобка-мать, поэтому она решила пригласить его наверх, но представить по-американски, только по имени. Эту новомодную привычку она, вообще-то, не любила, потому что так за кадром оставалась единственная часть имени, которая может нести хоть какую-то информацию. Но мать поставила ей мат в два хода.

– Чарльз, а дальше? – спросила она, пока Кеннет разливал напитки.

– Бротон. – Чарльз улыбнулся.

Эдит почти слышала, как в голове у матери шевелятся и бродят мысли, складываясь в планы и расчеты, но недаром ее мать всю жизнь была страстной поклонницей Елизаветы I. Улыбка не дрогнула на ее лице.

– И где вы познакомились с Эдит?

– Мы встретились в Суссексе, в доме моих родителей.

– Когда я ездила к Изабел и Дэвиду.

– А, так вы знакомы с Истонами?

Чарльз кивнул, и Эдит была ему за это благодарна. Он был не готов сказать: «Нет, я их не знаю, и нас познакомили не на частной вечеринке, я встретился с вашей дочерью, когда она купила билет, чтобы осмотреть мой дом». В этом не было ничего страшного, никаких скрытых смыслов, но тогда вечер начался бы несколько странно.

Как бы там ни было, избежав этой ловушки, Эдит постаралась поскорее закончить разговор, не желая рисковать еще раз. Итак, она не только не была взволнована, но, напротив, вздохнула с облегчением, когда они сели в блестящий «порше», ожидавший их внизу.

– Я подумал, не поехать ли нам в «Аннабелс»?

– Прямо сейчас? – От удивления она не успела подредактировать свою реплику.

– Что-то не так? Ну, мы можем поехать куда-нибудь еще… – На лице Чарльза отразилась легкая обида, и Эдит стало неловко за то, что она вот так, с ходу, отмахнулась от того, чем он, возможно, хотел ее порадовать. А от мысли, что он спланировал вечер специально для нее, ей стало тепло на душе.

– С удовольствием. – И она с симпатией улыбнулась ему, его открытому, располагающему, немного простоватому лицу. – Просто я обычно попадала туда позже. По-моему, я там ни разу не ужинала.

– Мне там нравится.

И они погрузились в молчание, пока машина не остановилась у знаменитого входа на Беркли-сквер. Чарльз вышел и отдал ключи портье. Когда Эдит случалось приходить сюда с кем-нибудь раньше, они всегда парковались на площади, а до клуба шли пешком. Ей стало уютно от осознания, что сейчас она с человеком, которому незачем искать обходные пути. Они спустились вниз по лестнице и вошли. Чарльз расписался в книге посетителей, а со всех сторон наперебой раздавалось: «Добрый вечер, милорд».

В баре практически никого не было, ресторан казался еще более пустынным. На безлюдном танцполе было сумрачно, черные зеркала, в которых никто не отражался, навевали грусть. Сначала Чарльз как будто растерялся, а потом смутился:

– Вы правы. Еще слишком рано. Кажется, раньше десяти тут почти никого не бывает. Хотите, мы пойдем куда-нибудь еще?

– Спасибо, не хочу. – Она слегка улыбнулась и устроилась на диванчике. – А теперь расскажите, что здесь стоит заказывать.

Она еще не составила окончательного мнения о Чарльзе, но одно знала точно: этот вечер будет очень удачным, чего бы ей это ни стоило. Меню на несколько минут предоставило им тему для непринужденной беседы, что было очень кстати. Чарльз разбирался в кухне и напитках и с удовольствием взял все в свои руки, хотя, по правде говоря, она попросила его совета, только чтобы оказаться в роли беспомощной скромницы, пай-девочки, на которой так хочется жениться. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он начал извиняться. Это она уже знала по опыту. Но он сделал выбор очень удачно, и обед получился чудесный.