Изолятор - Джошуа Спэньол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так передайте ему, что я свои отправил в Атланту – там целее будут.
– Храбрый паренек.
– Послушайте, Херб, эта штука страшная. Дебби Филлмор…
Я замолчал.
– Знаю. Вот почему я и решил закрыть госпиталь.
– Хорошо. Тем более что, судя по всему, мы должны готовиться к продолжению.
– Да. И госпиталь послужит карантинной зоной.
– Согласен. – Я на секунду задумался. – Вам этот вирус не кажется каким-то странным? То есть наблюдается кровотечение в слизистых тканях, кровотечение в легких и в брюшной полости. А лицо остается чистым. Не могу понять, на что именно нападает эта штука.
– Понимаю вас.
– Щадит лицо, но поражает рот…
Я задумался, как сказать о том, о чем говорить нельзя. Тем более что как раз приблизился к этому вплотную.
– На совещании кто-нибудь упоминал о биотерроризме?
– Нет. Но я дал знать в администрацию штата. А вам следует позвонить своим людям в Атланту, чтобы держали ухо востро.
– Сделаю. Я лишь хотел сначала посоветоваться с вами.
– Спасибо за намерение.
Казалось, он уже хотел повесить трубку, но потом добавил:
– Нет, мы должны пресечь эту хреновину на корню. Дело может обернуться очень плохо.
В то время еще никто и не догадывался, насколько он прав.
9
Выйдя из самолета в Балтиморе, чтобы оказать посильную помощь Сент-Рэфу и еще нескольким больницам штата Мэриленд, я только что начал второй год своей работы в службе эпидемиологической разведки. Срок начался первого июля. Поэтому, наверное, можно сказать, что я уже имел некоторый опыт, во всяком случае, в отношении подобной деятельности. Но чертовски справедливо то, что моего опыта оказалось вовсе не достаточно.
Этого я, разумеется, еще не знал, когда облачался, чтобы войти в изолятор для беседы с Бетани Реджинальд.
Необходимо было поговорить с Бетани, пока ей не стало совсем плохо – настолько плохо, что помочь оказалось бы уже невозможно. Позднее мне предстояло сравнить свои записи с записями Херба Ферлаха, который оставался единственным человеком, на которого я мог положиться. По словам Ферлаха, сотрудница администрации штата обещала, что в тот же день, а завтра уж точно, нам пришлют помощь.
Я посмотрел на Бетани Реджинальд. Узкоглазая, толстая, она неуклюже лежала в кровати. Ее генетическое несчастье – лишняя хромосома, выразившаяся в синдроме Дауна, – выглядело, однако, не таким страшным, каким могло бы оказаться. Как розу ни назови, она все равно останется розой, но Бетани все-таки еще повезло. Она могла связно говорить и не имела той патологии в работе сердца и желудочно-кишечного тракта, которая часто сопровождает синдром. В тот самый день, несмотря на вирус или что-то другое, поразившее ее организм, Бетани, казалось, чувствовала себя неплохо. Затишье перед бурей. От руки к капельнице тянулась всего лишь одна трубка – здесь снова пришлось поработать больничному снайперу. Чтобы не дать пациентке вырвать иглу, ее прикрепили пластырем.
Я нервничал. Иммунная система людей с синдромом Дауна находится в страшном беспорядке. В свои двадцать пять лет Бетани прожила уже достаточно долгую жизнь.
Я взял ее маленькую руку в свою и поздоровался. В ответ она произнесла «привет» и ответила на рукопожатие. Ее ладонь довольно крепко стиснула мои пальцы и удерживала их чуть дольше, чем хотелось бы.
– Как вы себя чувствуете, Бетани?
– Болею.
– Вам хуже, чем вчера?
Она на мгновение задумалась.
– Да. Я плохо себя чувствую.
– Бетани, где вы живете?
– Вы мне нравитесь, – произнесла она в ответ.
Вот так мы и начали.
* * *Мы обсуждали те же темы, которые я пытался обсудить с Хелен Джонс. К счастью, Бетани находилась в относительно хорошем расположении духа и была не прочь поговорить. Но в ходе беседы оказалось, что она не в состоянии запомнить многие детали собственной жизни.
– Бетани, что вы вчера ели на обед?
– Хм, я не знаю.
– Бетани, не могли бы вы вспомнить хоть что-нибудь, что ели вчера?
– А вы умный.
Судя по тому, как я начал разговор, она явно преувеличивала.
Еще несколько минут мы обсуждали еду, причем с минимальным результатом. Впрочем, это не страшно. Меню я мог узнать и в пансионате. Разговор перешел на животных – их она помнила гораздо лучше. В пансионате Бетани видела крыс, а на улице встречала и кошек, и собак. Видела даже мертвых птиц. Однако не смогла сказать, где именно. С животных я перешел к тому, что оказалось одной из основных страстей Бетани: к вопросу о сексе.
– Секс, – произнесла она почти задумчиво. – Это я люблю.
Мы начали обсуждать эту тему. Я поинтересовался насчет партнеров. Она ответила, что их было много: Джерри, Дуглас, Томас и другие. Всех она вспомнить не смогла, так же как не смогла вспомнить и фамилии. Я спросил и насчет секса с женщинами. Она занималась и этим. Потом я поинтересовался насчет орального и анального секса, а также прочей деятельности, касающейся обмена телесными жидкостями. И позвольте доложить вам, что описание анального секса и «водных процедур» оказалось для Бетани Реджинальд просто удовольствием. Я почувствовал, как неумолимо краснею, и первый раз в жизни обрадовался, что лицо мое закрыто маской. Да уж, за свою короткую жизнь она успела многое. Определенно больше, чем я, – и это еще мягко сказано.
– Бетани, а вы сексом занимаетесь в своей комнате? Там, где живете?
Глаза Бетани неожиданно расширились. Внезапно она показалась вовсе не усталой, а очень испуганной.
– Нет-нет-нет, – быстро-быстро, скороговоркой произнесла она.
– Где вы занимаетесь сексом?
– Нет-нет-нет-нет.
– Бетани, поверьте, это очень важно. Послушайте меня. – Я взял ее за руку. – Я никому не скажу. Обещаю.
Продолжая бормотать свое «нет-нет-нет», больная попыталась свернуться клубком. При этом она отодвинулась слишком далеко от капельницы. Трубка натянулась и потащила за собой металлическую стойку. Я быстро поднялся и схватил стойку прежде, чем та успела упасть. Движение напугало Бетани, девушка начала кричать и, подвинувшись ко мне, принялась вырывать иглу капельницы. Это ей удалось, и кровь струей забила из вены. Увидев кровь, Бетани вцепилась в рубашку, моментально забрызгав кровью все вокруг: и себя, и меня, и халат, и маску.
Я отступил, беспомощно глядя, как Бетани мечется по кровати и кричит. Это самое страшное в подобных заболеваниях. Проявление героизма, в частности попытка укротить Бетани Реджинальд и не дать ей поранить себя, вполне может закончиться для вас трагически. Если говорить прямо, то подобные болезни вынуждают идти на самые крайние меры. Врачи далеко не всегда на это соглашаются.
Я нажал кнопку экстренной помощи и скомандовал сестрам немедленно принести средства ограничения. Но из-за необходимых мер предосторожности прошло еще несколько минут, пока в палате появились люди из «внешнего мира».
Через пару секунд ворвался Ферлах. Он находился в палате Хелен Джонс и услышал мой звонок.
– Что случилось? – выпалил он.
Я не ответил. Это уже не имело никакого значения.
И вот мы вдвоем – два врача, посвятивших жизнь спасению больных людей, – стояли и беспомощно смотрели, как из руки Бетани Реджинальд хлещет кровь. Она не сворачивалась и текла слишком стремительно. Вирус (или это было что-то иное?) победил.
Спустя сорок минут, уже после того, как Бетани связали и она наконец успокоилась, а капельницу ввели ей в грудь, я стоял возле госпиталя, прислонившись к своей машине, и курил сигарету, которую стрельнул у сестры в приемном покое на первом этаже. Охранник сделал замечание по поводу курения на территории госпиталя, на что я ответил, что если он хочет, то может меня застрелить. Он почему-то не захотел и оставил меня в покое.
Поднося сигарету ко рту, я понял, что руки у меня трясутся. Самое плохое в нашей работе – это то, что массу времени приходится тратить на борьбу с теми обстоятельствами, которые развивались в течение тысячелетий, стремясь найти самые изощренные способы убийства. И вот когда одно из этих обстоятельств действительно на тебя наваливается, это оказывается тяжким испытанием. Словно попадаешь в тяжелую автомобильную катастрофу, а потом на своих ногах уходишь с места происшествия, да только не знаешь, действительно ли далеко ушел. С неделю чувствуешь себя нормально, а потом все твои внутренности выворачиваются наизнанку, и все – последние почести, и прощай.
Появился Ферлах с блестящим от пота лбом. Неудивительно, ведь стояла жара градусов в девяносто, а может, и больше. Он быстро и неодобрительно на меня взглянул.
– А на вас кровь не попала, Натаниель?
– Нет.
– Точно?
– Херб, я провел у зеркала десять минут. И совершенно уверен, что контакта с кровью не было. – Я медленно и с удовольствием затянулся. – Она в порядке?