Время жизни - Роман Корнеев

Посыпанные песком дорожки петляли в неверном свете звезд и далеких фонарей, уводя Миджера все дальше от дома. Сколько он просидел в этом треклятом коконе, что уже так темно? Перед глазами продолжали плясать зеленые светлячки, и это тоже не помогало. Миджер споткнулся о что-то неразличимое в темноте, с глухим криком повалившись на землю.

Кто тут камней набросал…

Ушибленное колено ныло, голова кружилась как и прежде. Безобразие, форменный кошмар. С трудом припоминая, не забыл ли он фонарик дома, Миджер полез в карман. Узкий луч света вонзился в сгустившуюся плотную темноту, выхватывая из ее глубин какое-то дерево, белое полотно дорожки, его собственные пыльные ботинки. Так. Надо домой, сейчас же.

Кое-как поднявшись, Миджер с сомнением огляделся. Так, где же это мы… ага. Шум в голове немного улегся, даже глаза понемногу приходили в себя. А он не так уж и далеко ушел, крюк выйдет, но ничего, до дома если быстрым шагом – минут пятнадцать.

Странно, но такая полутрусца-полушаг ему удавалась лучше. Чем же это его накачали. С вояк станется. Миджер размеренно задышал, выгоняя из легких этот кислый привкус, вон, смотри, звезды – не мерцают, не мельтешат перед глазами, смотрят на тебя холодно и безучастно. Так и нужно звездам.

Вон, даже деревья поприжались, прячутся. Наступит ли когда-нибудь новый день? Или теперь всегда будут царить ночь и холодные звезды? Деревья об этом не знают. А ты сам?

Миджер разглядел свой дом задолго до того, как смог различить слабый фонарь над дверью – поверх крон обрисовывался скат крыши. Говорят, именно так – темным пятном на фоне звездного моря – выглядят конструкции космических баз, не подсвеченные навигационными прожекторами. Холодный ребристый осколок пустоты и мрака.

Для пилотов штурмовиков этот металлический лед был домом. Миджер иногда почти понимал, что они должны при этом чувствовать. Но сейчас его бросило в дрожь при этой мысли. Надо сказать матери, пусть включит свет, эта темнота его пугает.

С тоскливым, протяжным скрипом дверь открылась, пропуская Миджера внутрь. Прихожая встретила его теплым запахом старой пыли, а еще едва уловимым ароматом свежей выпечки – мать редко баловала сына подобными излишествами, мука была большой редкостью, промышленности было невыгодно производить такой непрактичный продукт, проще забросить на орбиту неприхотливый штамм дрожжевой культуры, способной производить биомассу, похожую после термообработки на обычный хлеб грубого помола.

Мать где-то все же умудрялась раздобыть все необходимое, какой смысл в жизни, если не можешь себе позволить даже такую малость. Миджер заглянул на кухню, где в электропечи уже подходили яично-желтые сдобные полусферы. На столе располагалась извлеченная на свет ручная мельница. Да уж, раритет неизвестного возраста и туманного происхождения. На ней у них в семье было принято изредка молоть кофейные зерна. Хм, мы что-то празднуем?

– Мам, ты где?

– Тут.

В соседней комнате завозились, прошелестел клапан воздушной подушки, на пороге показалась мама. В руке она сжимала пластинку книги, отсюда не разобрать название, что-то, кажется, знакомое…

– Что читаешь?

– Остоженко. Помнишь, я читала тебе в детстве?

– А, сказки… давно в руки не брал. Интересно, как бы оно сейчас…

– Ты вообще мало читаешь в последнее время.

– Да брось, мне некогда, да и не до того. Вот сдам зачеты на курсах, тогда можно будет расслабиться…

Миджер пропустил матушку к столу, та что-то бормотала себе под нос, но вслух ничего не сказала. В круге света показался плотный пахучий мешочек с кофе. Удивительный запах, Миджер очень любил его в детстве, за этим запахом, казалось, прятались невероятные тайны, ну разве обычное дерево может давать такие поразительные плоды, потрясающе.

Сейчас ему и по отношению к кофе было «не до того». Разве что маменькины пирожки заставляли при мысли о себе глотать горькую слюну.

– Помочь?

– Да что там, переодевайся, садись. Вон у тебя руки трясутся, еще уронишь, чего доброго.

– А, ну да…

Миджер вышел к себе, быстро переоделся, покидав грязное белье в приемник. Странно, он не заметил, что весь покрыт вязким холодным потом.

Струи воды скользили вдоль его мыслей, потихоньку приводя в себя. Хорошо хоть воды на Имайне предостаточно – ходили слухи, что на некоторых мирах с ней было туго, особенно когда начали прерываться дальние грузовые трассы. Ну и в космосе – рециркуляторы были громоздки, биофильтры постоянно нуждались в замене, так что воду приходилось строжайше экономить, на станциях, по рассказам ветеранов, воняло так, что слезы из глаз с непривычки. Источником воды служили контейнеры с твердым водородом – с кислородом было легче, чем с водой. Иногда даже использовали в рециркуляторах лед редких в свободном пространстве комет. Куда там душ принимать – оботрись дезинфектантом и топай.

«Хорошо, что я здесь, дома, а не там».

Миджер вернулся как раз вовремя – мама выкладывала на стол горячую выпечку, на огоньке булькал кофейник. Впившись зубами в хрустящую корочку, он сделал маленький глоток пахучего напитка. Металлический привкус почти исчез, заворчало в животе, кровь бросилась к лицу. Хорошо. Теперь – хорошо.

– Мам, я забыл спросить, что празднуем?

– Как, ты забыл? Сегодня День Возвращения.

Миджер хмыкнул. А он-то думал… совсем из ума выжил, за Всеобщим календарем бывало сложно уследить. Для матери День Возвращения был еще и не просто памятью об окончании Века Вне, в этот день, три террианских года назад, вернулся дядя Остин. И не вернулся отец. Зачем ей нужно – вот так, каждый раз напоминать самой себе. Он не знал.

– Почему дядю не пригласила?

– Он не захотел. Точнее, сказался занятым, но ты же знаешь, он не любит… почти как ты.

– Я? Ну да, я. Только у него куда больше поводов для этого празднования, пусть уж лучше со своими товарищами. Что ему тут молчать с нами…

– А ведь когда-то это был действительно праздник. – В глазах матери Миджер увидел едва различимую, но горькую, горькую слезу. – Пять веков человечество оплакивает Старую Терру, четыре века оно радуется обретению новых миров. А толку? Прошло время, и это уже не величайший праздник для живущих, это день траура. Вот так…

Миджер встал, осторожно подошел к задумавшейся матери, поцеловал ее в висок. Потом, не удержавшись, все-таки схватил со стола еще два пирожка с яблочным джемом. Недопитую кружку с кофе оставил – и холодным сойдет, пусть мама посидит одна, ей это нужно сейчас.

Крыльцо плыло над миром – окутанное ароматами горячей сдобы, окруженное тьмой, чуть подсвеченное пространство. Звезды снова холодно мерцали в вышине, но не было ветерка, который бы шевелил листву деревьев, не было и звука, чтобы рассеять плотную густоту ночи, придать окружающему толику реальности, отзвука бытия.

Как же мал, как же тесен и страшно незащищен этот мирок, который Миджер привык считать своим домом, своей родиной. Окруженный чужими силами, он похож на…

Вспышка разорвала звездную ночь пополам.

В небе разгорелось кровавое зарево: один, два, три белых клубка пламени перечеркнули вселенную наискось слева направо, пронеслись куда-то за горизонт, прячась от людского глаза. Три светлые, тлеющие в тишине полосы остались тремя расползающимися шрамами.

Грохот эха настиг Миджера гораздо позже. Он сливался с воем сирен в единое целое, в клубящуюся какофонию всего мерзкого, что мог вобрать в себя воздух, всесокрушающей мощью обрушиваясь в уши даже сквозь сжавшие их ладони.

Миджер успел заметить тонкие черточки, отщепившиеся на малых скоростях от общего ствола белесого следа прогорающих в атмосфере обломков. Едва различимые глазом искры слаженно сгруппировались чуть ли не над самой их промзоной и только потом пошли одна за другой на север, к предгорьям.

Грохот затих, но сирена не унималась, разрывая мозг на части. Показалась испуганная мать, но ничего спрашивать не стала, только вцепилась взглядом в тускнеющие над головой небесные письмена.

– Это не могут быть наши, мама, – приходилось драть глотку, перекрикивая вопль сирены.

– Это враг?

– Да. Больше некому.

– Тогда пошли читать сводку.

Сирена наконец умолкла, дав отдых натруженным ушам.

Миджера колотило.

Улисс мягким шагом вышел из бокового коридора, оказавшись на лифтовой площадке. Его лицо не выражало ничего, кроме скуки, глаза из-под полуприкрытых ленивых век безучастно скользили по предметам обстановки, по обтянутым пластиком «под дерево» стенам, незаметно, краем, цепляясь за расставленные по углам глазки камер. Если скользят влево-вправо, плавно и безостановочно – больше шансов, что они работают в автоматическом режиме. Стоит такой замереть, чуть резко повернуться тебе навстречу – жди беды.

Зеленый огонек сенсора мигнул и порадовал цифрой «+35 этажей» рядом с указателем шестой шахты. Эти лифты никогда не справлялись со своей работой. Улисс вздохнул и повернул налево по проходу в сторону туалетных помещений, камер тут было привычно много.