Двоюродные братья - Иосиф Израилевич Рабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он всегда твердо верит во все, что думает и что высказывает. Благодаря своей уверенности он достиг поста управляющего аптекарским предприятием и сделался лидером партии; за эту же его уверенность бундовцы ненавидят его.
Он известен в городе, с ним считаются. Используя его, бундовцы исподтишка над ним смеются. Он на это не обращает внимания, он человек сообразительный, находчивый, человек с тонким остроумием, и умеет надувать противника, корча при этом жалобное лицо, как будто его обманули. Одно сознание, что он обманул противника, доставляет ему удовольствие.
Шие Шустер знает, зачем его зовут. Он знает, что выступать не будет... Он — дисциплинированный
партийный работник... Все же он встает, передает кассу одному из приятелей, которые, балагуря, вечно толпятся возле него. Подошедший в это время купить талон на обед непременно скажет:
— Адъютант сидит... Где же сам генерал?
Таких адъютантов у Шие много. Все это молодые парни. Людей удивляет: ведь, он уже не мальчик, этот Шие, а возится с целой оравой. Шие, действительно, не мальчик, он уже побывал и шапошником, и портным, и служащим. Четыре года провел в ссылке, где стал электромонтером, теперь он кассир в столовой. Молодые парни, которые постоянно окружают его, с удивлением слушают его рассказы:
— Почему о нем раньше ничего не было слышно?.. Я только сегодня слышу впервые имя Ленина... Он, наверное, из молодых, из новых, а?
Шие рассказывает: если парни знают об «Искре», что Ленин был ее руководителем, и по вопросу о меньшевиках и большевиках Ленин тоже был...
— Интересно... А им написаны книги?
Не всегда Шие учит их, нередко они поучают его.
— Шие, твои ботинки... Твои сапоги... Уже год как не чищены. Одолжи мне твою бороду, я ее сбрею.
Шие чувствует себя неловко, он решает, что опустился, что это надо искоренить. Но дома он забывает об этом. Оставив на столе очищенную селедку, он в ботинках,, с книгою в руках валится на кровать.
Каждое утро он занимается спортом, обтирает тело холодной водой. По вечерам, когда приходят парни, он, лежа в кровати, говорит, сплевывая в угол:
— Парни, организуем союз холостяков. Не женимся — и баста. Пусть они остаются с косами....
Сейчас, когда он входит в зал, становится тихо, Лондон кричит:
— Шие, ваше слово.
— Почему это вы за председателя?
Лондон сознает, что он поторопился, и оправдывается:
— Я не председатель, ио это ничего не значит. Мы вас будем слушать.
— Собственно говоря, я же выражаю мнение партии, а не Шие Шустера. Мнение же Бунда вы уже слыхали... Я должен итти продавать талоны на обед.
Снова выходит, что хозяином положения оказывается бундовский заведующий. Он вывешивает лозунги, проводит революционные праздники, а когда ему нужно,— закрывает комнату и никого не впускает на собрание Бунда. Бывает, что такое собрание падает как раз на субботу, и Лондон, притворившись ничего не понимающим, рвется с криком:
— Чего вдруг запирают комнату?
Выходит Шие и назидательным тоном заявляет:
— Товарищ Лондон, здесь собрание едоков столовой, а вы лезете на стену!
Лондон бессловесно застывает — он не безработный и не едок столовой, он приходит сюда лишь раз в неделю защищать и представлять эс-эсовскую партию.
— Извините, я думал...
Ему известно, что здесь собрание, но он также знает, что его партийный уголок имеет недостаточно сил, чтобы выступить против.
— Какие вопросы стоят у вас?
Но Шие захлопывает дверь.
СТУДЕНТЫ
Пришли морозы, гололедица, а снега не было.
Еще ночью, когда небо висело холодное, строгое, ясное, было бесснежно, Никто не подозревал, что на рассвете жесткие, озябшие улицы окутает мягкий снег.
Установилась ровная, пушистая дорога, город ждал крестьянских подвод с зерном, картошкой и дровами, но тощие крестьянские лошадки не показывались.
Оставалось немного хлеба, немного картошки. Из-под полы можно было достать чистого керосина. Стояли неспокойные, неуверенные дни. Люди метались, борясь с недоеданием, но надвигались голодные недели.
Детям нехватало хлеба, который отдавали им голодные матери, а немцы собирались еще уменьшить ничтожный лаек. Улицы полны военными. У вокзала шумно. Немцы вывозят товары, привозят солдат и оружие, все для фронта, но немцы спокойны: пусть, каждый заботится о себе. Им кажется достаточным, что они ежедневно покупают у детей газеты. Дюжина детишек дерется, так как покупателей мало, и улица подсказывает детям, что делать.
— Господин немец, не нужна ли вам девица?
Снуют дети в материнских и отцовских пальто и кричат:
— Жаркое с музыкой!
— Пиво с музыкой!
— Все получают с музыкой!
Они тащат за полы немецких солдат в пивные, рестораны, кофейни, которыми усеяна вокзальная улица, как старый николаевский генерал — медалями.
Среди этих детей находятся и дети Ильи.
Илья занят в канцелярии рабочей столовой. Там теперь заседание бундовского комитета, и люди твердят:
— Мы должны обратить свое внимание на интеллигенцию... Мы должны вести работу в студенческих союзах...
Хотя своего университета в городе не было, но студентов много: приехавших и беженцев.
По вечерам бундовцы приходили в студенческий союз. Чаще всех бывал здесь, Илья, о нем говорили:
— Интеллигентный рабочий.
Иногда он забегал к Шие напомнить, о себе и позвать в студенческий союз.
Однажды вечером Шие отдал своей ораве распоряжение:
— Завтра идем в студенческий союз. Никто не смеет отсутствовать. Если дело дойдет до побоев, сыпьте во все стороны.
— До побоев?
— Да, братва!.. Дискуссия между бундовцами и сионистами всегда кончается побоями. Лупите же во все стороны.
Орава не знала, почему Шие посылает ее на сионистское собрание. Ведь он неоднократно говорил:
— Что, Бунду больше нечего делать, как состязаться с сионистами? Пусть сгорят они! У Бунда есть более важные дела.
Они знали, что в ссылке русские рабочие критиковали Бунд, и Шие привез оттуда много «разъяснений» к сущности Бунда. Так что это означает?
Но молодую кровь волновало и дразнило ожидание, и парни отбросили сомнения.
Зал студенческого союза набит, в буфете накурено, шумно и душно. На минуту зал затихает: все настороженно глядят на человека в большой волосяной сибирской папахе с лопнувшим швом, из которого торчат клочки грязной ваты. Все глядят на Шию Шустера и его парней,
