Капитан Памфил - Александр Дюма

Оказавшись рядом с ним, Александр проследил за направлением его взгляда и увидел, что он устремлен на пучок травы, в котором мелькнуло что-то серенькое. Решив, что это отбившаяся от своей стаи молодая куропатка, и более полагаясь на свой картуз, чем на ружье, он положил оружие на землю, снял картуз и, подкравшись поближе, как делает ребенок, когда хочет поймать бабочку, накрыл им неведомую добычу. Торопливо просунув руку под картуз, он вытащил лягушку.

Другой отбросил бы ее шагов на тридцать; Александр, напротив, подумал, что, поскольку Провидение таким чудесным образом посылает ему это привлекательное животное, у него есть на лягушку какие-то тайные виды и она предназначена для великих свершений.

Вследствие этого он бережно поместил ее в свой ягдташ, благоговейно принес к себе домой, сразу по возвращении переселил в банку, из которой мы накануне доели последние вишни, и вылил ей на голову всю оставшуюся в графине воду.

Такая забота могла бы показаться невероятной со стороны человека, который обзавелся лягушкой менее сложным способом, чем это сделал Александр; но Александр знал, во что ему обошлась эта лягушка, и обращался с ней соответственно.

Она обошлась ему в шестьсот шестьдесят франков, не считая разрешения на ношение оружия.

IV

КАК КАПИТАН ПАМФИЛ, КОМАНДУЮЩИЙ ТОРГОВЫМ БРИГОМ «РОКСОЛАНА», ПООХОТИЛСЯ НА БЕРЕГАХ РЕКИ БАНГО БОЛЕЕ УДАЧНО, ЧЕМ ЭТО СДЕЛАЛ АЛЕКСАНДР ДЕКАН НА РАВНИНЕ СЕН-ДЕНИ

— О! — произнес доктор Тьерри, войдя в мастерскую на следующий день. — У вас новый жилец.

Не обращая внимания на дружеское ворчание Тома и пленительные гримасы Жака, он направился к банке, содержавшей мадемуазель Камарго, и погрузил в нее руку.

Мадемуазель Камарго, не зная о том, что Тьерри весьма сведущий врач и чрезвычайно умный человек, стала грести лапками и поплыла по кругу так быстро, как только могла; но это не помешало доктору в следующее мгновение схватить ее за заднюю лапку и извлечь головой вниз из ее жилища.

— Ах, вот как! — сказал Тьерри, вращая ее примерно так же, как пастушка крутит веретено. — Это rana temporaria[10], взгляните: ее назвали так из-за этих двух черных пятен, идущих от глаз к барабанным перепонкам; она может жить как в проточной воде, так и в болотах; некоторые авторы называют ее немой лягушкой, потому что она квакает под водой, в отличие от зеленой лягушки, способной квакать лишь над водой. Будь у вас две сотни таких, я посоветовал бы вам отрезать у них задние лапки, приправить их, как фрикасе из цыплят, послать к Корселе за двумя бутылками бордо-мутона и пригласить меня на обед. Но, поскольку у нас всего одна лягушка, мы удовольствуемся тем, что, с вашего позволения, проясним с ее помощью один до сих пор не решенный научный вопрос, хотя на этот счет существует мнение, поддерживаемое многими естествоиспытателями, а именно: эта лягушка может оставаться без еды в течение шести месяцев.

С этими словами он выпустил из рук мадемуазель Камарго, и та немедленно совершила два или три кругосветных плавания по своей банке со всем радостным проворством, на какое способны были ее лапки; затем, увидев попавшую в ее владения муху, она выскочила на поверхность воды и с жадностью ее проглотила.

— Эту я тебе еще прощаю, — сказал Тьерри. — Но смотри, чтобы тебе ее хватило на сто восемьдесят три дня.

Дело в том, что, к несчастью для мадемуазель Камарго, 1831 год был високосным: наука благодаря этому выиграна двенадцать часов.

Мадемуазель Камарго, казалось, нисколько не была встревожена этой угрозой, голова ее по-прежнему весело торчала над водой, а все четыре лапки лениво вытянулись в совершенной неподвижности и поддерживали ее в таком же равновесии, как будто она покоилась на твердой почве.

— А теперь, — произнес Тьерри, выдвинув ящичек стола, — позаботимся о меблировке для пленницы.

Он достал из ящичка два патрона, буравчик, перочинный нож, две кисти и четыре спички. Декан молча и ничего не понимая следил за его действиями, которые доктор совершал с тем же тщанием, как если бы готовился к хирургическому вмешательству; затем он высыпал порох в лоток для нагарных щипцов, оставив пули, и бросил Жаку металлическую оправу и барсучий волос, оставив черенки[11].

— Что это, черт возьми, вы здесь мастерите? — спросил Декан, отнимая у Жака две свои лучшие кисти, — вы разоряете мое заведение!

— Я делаю лестницу, — серьезно объяснил Тьерри.

В самом деле, он просверлил с помощью буравчика обе свинцовые пули, укрепил в отверстиях черенки кистей, а в эти черенки, предназначенные сделаться стойками, вставил поперек спички: они должны были служить ступеньками. Через пять минут лестница была готова и опущена в банку, у дна которой ее удерживали своим весом две пули. Едва мадемуазель Камарго стала владелицей этого предмета мебели, она тотчас его опробовала и, словно желая убедиться в его прочности, поднялась до последней ступеньки.

— Будет дождь, — сказал Тьерри.

— Черт! — откликнулся Декан. — Вы думаете? А мой брат сегодня собирался снова поохотиться!

— Мадемуазель Камарго не советует ему это делать, — ответил доктор.

— Каким образом?

— Я только что избавил вас, дорогой друг, от покупки барометра. Каждый раз, как мадемуазель Камарго взберется на свою лесенку, это будет предвещать дождь; если она с нее спустится, можете с уверенностью ждать хорошей погоды; если же она станет держаться на середине, не выходите без зонта или плаща: переменно! переменно!

— Так-так-так! — сказал Декан.

— Теперь, — продолжал Тьерри, — мы закроем банку пергаментом, как будто в ней еще лежат все вишни.

— Пожалуйста, — произнес Декан, протягивая ему то, что он просил.

— Мы закрепим его веревочкой.

— Вот они.

— Затем я попрошу у вас воск! Хорошо… Огня! Так… а чтобы я был уверен в своем опыте (он растопил воск, запечатал узел и приложил к печати свой перстень), вот и все на полгода. А теперь, — продолжал он, проделав с помощью перочинного ножа несколько отверстий в пергаменте, — теперь дайте перо и чернила!

Вы когда-нибудь просили перо и чернила у художника? Нет? И не просите; он поступит так же, как поступил Декан: предложит вам карандаш.

Тьерри взял карандаш и написал на пергаменте:

«2 сентября 1830 года».

Итак, с того вечера, о котором мы попытались дать представление нашему читателю, прошло ровно сто восемьдесят три дня — иначе говоря, шесть месяцев и двенадцать часов. Все это время мадемуазель Камарго — неизменно и ни разу не сбившись — предсказывала дождь, ясную погоду и переменную облачность: аккуратность тем более примечательная, что за весь этот срок лягушка не проглотила ни крошки.