Пророчица - Барбара Вуд

Похоже, это было началом письма. «От твоей сестры Перпетуи, я шлю привет сестрам в доме дорогой Эмилии, достопочтенной…» Кэтрин сдвинула брови. Какое слово следует дальше?

«Дьяконос»!

По-видимому, это была ошибка. Кэтрин и раньше сталкивалась с определением «дьяконос» – дьякон – но лишь тогда, когда речь шла о мужчинах. Женщина была «диакониссой». Она перечитала предложение. Нет, все было вполне ясно: Перпетуя обращалась к Эмилии, женщине, называя последнюю «дьяконос», диакониссой.

С озадаченным видом Кэтрин продолжила чтение: «Дорогие сестры, я собираюсь поделиться с вами одним невероятным посланием, от которого у меня до сих пор трясутся руки. Но прежде знайте: с вами говорит вовсе не мой голос, а голос святой женщины по имени Сабина, пришедшей ко мне при удивительных обстоятельствах. Еще я хочу предостеречь вас: прочтите это письмо тайно, иначе ваша жизнь может оказаться в опасности».

Кэтрин подняла брови. Прочесть это письмо тайно? Иначе жизнь может оказаться в опасности? Вернувшись к началу письма, она снова прочла фразу «Эмилия, достопочтенный дьякон».

За нейлоновыми стенами палатки жизнь ее лагеря кипела самым обычным образом: Самир громко спрашивал, не видел ли кто-нибудь его мастерок, один из студентов смеялся над чем-то, приемник был настроен на одну из иерусалимских радиостанций. Но все Кэтрин пропускала мимо ушей, лихорадочно роясь в книгах.

Найдя то, что искала, она открыла словарь в конце книги и прочла: «Diakonos» (Номер Стронга: 1249-GSN), греч.: «слуга». Современный перевод: «дьякон». В эпоху ранней Церкви «diakonai» («исполнители королевских приказов») совершали крестины, читали проповеди и заведовали евхаристией, поэтому в контексте Нового Завета более точным переводом будет являться «священник».

Кэтрин резко вздохнула. «Эмилия… дьякон». Женщина-священник? В письме, где упоминается имя Иисус?

Этого не может быть!

Быстро открыв таблицу в середине книги, она взяла увеличительное стекло и стала внимательно изучать почерк Перпетуи, сравнивая рукопись с алфавитом, приведенным в книге. Соответствие было почти идеальным. Кэтрин вдруг осознала, что, согласно написанному в книге, письмо Перпетуи и в самом деле было написано во втором веке. Когда к женщинам, служившим в Церкви, определенно не обращались как «дьяконос».

Девушка закрыла книгу, пытаясь осмыслить ошеломляющий вывод. На задней обложке она увидела фотографию автора книги, в ее ушах вдруг снова прозвучали слова Дэнно, сказанные очень давно: «Ты же не можешь обвинять Церковь вечно».

Она тогда ответила: «Могу. Смерть моей матери целиком и полностью лежит на совести Церкви».

Кэтрин принялась рассматривать фотографию автора на обложке «Справочника по особенностям греческого языка Нового Завета» – молодой Нины Александер, доктора. Женщина со снимка смотрела на читателя зелеными улыбающимися глазами, выдающими живость ума, – и Кэтрин снова слышала голос матери, совсем слабый, еле различимый. Ее насыщенная жизнь, вызвавшая много споров, подходила к концу, когда она лежала совсем одна в холодной больничной палате и шептала: «Они оказались правы, Кэти, я не должна была делать того, что сделала, у меня ведь не было доказательств. Если бы только я могла доказать…»

Кэтрин старалась забыть тот страшный день, когда ей пришлось стать свидетелем победы Церкви, заставившей ее мать отречься от своих убеждений, победить ее дух.

Девушка вернулась к папирусу и к слову, смысл которого походил на взрыв бомбы: «дьяконос», и подумала: может, она нашла доказательство, которого так недоставало ее матери?

Теперь Кэтрин действовала быстро, поспешно положив папирус в ларец, который заперла на ключ и спрятала вместе со старинной корзиной под своей постелью. Она схватила ключи от машины, посмотрела, который час, и подсчитала, что в Калифорнии недавно перевалило за полдень. Она быстро составила в уме план: сначала попросит Самира охранять ее палатку; затем позвонит Джулиусу из отеля «Айсис»; потом сделает звонок Дэниелу в Мексику и, наконец, достанет расписание ближайших рейсов из Египта.

И после этого еще раз сходит в тоннель.

– Да… Она что-то нашла, – сказал Хангерфорд своему бригадиру, роясь среди лопат и топоров, грудой стоящих за автоприцепом. – Я заметил это по тому, как она вцепилась в эту старую корзину, как будто в той были драгоценности.

– И что же ты собираешься делать? – спросил бригадир, когда Хангерфорд выбрал огромную мотыгу.

– Доктор говорит, что хочет слазить в этот тоннель еще раз. – Он поднял мотыгу и усмехнулся. – Но земля там может осыпаться. Когда доктор соберется туда снова, лучше бы ей помнить, что археология не самое безопасное дело.

– Эрика! Эрика, подойди скорее!

Хэйверз взял жену за руку и чуть не стащил ее со стула.

– Майлз! Я как раз…

– Дорогая, ты должна увидеть это. Поторопись!

Он шел гигантскими шагами, выводя ее на улицу через ворота, у которых стояли старинные испанские сундуки и плетеная мебель, за которыми Эрика не торопилась ухаживать.

– Ты изумишься! – воскликнул он, и его голос поднялся до потолка «латилла», отозвавшись эхом в белых стенах из необожженного кирпича, что являлись частью его огромного дома в Санта-Фе.

Эрика рассмеялась. Она понятия не имела, что за чудо ей собирается показать муж. У Майлза это могло быть все что угодно – от необычной формы облака до какого-нибудь нового, супербыстрого микрочипа. Но, как и обычно, не успела она моргнуть, как его восторг и страсть увлекли и ее. За тридцать лет совместной жизни с Майлзом Хэйверзом она не могла припомнить ни одного скучного момента.

Они пересекли громадный внутренний двор, испугав при этом шофера, занимавшегося полировкой красно-коричневого «корвета ZR-1», который входил в коллекцию Хэйверза, как остальные двадцать три машины. Потом прошли еще через одни длинные ворота, представлявшие собой памятник старины из Зуньи Пуэбло; затем двинулись вдоль частного поля для игры в гольф с восемнадцатью лунками. Смотрители аккуратно очищали поле от недавно выпавшего снега.

Майлз Хэйверз был крепким мужчиной пятидесяти двух лет от роду, поддерживающим неплохую форму. Его любимым занятием был бег трусцой, причем он все время куда-то бежал. У Эрики, стройной, утонченной женщины, которая была ровесницей мужа, шаги были тихими и легкими. Идя за мужем вокруг испанского фонтана пятнадцатого века, что был привезен из Мадрида, она догадалась, куда муж ведет ее: в оранжерею.

Когда они подошли к запертому входу, у которого была установлена цифровая клавиатура, Майлз набрал код. Эрика посмотрела на запад, туда, где виднелись покрытые снегом горы Сангрэ де Кристо. Прожив в здешних местах около десяти лет, Эрика так и не привыкла к потрясающей голубизне неба штата Нью-Мексико. Как ей сказали, эта здешняя особенность вызвана сухостью воздуха. И она подумала: странное имя у этих гор – Сангрэ де Кристо, кровь Христа.