Привет кошке! - Миёко Мацутани

О-Бакэ-тян не мог удержаться, выглянул из рюкзака. В вагоне было темновато. Лампочка светила тускло, как в тумане, — самый любимый свет О-Бакэ-тяна.

— Гм! Вот какой он, спальный вагон, — сказал О-Бакэ-тян, вылезая из рюкзака и мягко усаживаясь на грудь человека в берете, спящего мертвецким сном.

«Готтон, готтон, готтон…» — стучали колёса. «Доккун, доккун, доккун», — в такт им размеренно стучало сердце человека в берете.

«А-а-а! Я отправился в путешествие в неведомые края». О-Бакэ-тян от радости вспыхнул красным светом и заколыхался. И тут раздалось:

— Почему? Почему ты покраснел?

Белая кошка Почемучка выбралась из рюкзака и теперь сидела рядом с ним, широко раскрыв зелёные глаза.

— Опять ты? — спросил О-Бакэ-тян с досадой. — Отчего это ты незаметно подкрадываешься, как кошка?

— Но я и есть кошка.

— А! Я забыл. — О-Бакэ-тян почесал в затылке и сказал жутким голосом: — Будешь слушать, что скажу. Будешь делать, как велю. Ведь это я придумал отправиться в путешествие! Станешь надоедать — не возьму с собой. Поняла?

— Поняла, — сдержанно ответила Почемучка.

«Готтон, готтон…» — стучали колёса.

Глава четвёртая

Храм кота

Настало утро. Человек в берете проснулся оттого, что на ноги ему давило что-то тяжёлое.

— А-а-а! — потянулся он, зевая, и стукнулся обо что-то рукой. «Ах, да! Я же еду в поезде! Совершенно забыл», — подумал он, нехотя приподнялся и тут же вскрикнул от испуга: — Ой! Никак, О-Бакэ-тян?! А это кто? Кошка?!

Берет-сан выпучил глаза и погладил голову. Он сильно ушибся головой о потолок. Эти спальные вагоны такие тесные!

— Мяу! Я — Почемучка, — представилась маленькая белая кошка.

О-Бакэ-тян и Почемучка переглянулись и весело поклонились.

— Извините за беспокойство. Привет!

— Ну вот! Этого ещё не хватало. Если будете мяукать или шептать жутким голосом «О-Бакэ-э!», сразу же выкину в мусорную корзину. Поняли? Сидите тихо.

И, сделав сердитое лицо, Берет-сан стал шумно собираться. Очень трудно переодеваться на тесной полке. О-Бакэ-тян быстро подлетел и помог ему. А Почемучка только глядела с таким видом, будто хотела мяукнуть.

— Ну, выходим! — Берет-сан засунул обоих приятелей в рюкзак, взвалил его на плечи и выпрыгнул из вагона на платформу.

Теперь Берет-сан шёл куда хотел, сколько хотел, садился где хотел и писал картины, какие хотел. Он был художником.

А пока он рисовал, О-Бакэ-тян и Почемучка носились за бабочками, играли в чаще леса.

Первый день близился к концу…

— Мда! Где же мы будем ночевать? — спросил художник.

— Я хочу ночевать в лесу. Хочу спать, прицепившись к паучьему гнезду.

— Мне всё равно, где ночевать, лишь бы только в рюкзаке, — покорно сказала Почемучка.

— Вам-то всё равно. Но мне в чаще не очень-то уютно будет, — сказал художник и зашагал туда, куда повели его ноги.

Вскоре они увидели старый храм.

Бом! — пропел вечерний колокол.

На храме надпись: «Храм кота».

— Странный храм. И название какое-то удивительное: «Храм кота»! А не заночевать ли нам здесь?

— Заночуем! Заночуем! — запрыгали в рюкзаке О-Бакэ-тян и Почемучка. — Как интересно: «Храм кота»!

К счастью, настоятель храма разрешил им остаться на ночлег. И в тот вечер он рассказал им такую историю.

Давно-давно жил в этом храме старый настоятель и полосатый кот, по прозванию Тора-Тигр. Настоятель был так стар, что всё время спал. Это был бедный храм, никто его не посещал, и только и было слышно: «Как жарко!», «Мяу!», «Как холодно!», «Мяу!». Так они и жили душа в душу.

И вот однажды ночью проснулся настоятель и слышит: «Тин-н-н!» — колокол гудит. Молитва из храма доносится: «Нягу-нягу, могу-могу…» «Что это там такое?» — подумал настоятель, заглянул в храм и остолбенел: полосатый кот, по прозванью Тора-Тигр, облачившись в его одежды, читает молитву: «Нягу-нягу, могу-могу…» А за ним сидят толпой разные кошки — и пёстрые, и полосатые, и чёрные — и мяукают: «Мяу, мяу!»

Огорчился старик, тихонько вернулся и лёг в постель.

На рассвете привиделся ему кот Тора. «Раз уж ты увидел меня, я не могу больше оставаться здесь, — сказал кот. — Однако ты меня любил и жалел, так что хочу я отблагодарить тебя. Вчера умерла у одного богача дочь. Сегодня будут похороны. Когда понесут её гроб к кладбищу, он ни с того ни с сего взовьётся в небо. Богач будет просить всех знаменитых монахов спустить его с небес, но никто не сможет сделать этого. Тогда ты выйди вперёд и скажи: „Наму-то-ра-яя!“[6] —гроб и спустится на землю».

«Странный сон я видел!» — изумился настоятель.

Однако после полудня поднялась страшная буря и тут же утихла.

«Ага! Правду сказал кот!» — подумал настоятель. И только он это подумал, прибежал гонец от богача и стал тянуть настоятеля за рукав. «Скорее! Скорее!» — вопил он.

Сонный настоятель пошёл, взглянул, что случилось, и остолбенел — на небе клубятся чёрные тучи и висит гроб девицы. Богач слезами заливается. А толпа монахов, перебирая чётки, возносит молитвы. Только гроб так и висит в небесах. Вот так история!

Увидел богач старого настоятеля, сложил руки у груди: «На тебя вся надежда! — говорит. — Спусти, ради бога, гроб моей дочери с неба».

А монахи усмехнулись презрительно.

Старый настоятель не спеша принялся за молитву и, улучив момент, воскликнул: «Наму-тора-яя!» И что б вы думали? Гроб, висевший высоко в небе, спустился прямёхонько на землю. Богач смеётся и плачет.

С тех пор храм этот стал процветать. И стали называть его: «Храм кота». А настоятель его, говорят, как дремал на ходу, так и продолжал дремать.

Закончил рассказ настоятель «Храма кота» и рассмеялся: «Хахха, хахха!» Чуднó так рассмеялся.

— Вот отчего этот храм зовут «Храмом кота»? Недаром, в народе говорят: «В кошках сидит нечистая сила», — воскликнул художник.

О-Бакэ-тян и Почемучка переглянулись в рюкзаке у него за спиной.

— Вот так кошки! — задумчиво сказала Почемучка.

О-Бакэ-тян только вздохнул.

Глава пятая

Кот и тыква

— А я поняла, что вы хотели сказать, Берет-сан. Помните, вы папе О-Бакэ говорили…

Почемучка была сильно взволнована со вчерашнего дня.

— Я говорил? А что такое я говорил? — повернул голову художник.

Они сидели на берегу моря. Было видно, как волны налетали на берег, разбивались в брызги и мягко откатывались назад. Художник рисовал, устроившись на холме, на тыквенном поле.

— Вы забыли? — Почемучка стукнула хвостом.

— Наверно, ты помнишь, О-Бакэ-тян?

— Что? — спросил из-под листа тыквы О-Бакэ-тян с кислой физиономией. Небо было слишком синим, море — слишком зелёным — О-Бакэ-тяну было дурно. К тому же Почемучка со вчерашней ночи не перестаёт восхищаться кошками, и О-Бакэ-тяну это не нравится.

— Ну вот! Всё забыли? Вы сказали: «Пойду путешествовать, может, снова найду себя».

— Верно, говорил. — Художник снял берет и смущённо почесал в затылке.

— А я… — продолжала Почемучка, — вчера поняла, что вы хотели этим сказать.

— Ну и что же?

— Вот я, например, не знала, что у нас, кошек, были родичи, которые обладали такой удивительной волшебной силой. Я иначе теперь думаю о кошках.

— Вот как! Ну это хорошо. Это прекрасно, — одобрил художник.

О-Бакэ-тян надулся ещё больше. «Как же так? Это я отправился искать самого себя и до сих пор ничего не понял. А эта Почемучка пристроилась ко мне сбоку припёка и уже всё сообразила. Исподтишка всё делает. Фу, противная!» — сердито ворчал он про себя, сидя под листком тыквы.

И тут вдруг раздался странный возглас:

— Ох, уморилась, пока дошла!

И рядом с О-Бакэ-тяном плюхнулась какая-то тётушка. О-Бакэ-тян еле успел выскочить из-под неё и примоститься под соседним листом. Чуть было не погиб!

— Извините, господин художник, но это моё поле. Простите!

О-Бакэ-тян выглянул из-под листка и увидел, что это была старая бабка с корзиной за плечами.

— Ну что вы, это я должен просить прощения, что сижу на вашем поле. Хорошая тыква уродилась!

— Да, нынче удалась. Пора убирать. Ой! — завопила вдруг старушка. — Да это, никак, кошка! Не люблю кошек. В наших местах кошка и тыква вместе приносят несчастье.

— Эй, Почемучка, ступай отсюда. Спрячься куда-нибудь… Не волнуйтесь, бабушка. Не выпьете ли водички? — встревожился художник.

Увидев О-Бакэ-тяна, выглядывающего из-под листка тыквы, он махнул ему рукой, показав всем видом, чтобы тот сидел тихо. Если б старушка заметила О-Бакэ-тяна, она снова подняла бы крик.