Искры в камине - Николай Спицын

– Гок! Гок! Гок! – загудела лестница.

Спускался Курилов резво, не так, как поднимался.

Но лицо у него было какое-то… Короче, не предвещало ничего доброго.

– Ну как? – спросил я, когда мы оказались на свежем воздухе. – Выйдет она?

– Нет! – отрезал он сердито.

– А почему?

Что ж я это в общем предчувствовал, этого и ждал…

– Потому что Новый год – семейный праздник!

Здравствуйте пожалуйста! Или они сговорились? Второй раз уже нынче слышу эту избитую фразу.

– Это она сама так сказала?

– Нет, это я придумал! Конечно, сама… И еще добавила: сводни нам не нужны! Тебя когда-нибудь обзывали сводней?

– М-да… – сказал я. – Это она, конечно, перехватила. Ладно бы уж – сводником…

– Не хочу я быть ни сводней, ни сводником! У тебя смелости не хватает, а я должен оскорбления терпеть!

Ну и ну! Впервые видел я Сережу таким злым, даже растерялся от этого, начал оправдываться:

– При чем тут смелость… Развязности – да, не хватает…

– А если она теперь по всей школе начнет трезвонить, будто бы я – сводня?

– Ты что хочешь сказать, что застенчивость – это трусость?

– Чтобы меня так унижали из-за какой-то паршивой клетки!..

– Что же, по-твоему, тот же, например, Житько или Кушнарев – смельчак? Они просто хамы!

– И не нужна мне эта клетка твоя, пропади она пропадом! Сейчас зайдем ко мне, и забирай ее обратно!

– Да что ты на меня-то орешь? Я тебя, что ли, так назвал? Меня там и рядом не было…

– Конечно, ловко устроился! Меня вперед послал, как собаку служебную, а сам притаился…

– Ну хочешь, я перед тобой извинюсь? За нее извинюсь… За нас обоих…

Он фыркнул и замолчал.

И не произнес больше ни слова до самого своего дома, только прибавлял шагу всякий раз, когда я пытался с ним заговорить. Прежде я сроду не замечал за ним такой обидчивости… Надо же, как одно-единственное слово может подействовать на человека!

Но попрощались мы с ним все-таки за руку, и на том, чтобы я забрал назад клетку, он больше не настаивал. И я был этому рад. Как-никак Сережа – мой лучший друг, хоть он и не от мира сего, как думают все и как я сам подозревал до этого вечера…

Много-много лет назад мы всем семейством ездили кататься на лыжах за город. Конечно, не каждый выходной, но раз пять-шесть за зиму выбирались, когда погода позволяла. Мы выходили из электрички и углублялись на несколько километров в лес. Там отец разводил маленький костерок, мы нанизывали на прутья жирную эстонскую колбасу и жарили шашлыки. В снежки играли, баловались… Время было веселое хорошее, можете мне поверить.

Летом рыбу удили. Первая рыбешка, которую мне удалось подсечь и вытянуть из воды, оказалась голавликом, совсем, правда, крошечным, сантиметров десять в нем всего и было-то. По-хорошему, его бы следовало отпустить, но я не мог с ним расстаться. Кроме того, надо ведь было похвастаться перед товарищами во дворе, а они бы мне не поверили, кабы я не предъявил вещественного доказательства. Так что я эту рыбку дня два таскал в кармане, прежде чем отдал Шварцу а уж тот сожрал ее в момент.

Никогда потом я так не радовался добыче, но все равно рыбалку с отцом ни на что другое не променял бы. И жаль, что все это кончилось.

В одно лето у отца было страшно много работы, они достраивали и готовили к сдаче объект, приходилось много времени проводить с заказчиками, и на развлечения его, как говорил отец, не оставалось. Домой он стал приходить позже обычного и выходные дни проводил тоже на стройке. Это все нужно было для дела: легче найти общий язык с кем-то там…

Но за ужином собирались мы по-прежнему все вместе и мечтали, как наступит зима, выпадет снег, мы смажем лыжи, возьмем рюкзаки, сядем в электричку и…

Обсуждали все до мельчайших подробностей, решали даже, что будем наливать в термос, кофе или чай, и потом отец шел во двор, поиграть, пока светло, с соседями в домино.

А когда зима наконец пришла, то ничего не изменилось. Разве только то, что вечерами мы стали говорить не о лыжах, а о том, что вот когда настанет лето, мы будем брать палатку, надувные матрацы, удочки, котелок и все свободное время проводить где-нибудь на природе, подальше от нашего закопченного города. Рассказывал отец, что есть в нашей области такая речка – Савала… Чистая, красивая, и рыба там прямо на голый крючок клюет.

Он доставал тогда фанерный ящик со своими снастями и показывал нам, как нужно правильно привязывать крючки, какой длины поводки делать, и учил многим другим хитростям и премудростям. А с мамой, помню, они даже однажды поссорились, никак не могли договориться, что нашей семье нужнее, резиновая лодка или фарфоровый сервиз. Мама победила…

А потом и это кончилось, и он прямо с работы, не заходя домой, спешил к доминошникам, к «забойщикам», как их в нашем дворе называют. И там, в их компании, сидел до самого темна, до тех пор, пока они уже не могли отличить, где у них шесть-шесть, а где пусто-пусто. Я это домино буду ненавидеть до конца дней своих. Летом те окна, что выходят во двор, мы держим открытыми, чтобы воздух заходил, и можно из любой комнаты, из любого помещения нашей квартиры слышать, как отец радостно смеется, когда им с напарником удается кого-нибудь оставить «козлами»…

Мама же, переделав все дела, любит забраться с ногами на мой диван, включить бра и почитать книжку. Сентиментальное что-нибудь. Что-нибудь про несчастную женскую судьбу, но желательно, чтобы с хорошим концом.

Было время – я тогда еще в детский сад ходил – они любили читать вдвоем одну книжку. Мама всегда обгоняла отца, ей хотелось перевернуть страницу, и она все спрашивала: «Ну, дочитал? Дочитал?..» А он нервничал… должно быть, потому и завязали они с этим делом. Теперь они если что и делают сообща, так это переругиваются. В основном из-за того, каким отец пришел с работы перед выходными. Он и правда стал частенько поддавать… Нет, все это понятно, что он объясняет: и работа нервная, с людьми, и целыми днями на холоде или в сырости и так далее и тому подобное…

Придет, поест, сядет у телевизора и смотрит все подряд, пока не уснет в кресле. И так всю зиму, до апреля месяца. С наступлением тепла – во двор, за доминошный стол. Облить бензином этот стол да поджечь, что ли…

Но сейчас зима. И телевизор, и диван, где мама читает свои слезоточивые романы, – все это находится в комнате, где я официально живу, то есть сплю, когда родители уходят к себе.

Таким образом, мое излюбленное место – это кухня.

– Где тебя только черти носят? – спросила мама. – Отцу лучше на глаза не показывайся. Пока мы с ним в подвал ходили тебя искать, «Динамо» две шайбы забросило, а он, бедный, этого не видел. Он тебе кости переломает. Ужинать будешь?

– Чайку если… – попросил я. – Покрепче… Больше ничего не хочу, не беспокойся, пожалуйста.

– А-апять будет всю ночь сидеть как сыч, электричество жечь! Зарплаты уже не хватает за свет платить!

– Я уроки буду делать…

– За все полугодие? Смотри не переутомись, отличник. Тебе какого?

– Если можно, индийского…

– А цейлонского не хочешь? А то еще бывает китайский… Вот учись лучше, кончай школу с медалью, институт международных отношений с красным дипломом, пошлют тебя в Индию – хоть опейся там индийского чаю… Сколько ложек сыпать?

– Да я могу и сам вообще-то…

– Ну да, сам! Чуть отвернешься – он уже полпачки вбухал! Вот начнешь деньги зарабатывать, тогда заваривай сам.

– Можно подумать, что я отказываюсь… Забыла, как летом меня с почты поперли?

– И правильно сделали, что не взяли тебя. У них глаз наметанный, поняли, кто к ним пришел… Они уж видали таких молодцов: телеграммы в ближайшую урну – и на скитушки! Месяц поработаешь, а им потом целый год с жалобами разбираться. Бутерброд будешь? С маслицем?

– С каким?

– С бутербродным, конечно, с каким же еще… Ну, чего косоротишься? Вот окончишь институт международных отношений, направят тебя в Голландию, Данию…

– Кто бы меня еще туда принял…

– А вот учись хорошо, не будь инертным…

– Ага… Мать – бухгалтер, отец – прораб, один дедушка – конюх, другой – пенсионер…

– Ну и что? Большинство великих людей вышли из низов, а мы еще и не самые низы… Слава богу… Ну в какую чашку наливать-то? Опять в эту, здоровенную?

– Мама! Ну иди, иди! Дай уж хоть это я сам сделаю! Что ты меня все опекаешь!

– Гонишь родную мать? Вот она, сыновня благодарность. Ладно, спокойной ночи… Будешь спать ложиться – проверь газовый кран, не забудь. Чайник-то небось опять кипятить будешь? Так уж смотри, не отрави нас. Среди недели уж ладно, а на выходные неохота…

Наконец-то один!

Свет я выключил, по радио передавали какой-то симфонический концерт, чай на столе, тепло, уютно… Теперь можно и положение свое обдумать.

Итак, думал я, дано: Валя разговаривала с Житько, стало быть она теперь знает, что… ну да ладно.

Курилову она сказала, что мы не нуждаемся в своднях… В своднях – значит, и живоглота этого имела в виду, Житько?