Основы гуманной педагогики. Книга 2. Как любить детей - Шалва Амонашвили

Ляжешь и заснёшь,

Перекрестишься.

Девять икон с девятью ангелами

Справа от тебя упокоятся.

Благословляют тебя

Крест и Распятый на Кресте.

Пусть Святой Георгий

Сразит сатану и искусителя.

Кто или что тебя напугало:

Прохожий,

Собачий лай,

Вой волка

Иль искуситель?

Пусть гнев Святого Георгия

Обрушится на них всех.

Не бойся, сердце,

Вернись в своё гнездо.

Бог мой Всемогущий,

Храни моего внука

Под своим покровом,

Дай ему сон и спокойствие,

Господи!

Бабушка оберегала меня от злых сил, трижды повторяя молитву.

Были ли молитвы бабушки явлениями в моей жизни?

Конечно, были, они такими и остались до сих пор.

В чём я улавливаю смысл фокусирования явлений в моей жизни?

Может быть, в том, что бабушка любила меня, а мне нравился её шёпот перед сном?

Этот жизненный фокус был неведом нам обоим.

А потом, спустя десятилетия, в нём слились, как мне представляется, и другие явления, что незаметно для меня приближало мою душу к вере. Но эта была не та вера, которую якобы привили мне в раннем детстве при крещении, а вера сознательная, та вера, которая есть часть Культуры. Только не спрашивайте, пожалуйста, меня, когда именно я осознал в себе веру, ибо мне теперь кажется, что она была во мне всегда.

Объяснил ли я этим рассказом что-либо в связи с воспитанием Культуры?

В военный госпиталь приехал ансамбль песни и пляски сельской школы, чтобы подбодрить раненых.

«Ааа-са… оо-па…» – кричал бодро самый маленький танцор. И так как не все раненые могли встать и выйти в коридор, где проходил концерт, мальчик в папахе вбежал в палату, кружась и размахивая кинжалом. И, воткнув кинжал в пол, сорвав с головы папаху, бросился на колени перед недвижно лежавшим солдатом. Потом встал и низко ему поклонился. Тот посмотрел на мальчика заворожено, пальцем подозвал к себе. В глазах у него были слёзы. Он взял руку мальчика и вложил в неё кусок сахара.

«Спасибо!» – прошептал он.

Крупные слёзы медленно пробирались по его щекам.

Думал ли тогда тяжелораненый солдат о воспитании мальчика?

Вряд ли.

Шли десятилетия. Мальчик стал взрослым. Но постоянно прокручивал в душе это явление жизни, осмысливая его с разных сторон. Думал то о куске сахара, то о слезах солдата, то о его жизни, то упрекал себя, что не спросил имени.

Образ солдата возникал в нём, скромное, ненавязчиво участвуя в его духовной жизни. Но образ каждый раз всё расширялся, вбирал в себя, фокусировал, другие явления жизни и наполнялся особым смыслом. Образ этот не раз уравновешивал его взрослую жизнь, звал к состраданию, сочувствию, к пониманию красоты человеческой души.

Мальчик-танцор был я, а случай этот из моей жизни произошел в 1942 году.

Духовный мир каждого из нас неугомонен. Жизнь в нём течёт в тысячу раз быстрее, чем жизнь внешняя. И хотя мы владеем сознанием и волей, тем не менее, лучшие побуждения остаются незамеченными или улавливаются с трудом. Но если мы твёрдо будем верить, что они есть и посещают наш внутренний мир, настроим наши сердца принимать их и следовать им, то этот незримое движение к самосовершенствованию будет непрерывным.

– Дети, дети, что вы нам принесли?

– Зрение!

– А что нам надо узреть?

– То, что внутри вас!

– А что внутри нас?

– Безобразие!

Время и жизнь!

Как легко взваливать на время и жизнь свои неудачи.

Но нам это не к лицу.

Нам – это учителям, воспитателям, наставникам; мы – особое сословие, мы – надобщественное явление, мы – водители общества, художники жизни.

Время, жизнь и Культура Образования!

Культура Образования не в том смысле, чтобы возвести руки к небу, выразить на лице негодование и беспомощно воскликнуть: «Что происходит, а?! Что происходит?!»

Недовольство временем и обстоятельствами жизни должны стимулировать наши порывы к лучшему.

Пусть возмущается наш дух, но это должно означать: мы не согласны ни со временем, ни с жизнью, если они несут разложение.

Мы их будем менять.

Мы будем перетягивать будущее, в котором наше воображение рисует всю красоту и мощь Культуры. Эти старания и будут Культурой Образования, это и будет воспитанием Культуры.

«Наше время – время крушения государства, полного развала жизни, его обнажённого цинизма, проявления величайших преступлений и жестокости. Время, когда пытка находит своё этическое обоснование, а преступления вроде Варфоломеевской ночи выставляются как идеал…»

Я прерываю цитату, чтобы спросить Вас, дорогие Коллеги, знакомо ли вам это время? Сравните, пожалуйста, эти характеристики с тем, что происходит вокруг нас.

Только учтите, пожалуйста, что здесь речь идёт о времени почти столетней давности.

Записал эти мысли в своём дневнике Владимир Иванович Вернадский в 1920 году.

Возьмём с него пример: он не жалуется кому-либо о безобразиях своего времени, но оценивает их с той целью, чтобы знать, как восстать против них, на что опереться.

Теперь я продолжу прерванную мысль.

Это же самое ужасное время

«…вместе с тем есть время

сильного,

искреннего,

полного и

прекрасного

подъёма духа…»

Простите, пожалуйста, опять прерву цитату.

Хочу вместе с вами задуматься: не наблюдаем ли мы в наше необлагороженное время такой же прекрасный подъём духа?

А мы-то кто?

Какие времена наступили в мире Образования?

Сложные времена!

Это есть время –

усиления авторитаризма и административного насилия в Образовании, коварства материальных благ и расслоения детей из бедных и богатых семей;

пристрастного деления детей на развитых и малоразвитых,

на воспитуемых и трудно воспитуемых,

на обучаемых и трудно обучаемых;

это время усиления агрессии и жестокости взрослых против детей;

время бума детских суицидов и смертности;

это время государственного лицемерия, когда рождение каждого ребёнка покупается за деньги, а улицы переполняются детьми беспризорными;

это время развала семьи и умножения семейных трагедий;

время, когда сотни тысяч детей, отброшенных миром образования, превратились в бомжей и успешно пополняют мир криминала;

это время, когда наркомания среди детей и молодёжи, детский алкоголизм, курение, детская проституция, детская жестокость, торговля детьми ужасают;

это время возрождения национальной ненависти и фашизма среди молодёжи;

это время бездетной педагогики;

время господства бездушных и разлагающих сознание тестов и так называемых ЕГЭ (единых государственных экзаменов);

это время унижения учителя, обесценивания самой важной для общества профессии педагога;

это есть время унижения родного и возвышения чужого;

это есть время бездуховности в образовании;

время, когда Культура становится в тягость…

Это всё есть.

Но вместе с тем это есть время

«сильного,

искреннего,

полного и

прекрасного

подъёма духа».

Подъём духа есть внутренняя сила общества, сила Культуры.

Подъём духа среди учителей и воспитателей есть утверждение Культуры Образования, в котором процветает педагогический гуманизм.

Один старец призвал своих учеников и показал им лист чистой бумаги, в середине которого была проставлена чёрная точка.

– Что вы здесь видите? – спросил старец.

– Точку, – ответил один.

– Чёрную точку, – подтвердил второй.

– Жирную чёрную точку, – уточнил третий.

И тогда их любимый учитель сел в углу и заплакал.

– Скажи нам, отче, о чём ты так горько плачешь? – удивились ученики.

– Я плачу о том, что все мои ученики увидели только чёрную точку и никто из них не заметил чистого белого листа…

Это есть восточная притча.

Вы помните о прерванной цитате?

Продолжим её. Владимир Иванович Вернадский далее в своём дневнике пишет:

«Сейчас каждый из нас должен искать устоев новых для жизни, проверить богов, которым он поклоняется, совершить в своей душе переоценку духовных ценностей…»

Поспешим задать вопрос великому учёному: «Нельзя ли отложить заботу об образовании на потом, когда наступят лучшие времена? Да где искать нам столько сил, чтобы воспротивиться насилию времени?»

Вот что он скажет нам:

«Где искать опоры?

Искать в бесконечной силе духа.

Нельзя

отложить заботу

о великом и вечном

(это он об образовании – „великое и вечное“)

на то время,